Сочинение архимандрита Феодора. СПб., 1861 г. (рецензия)
Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев): Pro et contra
Личность и творчество архимандрита Феодора (Бухарева) в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997
Книгу эту о. архимандрит Феодор, уже довольно обозначивший свою личность сочинениями "О православии в отношении к современности" и "Несколько статей о Святом Апостоле Павле", написал по поводу нового перевода Евангелия на русский язык. Грустно относясь к невежеству и обскурантизму тех, впрочем немногих, которые опасаются, "как бы святыня слова Божия не унизилась чрез общеупотребительную, во всякой потребе, русскую речь" (см. пред<исловие>), автор говорит: "Рассудительной вере, любящей свет в истине Божией, издание в русском переводе Нового Завета может давать повод и побуждение глубже вникать в самый порядок открытия Нового Завета Господом нашим, и лично Самим и чрез Св. апостолов. Это (?) тем более (?), что порядок, в каком совершен Господом переход Церкви из Ветхого Завета в Новый, представляет Божественное руководство и верховный образец для всякого переходного времени, каким во многих отношениях оказывается наше время. В особенности в раскрытии Христовой истины, вере нашей необходимо ныне внимательнее присматриваться к образу и порядку открытия Нового Завета Самим Господом, чтобы остеречься от приражений1 к самой ревности нашей по православию того самого иудейского духа, в борьбе с которым Господь открывал Новый Завет Своей благодати и истины, и от решительного осуждения водящихся, положим, еще языческим духом, который не препятствовал Спасителю водворить новозаветную Свою Церковь в мире, особенно, языков, с отвержением неуверовавших иудеев" (там же). Очевидно, что предприятие автора весьма немаловажное, по живой связи его с современными общественными вопросами. В переходе человечества из Ветхого Завета в Новый -- представить высший образец, которым должно руководствоваться всякое христианское общество при переходе от устаревших форм жизни к новым -- совершеннейшим, и таким образом оказать живой насущный интерес и для нашего, как автор выражается, переходного во многих отношениях, времени, сообщить всякому современному движению направление чисто христианское, чуждое, с одной стороны, духа иудейского, который все спасение полагает в мертвой букве, в безжизеннной внешней обрядности; с другой -- исключающее окончательное осуждение водящихся еще духом язычества, -- вот задача и цель почтенного автора! Ждем поэтому от него не только раскрытия самого порядка христианской реформы, но и применения этого порядка к нашему переходному времени.
Разъяснению порядка, в каком совершен Господом переход Церкви из Ветхого Завета в Новый, он посвящает четыре главы. В первой ("Духовные нужды и обстоятельства времени открытия Нового Завета в мире") говорит, что время пришествия в мир Спасителя было в ряду времен единственным -- к открытию в мире Нового Завета. Это он доказывает, и доказывает прекрасно, тем, что внутреннее состояние рода человеческого в ту пору было самое безотрадное как в мире языческом, так и в мире иудейском.
Во второй главе ("Основание и устроение Господом новозаветного порядка вещей") автор исследует обстоятельства и порядок самого появления Нового Завета. Нелегко и не вдруг можно было основать этот порядок благодати, так как, во-первых, с устроением его необходимо было соединено отменение преходящих форм ветхозаветного порядка, которые были учреждены Самим Богом с обязательностию непреложною, а, во-вторых, -- для самой веры тяжело было перейти из-под ветхозаветной сеновности2 в чистую область духовной новозаветной благодати. Для перехода веры из области ветхозаветного устройства в новозаветную благодать потребно прежде всего быть явною самой Божественной деснице, чтобы вера могла прямо на нее опереться. Равно и для пересоздания церковного порядка из Ветхого в Новый потребно быть явлению и действию властительного над тем и другим перста. И вот, Господь от самого начала этого переходного времени стал торжественно являть Себя действующим Божественною силою. В частности -- для устроения новозаветного порядка среди еще ветхозаветного без насилия последнему требовалось вступить в этот порядок и строго выдерживать его, пока он еще не заменен новым. И Спаситель точно выдерживал его во всю земную жизнь, пока не был совсем обоснован Новый Завет Его смертию и воскресением. А так как ветхозаветный порядок уже изветшал, то следовало, стоя под сим порядком, не останавливаться на одной его внешности, а раскрывать самый его дух и живую сущность, чрез что должен был раскрываться уже новый порядок прямо благодати и истины. И Спаситель из существа Ветхого Завета стал выяснять существо Нового. Это положение автор большею частию весьма удачно раскрывает чрез объяснение Нагорной проповеди Иисуса Христа -- обличения плотского понимания иудеями значения избранного народа, -- пророчество