Кондарев быстро и весело вбежал в кабинет Опалихина и, подражая его тону и манере, звонко и насмешливо протянул:
-- А-а, мой лучший друг! -- Он подбежал к Опалихину, весело расхохотался, пожал его руку и шумно бухнулся у письменного стола в кресло.
-- Что это ты каким ураганом? -- спросил его Опалихин насмешливо.
Он сидел у стола, в кресле, за какими-то бумагами и теперь не без любопытства оглядывал Кондарева; весь его вид показался Опалихину не совсем обычным.
Кондарев был одет в черную шелковую рубаху, черные бархатные шаровары и светло-желтую поддевку, а от его лица, нервного и слегка как будто осунувшегося, на весь кабинет несло весельем и смехом.
-- Ураганом? -- переспросил он и расхохотался.
-- Ах, вот кстати, чтобы не забыть, -- вдруг вскочил он с кресла, -- я тебе, так сказать, услуга за услугу. Хочу, братец мой, тебя предупредить. -- Он замолчал и снова опустился в кресло. Его лицо стало серьезным.
-- Ведь ты заведывал, -- с расстановкой заговорил он, -- раздачей земских ссуд на обсеменение крестьянам нашего района? Так?
-- Так, -- кивнул головой Опалихин.
-- Председателем комиссии по обсеменению, -- продолжал Кондарев тем же деловым тоном, -- является, как тебе известно, предводитель дворянства. Предводитель же, в настоящую минуту за границей, выдает ссуды безземельным француженкам, и все предводительские дела теперь принял Алексей Петрович Грохотов. Так вот он-то и желает поторопить всех вас с отчетами. У тебя отчет готов? -- спросил он Опалихина.
Тот забарабанил по столу пальцами.
-- А ведь я этот мотив знаю! -- вдруг весело вскрикнул Кондарев и даже вскочил с кресла.
-- Ну, конечно же знаю, -- повторил он, одной рукой отворачивая полу поддевки, а другой облокачиваясь на стол и слегка склоняясь к Опалихину.
-- Какой мотив? -- спросил его Опалихин лениво.
-- А вот что ты сейчас наигрывал пальцами.
И Кондарев пропел на мотив песенки "И шумит и гудит".
Денег дай, денег дай
И успеха ожидай...
-- Ведь правда? -- спросил он Опалихина, снова опускаясь в кресло. -- Так вот, отчет у тебя готов? -- повторил он свой вопрос, сразу меняя выражение лица и тон.
-- Вот то-то и есть, что нет, -- отвечал, наконец, Опалихин, -- отчитаться мне не трудно будет, да сейчас я, как ты знаешь, по горло занят мельницей, а отчет все же потребует работы. ну, да, если нужно будет, что же, -- добавил он с усмешкой, -- работать мне не привыкать стать!
-- Теперь другое-с, -- заговорил Кондарев, со вниманием поглядывая на Опалихина. -- Как тебе известно, я был на днях в нашем губернском городе, и там держится упорный слух, что ты накануне банкротства.
Он замолчал.
Тень неудовольствия скользнула в глазах Опалихина.
-- Вот как? -- вскинул он глаза на Кондарева.
-- Да-с, -- кивнул тот головою. -- Это я тебе по дружбе. Упорный слух, -- повторил он, -- будто ты этой зимой в Петербурге въехал в неоплатные долги; будто тебя один гоголь-моголь в карты сильно обставил, да одна девица-фурор выпотрошила.
-- Какой вздор! -- сердито передернул плечами Опалихин.
-- И я то же самое говорил, -- усмехнулся Кондарев, -- да мне плохо верили, зная нашу дружбу.
-- Какая гадость, -- снова повторил Опалихин.
-- Еще бы! -- воскликнул Кондарев. -- А главное, -- продолжал он оживленно, -- все твои кредиторы ужасно всполошились, и я боюсь, что теперь на тебя посыплются иски.
Он замолчал, встал с кресла и заходил из угла в угол по кабинету. Опалихин задумчиво глядел в раскрытое окно. В комнате стало тихо. Из сада веяло жаром. Деревья стояли пыльные и унылые. Станица воробьев с шумом носилась по дороге, перелитая с места на место.
-- Да, это не совсем приятно, -- наконец вздохнул Опалихин.
Кондарев все так же ходил из угла в угол по кабинету.
-- А на какую сумму твои долги? -- спросил он Опалихина.
