Худощавая девушка в шелковом халате, готовом затлеться жаром, который он облегает, с повадкой тирана семьи, с бранью и цыканьем на губах, большеротый урод, прекрасно знающий свое очарование, -- Нина Николаевна, паля папироску, кричала:
-- Бедлам! Сумасшедший дом! Палата номер шесть! И это взрослый человек! Он собирается жениться. В то время, как над домом готово разразиться несчастье, он ковыляет где-то по Приморскому бульвару... Время для прогулок! Это все про тебя говорится, Павел.
Она поперхнулась дымом и упала в кресло, -- можно подать реплику:
-- Что случилось, Нинет?
Она кашляла, клокотала дымом и обрывками слов:
-- Властная старуха... черт ее побери... она задумывает бог знает что... запретила бывать кузену Боре... адъютант палача!.. Пошел вон с моих глаз, если ты не можешь ее утихомирить!
-- Кого?
-- Мою будущую свекровь.
Гонка по комнате началась сначала.
-- Боря -- единственная наша защита. Без него нас бы повесили, за все эти собрания, на первой осине. Гашка нашпионила и уже донесла мне. Волосатые опять клянчат денег. Наша старуха от меллеровской экзекуции пришла в раж. Готова отдать все.
-- Я ничего не понимаю.
-- Дурак! Поймешь, когда останешься нищим. Я демократка не хуже их. Я ненавижу вешателей. Но нельзя идти против рожна! Мы задушены этими деспотами революции: твоей матушкой и ее присными. Отводи сердце у себя в мезонине!..
Она заплакала, слезы закапали сквозь пальцы, прижатые к глазам, мокрая папироска упала на ковер.
-- Конечно, я воспитанница, меня и на ответ можно послать!
Он бросился к ней и, с усилием разжимая ее руки, целовал мокрое ее лицо, горько-соленое, дымное, ускользающее от губ.