о таинстве Евхаристии, беседы с Никодимом и Самарянкой, в особенности же чудесами Спасителя и притчами. "Чрез чудотворения вера поставлялась под водительство самой светлой видимости, что совершенно согласно было с ветхозаветным ее настроением; а предаваясь сему водительству, удобно вводилась в самый дух и тайны новозаветной спасительной благодати и истины" (с. 73-74). "Равным образом и под руководством приточной3 речи Христовой вера из ветхозаветной образности легко вводилась в разумение духовной существенности благодати, отрешенной от сеней и образов". Так действовал Господь до самой смерти. На последней вечере уже можно было преподать преуспевшим в духовном разумении новозаветных тайн, во всей силе и существенности, дары Христовой благодати -- тело и кровь Христову. Окончательно совершен Новый Завет страданиями и смертию Господа, которыми навсегда отнималась спасительная сила и обязательное значение у обрядового церковного устройства и решительно открывался мир новый, спасаемый мир благодати и истины. Мы нарочито распространились в изложении этой обширнейшей и лучшей в составе сочинения части, дабы читателю самому можно было видеть ее достоинство. Интерес ее, помимо весьма многих прекрасных частностей и немногих, очень неважных недостатков, -- везде одна и та же глубокая идея, как мудро Спаситель законополагал новозаветный порядок, без всякого оскорбления ветхозаветному, но раскрывая первый из духа последнего, или, по словам Его Самого, не разоряя, а исполняя закон и пророки. Следовало далее, говорит автор в третьей главе ("Порядок открытия и первоначального распространения в мире новосозданной христианской Церкви и новых откровений чрез Св. апостолов"), совершившийся Новый Завет раскрыть для всего мира открытием в нем и распространением новосозданной Церкви. Возбужденная вера, лишившись с смертию Господа самой светлой для нее видимости, вошла в непроницаемый мрак: нужно было извлечь ее отсюда видением победоносной благодати, что и дано было вере в видениях воскресшего Господа. Но, удостоившись видеть Воскресшего, она стала представлять пришедшее царство благодати как торжественное устроение именно царства Израилева: требовалось прекращение лицезрения Спасителя и общение с Ним в ином, невидимом Утешителе, с пришествием Которого окончательно открылось царство благоволения и спасения для всего мира. Призвание в царство начинается с Израиля, так как ему прежде всего принадлежало обетование всемирного благословения, но когда Израиль показал ожесточенное противление призывному голосу, то царство Христово начало водворяться в области верующих язычников, с отвержением большинства иудеев. Все это описывается в Книге Деяний апостольских. Для новособранного царства нужно было определить все основные законы как внутреннего, так и внешнего его устройства, дабы таким образом упрочить его самостоятельность и опорядочить его состав. Это требовало новых Божественных распоряжений и откровений. Тут автор начинает следить, в связи с обстоятельствами и нуждами Церкви, за порядком явления законоположительных новозаветных откровений. Конечные результаты, которых он достиг, так или иначе выражены им в следующей форме: "В соборных посланиях раскрывается все то, в чем состоит сущность Нового Завета, а в посланиях Ап. Павла проясняется спасающая любовь Божия во всей глубине и обширности ее раскрытия, в историческом осуществлении ее советов и в предыдущие, и в настоящие, и в следующие до вечности времена". Очевидно, что результаты, достигнутые автором, не имеют ясного, строго логического разграничения между собою и не вполне соответствуют содержанию посланий, о которых рассуждает автор. После того как самостоятельность благодатного царства упрочена законодательными откровениями, вере оставалось знать одно: долго ли будет продолжаться новоучрежденный порядок? Какой путь предлежит верующим? Какие опасности ожидают их на этом пути? Как царство благодати будет преобразовано в царство славы? "Откровение, удовлетворяющее этим, очевидно последним уже, требованиям веры, есть -- Апокалипсис" (с. 159).
"Таковы, -- заключает автор, -- обстоятельства, потребности и вообще порядок в открытии Нового Завета! Господь благоволил сначала Сам лично устроить новозаветный порядок, отрешая истину и благодать от ветхозаветной сеновности; потом, во-вторых, чрез апостолов открыл новоустроенный порядок и ввел в свойственную ему область; в-третьих, чрез апостолов же открыл и разъяснил самое существо новоустроенного порядка; и наконец -- открыто, как и доколе будет в действии сей благодатный порядок, -- каким путем и с каким руководством ведет он Церковь в славу" (с. 170-171).
Содержание четвертой главы ("Порядок начертания новозаветных откровений в письменах чрез известных Св. писателей, с известным характером, содержанием и значением книг Нового Завета") излагать не станем, потому что оно во многих пунктах совпадает с содержанием третьей.