-- Тысяч на пятнадцать, -- отвечал тот.
-- Это без моих десяти тысяч?
-- Без твоих.
-- Так, -- вздохнул Кондарев. -- Стало быть, -- добавил он, -- если все твои кредиторы всполошатся, удовлетворить их тебе будет затруднительно.
-- Ну да, -- отвечал Опалихин. -- Мне придется тогда приостановить все работы по мельнице и заводу и продать весь скот. А ты знаешь, как я им дорожу.
-- Так, -- снова вздохнул Кондарев. -- А какую сумму выдало тебе земство на обсеменение? -- приблизился он к Опалихину.
-- Тот отвечал:
-- Тридцать тысяч.
Они снова замолчали, занятые каждый своей думой. Над садом загудел ветер, хлопая калиткой. Сбоку что-то свистнуло, и сломанные ветки ветлы закувыркались в воздухе.
-- Слушай, -- сказал Кондарев и подошел к Опалихину; его лицо было серьезно, бледно и задумчиво.
Опалихин поднял на него глаза. Калитка сада снова хлопнула и заскрипела на петлях.
-- Слушай, -- повторил Кондарев, -- ты мой лучший друг, и знай, что с сегодняшнего дня в моем столе будут лежать готовыми и начеку сорок пять тысяч. Если они тебе понадобятся, хоть среди ночи, валяй прямо ко мне, и я их дам тебе даже без векселя, -- добавил он тихо.
Поспешно он отошел от него и сел в самый дальний угол, в кресло, сунув руки в карманы шаровар.
"Возьмет или не возьмет?" -- думал он об Опалихине. Опалихин полуобернулся к нему в своем кресле и сидел с опущенными глазами. Кондареву казалось, что его лицо слегка бледнело.
"Возьмет или не возьмет?" -- думал он с тоскою.
В саду что-то зашипело. Пыльный вихрь побежал дорогой, крутя в своей спирали соломины и ветки ветлы. Парусина балкона захлопала короткими и гулкими ударами. Опалихин поднял на Кондарева глаза; они были ясны и спокойны, как всегда.
-- Если мне придется круто, -- сказал он с усмешкой, -- то я у тебя возьму, сколько понадобится. Благодарю.
"Ты-то у меня их возьмешь, -- со злобой подумал Кондарев, -- да я-то тебе их не дам!"
-- Так-то-с, -- вздохнул он вслух и вытянул ноги.
Звонкий и веселый дождь упал на зеленую грудь сада, запрыгал на песке аллей стеклянным бисером и распугал стаи воробьев, носившихся по дорогам. Его внезапный приход словно растормошил весь сад, и сад откликался ему веселым гулом. Однако скоро он убежал дальше, застилая окрестность свинцовой сеткой и звонко гудя над лесами.
Когда Кондарев и Опалихин вышли на крыльцо, Опалихин, чтобы ехать на мельницу, а Кондарев -- к Грохотову, весь двор, умытый и освещенный солнцем, точно улыбался ясной и молодой радостью.
-- А я у тебя в кабинете папиросницу забыл, -- внезапно проговорил Кондарев, небрежно и весело обращаясь к Опалихину, и пошел в дом.
Однако на пороге кабинета он как будто бы несколько замялся, и веселость исчезла с его лица. С минуту он простоял в задумчивости, затем торопливо вынул из кармана кошелек и достал оттуда небольшой ключ, но уже не стальной, который он так старательно оберегал раньше в своем кармане, а бронзовый. Этот ключ был от его собственного письменного стола, который ему привезли из города только сегодня, и заказан был этот ключ по образцу того самого стального. С этим ключом он поспешно подошел к столу Опалихина и попробовал им ближний ящик. Ключ отпер и запер ящик.
-- Так-с, -- вздохнул Кондарев, пряча обратно ключ.
-- Какое совпадение, -- говорил он Опалихину на крыльце, -- у меня, как тебе известно, пострадал от огня письменный стол, и я приобрел себе новый. И представь себе, -- весело воскликнул Кондарев, -- как две капли воды твой! Удивительное совпадение, -- повторял он с веселым жестом.
-- А где ты покупал свой? -- спросил его Опалихин.
Кондарев назвал ему мастерскую.
-- Ничего нет удивительного, -- пожал плечом Опалихин, -- там только и делают такие столы.
