-- Что это? Зарево? Зарево, Чарли, да?
Они стояли у балюстрады каменной террасы Эдвардсова дома и смотрели в сторону Тагибустана, шершавый хребет которого виднелся за черными массивами сада. Над ним колебался зловещий свет.
-- Это горит то противное селение, откуда нас обстреляли, да, Чарли?
Эддингтон улыбнулся святой наивности.
-- Увы, нет, Дженни. Зарево, к сожалению, за горами. Это всходит месяц.
И, как бы в подтверждение, накалив до последней степени темный горизонт, показалась часть багрового диска.
Они вышли украдкой перед самым началом обеда обняться и поворковать. Гости -- сливки европейской колонии -- и хозяева сделали вид, что не замечают вольности, -- помолвленные!..
Окна обрызгали зелень кустарников неживым светом. Взглянув на этот свет и на колеблющиеся занавески, которые выкидывало негромким ропотом говора наружу, ротмистр рассмеялся:
-- Как хорошо, Дженни! Мы скоро уедем в Лондон.
Слышно было, как заливался Эдвардс и хихикал Мак-Мерри. Ему вторил непристойным фальцетом секретарь консульства, приглашаемый лишь в случаях исключительных торжеств. В стороне и молча сидел дряхлый старик, барон с русской фамилией, охранявший когда-то интересы подданных Российской империи на самой границе "сферы влияния". Не так давно его сын сбежал к какой-то разновидности дервишей, познававших истину, наедаясь тугавахтет -- кислого молока с гашишным маслом. Разумеется, он принял магометанство, его объявили святым, но его мать -- сидевшая сейчас рядом с мужем -- почти потеряла зрение от слез. На бывшего российского консула и его жену почти не смотрели, боясь испортить настроение. Именно вспомнив о них, Дженни сказала:
-- Как глупо, что их пригласили. Какие-то призраки из Эдгара По. Ты и так грустен сегодня.
-- Я? Ты ошибаешься. Я привез из эскадрона остаток раздражения, это верно, но приехал с ощущением человека, сделавшего все, что мог. Я сделал все, что мог. Правда, девочка? Ну, идем, нас ждут.