Ясно, что достопочтенный о. Феодор имел прекрасное намерение, с одной стороны, показать внутренние основания событий, из которых слагается порядок открытия Нового Завета в обстоятельствах и нуждах веры и времени, не колебля при этом той истины, что в делах Божиих все зависит от премудрого благоволения Божия, а напротив -- стараясь выяснить ее; с другой -- самые эти события представить в строгом последовательном движении, в неразрывном их внутреннем сочетании, в живой органической связи. И надобно сказать, что автор, при счастливом знании Писания, при глубокой вдумчивости в факты, часто весьма метко прозревает в их значение, определяемое требованиями веры, в их смысл в ряду других фактов. Потому большею частию он значительно достигает своей цели. Но наряду с удачными выводами событий из современных им потребностей Церкви у него встречаются иногда выводы не совсем натуральные; подле результатов совершенно отчетливых стоят, хотя очень редко, такие, которые не имеют резкого разграничения между собою; воззрения на дело выясненные и прямые сменяются по временам взглядами темными и косвенными; на событиях менее важных он останавливается много и долго, а более важные или вовсе упускает из виду, или занимается ими недостаточно. Нельзя быть вполне довольным и изложением автора. Речь его, правда, повсюду жива и одушевленна как обнаружение личности крепко мыслящей и сильно занятой своим предметом; это отголосок мысли энергической, чувства живого и свежего; она, кроме того, везде своеобразна и оригинальна, так как в ней мало общего с речью других писателей; она не подслушана, не заучена -- выработана самим автором. Но -- она темна! Читая ее, тотчас примечаешь, что автор умозрит свою мысль не так, как нечто непосредственно присущее его сознанию, но как некоторое отдаленное, неясное видение. "Рассудительная вера любит свет в Божией истине"; жаль, что сочинитель, сделавши такое прекрасное замечание, сам допустил такой недостаток, который замечательное его сочинение делает недоступным и бесполезным для большинства читающей публики, которая более и более начинает интересоваться сочинениями, относящимися к религии.
Как применяет автор порядок заменения ветхозаветных форм жизни новозаветными к нашему переходному времени?
К прискорбию, он не захотел заняться этим важным делом. "Сколько в особенности, -- говорит он, -- должно пользоваться Новым Заветом к просвещению и спасению в наше время, имеющее характер переходного во многих отношениях, это может выясняться из того соображения, насколько в этом времени есть духа древнего иудейства или древнего язычества, для выхода из-под этого пагубного духа в истинный благодатный свет и дух Нового Завета. В этом отношении особенно много можно было бы сказать о приложении порядка открытия Нового Завета к нашему времени для руководства сего последнего к возвышению, особенно, над духовным иудейством, чтобы привлечь к Христовой истине и духовно язычествующих. Но это требует более собственного внимания и размышления духовного от нас, по особенному положению и нуждам каждого из нас" (с. 203). Истинно жалеем, что почтенный автор кладет здесь свое перо; он действительно мог бы сказать много умного и дельного, много интересного и занимательного относительно нашего переходного времени. Он вдумывался в этот важный предмет. "Довольно и сказанного",-- гласят последние слова книги. Мы, с своей стороны, немного интересного для нашей поры можем извлечь из сказанного, а именно только то, что, если известные формы жизни устарели, то нужно заменить их новыми; что, заменяя обветшавший порядок вещей новым, последний нужно выводить из духа первого. Что, наконец, законоположения для ограждения и утверждения нового порядка должны являться с мудрою постепенностию. Но все это -- не одни ли общие места? Мы желали бы, чтобы о. Феодор вывел нас из недоумения, объяснился пред публикой, которая так полюбила его, подробнее и обстоятельнее относительно своей теории.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые: Духовный вестник. Харьков. 1862. Т. I. Март. С. 394-402.
Александр Петрович Черняев -- духовный писатель, критик и публицист; выпускник Курской сем. и (магистр) Киев. ДА (1848); профессор Харьковской сем. в 1850--1860-х. Автор книги "Указание состава литургии подробное и систематическое..." (Харьков, 1859). По словам Макария (Булгакова), в то время архиепископа Харьковского, А. П. Черняев -- "человек весьма даровитый и самый лучший из всех сотрудников "Д<уховного> вестника"" (Труды Киевской Духовной академии. 1907. Т. П. Июль. С. 402). Скандальную известность получили его критические статьи о трудах архиепископа Филарета (Гумилевского) по истории духовной словесности, подписанные псевдонимом "И. А. Сербинов".
А. М., как и некоторые другие духовные критики, осудил предвзятость Черняева, его "придирки недоброго, оскорбительного тона", "наклонность увлекаться в ущерб истине своею диалектическою ловкостию" в статье "О деле духовной критики и науки" (Бухарев А. О современных духовных потребностях... М., 1865. С. 386-407), которую, исходя из идеальных представлений о журналистике как своего рода богослужебном делании, сначала отослал в редакцию "Духовного вестника", "чтобы остеречь <...> от дурного тона и направления". Впоследствии он уже ничего не смог напечатать в этом харьковском журнале, а из редакции ему пригрозили, что с ее стороны может начаться то же, что он уже испытал от "Домашней беседы" (см.: Богословский вестник. 1915. Т. III. Октябрь-декабрь. С. 470).
В то же время А. М. великодушно отмечает "благородный тон" рецензии Черняева на свою книгу, "указывающей ее недостатки так, что сочинителю остается только принимать замечания с невольною, так сказать, благодарностию" ( Бухарев А. О современных духовных потребностях... С. 406).
1 Приражения -- устаревшее слово, первоначально означавшее сильное, стремительное действие; в церковной лексике стало употребляться в значении "искушение, обольщение".
2 Сеновность -- иносказательность.
3 Приточная -- прилагательное от "притча".