"Да уж я теперь это и без тебя знаю", -- подумал Кондарев и рассмеялся хриплым смехом.
-- Так стало быть, -- заговорил он, обрывая смех, -- если тебе круто придется, так ты прямо ко мне за деньгами-то? Да?
-- Благодарю, благодарю, -- с улыбкой повторил Опалихин.
"А не обожжешься?" -- подумал Кондарев со злобой и добавил вслух:
-- Так, пожалуйста.
Они расстались.
Грохотова Кондарев застал на крыльце. Он стоял в своем шелковом подряснике и озабоченно переговаривался о чем-то с приказчиком.
-- О, Господи, -- еще издали весело закричал ему Кондарев, -- какими все дельцами обернулись! Даже Алексей Петрович о хозяйстве с приказчиком трактует!
И он со смехом передал свою лошадь подбежавшему кучеру.
-- Да я вовсе не о хозяйстве, -- отвечал Грохотов, здороваясь с ним и поглядывая на него мечтательными глазами, -- я совсем не о хозяйстве. О каком хозяйстве? -- вдруг спросил он Кондарева, точно очнувшись от сна.
Кондарев расхохотался.
-- Ах, да, -- спохватился Грохотов, -- так я не о хозяйстве.
-- А о чем же? О чем же, Алексей Петрович?
-- Вот видите ли, -- взял он Кондарева за пуговицу, -- мне очень хочется приобрести живую фотографию.
-- Чего? -- переспросил Кондарев.
-- Живую фотографию. Это, видите ли...
-- А жнейки у вас есть? -- перебил его Кондарев.
-- Жнейки, какие жнейки? Ах, да, -- спохватился Грохотов, -- так зачем я тебя, милый, звал? -- внезапно обратился он к приказчику. Он окончательно растерялся.
В кабинете, однако, он пришел несколько в себя и внимательно слушал Кондарева. А Кондарев говорил ему:
-- Слушайте же, Алексей Петрович. Требуйте как можно скорее отчета в земских деньгах от Опалихина. Его дела сильно пошатнулись, он много задолжал этой зимой в Петербурге, и кто знает? А от отчета он отвиливает. Я его сегодня видел. Очень отвиливает. А ведь за земские деньги вам отвечать-то придется. Так вы хоть самого себя поберегите-то.
-- Хорошо, хорошо, -- соглашался с ним Грохотов, -- только вы почаще, пожалуйста, напоминайте мне об этом, а то ведь вы сами знаете, какая у меня память.
-- Я буду вам твердить об этом хоть каждый день, -- говорил ему Кондарев, -- но только и вы будьте энергичны.
-- Слыхали новость? -- кричал Столбунцов, влетая в гостиную Ложбининой.
-- Ну? -- оживились обе дамы сразу.
-- Опалихин, не нынче-завтра, летит в трубу.
-- Да быть этого не может! -- изумились Вера Александровна и Людмилочка.
-- "Клянусь позором преступленья!" -- расхохотался Столбунцов. -- Об этом весь город кричит. Скоро наверно и в газетах пропечатано будет: "Нам передают из верных источников, что известный в нашей губернии деятель по сельскому хозяйству г. О., к сожалению, и т. д.".
Столбунцов снова расхохотался и, потирая ладонью бритое, как у актера, лицо, подсел к Людмилочке.
-- А все женщины, -- говорил он ей, -- все женщины! Опалихина, как слышно, одна француженка на двадцать тысяч в Петербурге обмусолила, да кто-то в картишки обсахарил!
Между тем Кондарев возвращался к себе домой, бледный, с усталым лицом и тусклыми глазами. "Ну-с, Сергей Николаевич, -- думал он об Опалихине, -- пути я себе широко открыл и цепи все до единой сбросил, только вкусно ли покажется вам, когда ваша же вера по вашей спине палкой заходит!"
Он лениво шевелил вожжами, сутулясь на своих дрожках и, устало вглядываясь в синий мрак летней ночи, думал снова: "Что я вас в яму столкну, это для меня уж не загадка даже; послушаю-ка, что вот вы запоете, когда крышка над вами захлопнется, и вы как крыса в ловушке замечетесь".
В поле было прохладно. Клочки сизого тумана ползали кое-где над ложбинами, лениво шевелясь, как перебирающиеся куда-то черепахи, и крик лягушек гремел с берегов Вершаута, сливаясь в один окрик и наполняя собой всю окрестность.