Мое снаряжение состояло из маленькой палатки, двух вьюков с подарками, бельем и одеждой и двух больших бурдюков с горохом[19] Вооружение состояло из 6 ружей Гра, двух—3-х линейных винтовок, одного штуцера, одного двуствольного охотничьего ружья и одного слонового ружья системы Гра четвертого калибра с разрывными пулями, весом 24 фунта. 51 его купил в Адис Абаба за 120 талеров. С личным моим слугою и старшим слуг было 14, по одному на ружье, при слоновом же ружье очень тяжелом состояло два человека, попеременно несших его, так как, кроме этого, они еще имели другую ношу, а переходы предполагались большие. От Адис Абаба до Лекамти, резиденции дадьязмача Габро Егзиабеера, считается 360–400 верст. Сезон охоты на слонов уже начался; времени у меня оставалось мало, так как я намеревался пройти это расстояние возможно быстро с таким расчетом, чтобы, поохотившись, поспеть на пароход, отходящий из Джибути 2-го апреля. Поэтому, запасшись только письмом от императора к дадьязмачу Габро Егзиабееру, я отказался и от проводника, и от дурго по дороге. Мы выступили 13-го февраля в 12 часов дня. 15-го мы ночевали на вершине перевала по дороге в Чалеа, 16-го, миновав город Вареилу, мы поднялись на горы Тибье, сделав днем маленький привал в городе ликамакоса[20] Абаты. Шума ликамакоса зарезал для нас барана, и мы тут заговелись на великий пост. 17-го мы миновали вершину Тибье и Тулу Амара. 18-го мы перешли верховье реки Гибье, а 19-го, в 12 часов дня, мы прибыли в г. Лекамти. Таким образом все расстояние проехали в 6 суток, делая по очень трудной горной дороге верст по 60 в день. Мы выступали в 6 часов утра и шли до 12 или до часу, делали маленький привал и затем опять шли до вечера. Выходило в день 10–11 часов движения. Наше питание за это время состояло почти исключительно из поджаренного на сковороде гороха, а в первые дни до начала великого поста мы ели убиваемых по дороге газелей, большею частью сырыми, чтобы не тащить их с собою.

Дадьязмач, извещенный мною о приезде, выслал мне на встречу всех находившихся под рукою солдат. Дадьязмача Габро Егзиабеера я знал уже раньше. Во время моего пребывания у дадьязмача Демесье Габро Егзиабеер сильно болел. У него была жестокая лихорадка, которую он схватил на слоновой охоте. Это было тотчас после дождей, когда громадная трава еще не была сожжена. Окружив слонов, они зажгли траву, но поднявшийся сильный ветер мгновенно распространил огонь по всему полю и понес пламя на охотников. Они поздно заметили грозившую им опасность, уйти не было уже никакой возможности; к счастью, по близости было болото, в которое все бросились и спрятались в грязь с головой. Огонь прошел по ним и унес несколько жертв, остальные же все без исключения переболели лихорадкой, от которой несколько человек умерло. Будучи очень крепкого сложения и не знав ранее болезни, дадьязмач страдал лихорадкою особенно сильно и просил меня письмом помочь ему. Я ездил к нему на один день и дал часть своей хины.

Дадьязмач Габро Егзиабеер — галлас; его род искони владеет этой областью. Лет 20 тому назад она была завоевана годжамским негусом Текла Хайманотом, но он не мог удержаться тут. Рас Гобана, знаменитый полководец императора Менелика, покорил все окружающие галласские земли, и Лека, видя свое безвыходное положение, добровольно покорилась Менелику и платит ему теперь дань, состоящую из 100 укетов (150 пудов) слоновой кости, 500 укетов золота (около пуда) и определенного налога с дома и скота[21]. Кроме этого жители обязаны содержать находящаяся в пределах области войска императора. По смерти своего отца, Абакумса (так звали раньше дадьязмача Габро Егзиабеера) крестился и крестил также одну из своих трех жен, а от остальных отказался, отдав их своим приближенным. Император Менелик и императрица Таиту были их восприемниками. При крещении он принял имя Габро Егзиабеера, — дословно раб Божий, — и, произведенный Менеликом в дадьязмачи, унаследовал все владения своего отца, которые очень обширны и граничат на западе с владениями Абдурахмана. Дадьязмач— человек в высшей степени симпатичный и интеллигентный, он всем интересуется, понимает, в свою очередь, что может интересовать европейца, и рассказывает очень умно и интересно — про историю своего народа и про их прежние обычаи.

20-го февраля, в сопровождены 800 человек, вооруженных ружьями солдат, мы выступили и а охоту и направились на север к долине Абая — голубого Нила. Каждый солдат кроме ружья нес еще бурдючок зерна или муки с расчетом на 10 дней. За нами шла кухня: две рабыни, несшие за плечами в веревочных сетках большие выдолбленные тыквы, в которых болталось квасившееся тесто для энджеры. Это была роскошь, от которой я хотел было отказаться, но дадьязмач настоял на ней. Весь мой груз был навьючен на одного мула и состоял из малой палатки, одной перемены белья и двух больших бурдюков кукурузы для слуг, по расчету на 10 дней. Начальником охоты был бальджерон[22] Хайле Мариам, тоже галлас, но крещеный и во всем старавшийся подражать абиссинцам. Охота была неудачна. Десять дней скитались мы, высылая разведчиков, и ища слонов там, где они раньше всегда находились; мы встречали старые следы, но слонов не было. Другая дичь попадалась в большом количестве, но стрелять ее было запрещено. В последний день я убил в р. Ангар гиппопотама. Галласы уже сутки ничего не ели, так как провизия вышла, и вытащили убитого гиппопотама лианами на берег и в одно мгновение съели, жаря его белое мясо на костре. 2-го марта мы вернулись в Лекамти.

Хандек, — так называется местность, где мы охотились, — обнимает все южное течение Ангара и впадающих в него слева рек, а также долину р. Дидессы. За Ангаром начинается Лиму, владение годжамского негуса, простирающееся до р. Абая. Как та, так и другая область в низменных своих частях совершенно не заселены вследствие царствующих там страшных лихорадок. Прельщаемые плодородием почвы галласы спускаются туда в хорошее время года, делают посевы и затем приходят опять для сбора. Большие площади земли засеяны хлопком. Трудно представить себе местность более красивую, чем эта. Ограниченная с юго-востока, востока и северо-востока высокими горами, перерезанными частыми ручьями и речками, берега которых поросли густым лесом, она вся покрыта невысокими фруктовыми деревьями с ярко-зеленой блестящей листвой. Эти деревья дают несколько видов плодов, которые все имеют очень тонкий слой мяса и косточку в средине; на вкус они большею частью кислы.

На следующий день по возвращении дадьязмач собрал другую партию охотников, и 4-го марта мы снова выступили, на этот раз с отрядом из 1,000 человек галласов, вооруженных только копьями, в места, где уже три года слонов никто не трогал. Начальниками охоты был азадж Хайло Иесус и агафари[23] Вальде Георгис. Из 1,000 человек 400 были на конях и вооружены тремя маленькими копьями каждый, а остальные 600 пешком; из них одна половина имела малые копья, другая — громадный 5-ти аршинные копья с громадными свинцовыми наконечниками и аршинными лезвиями. Это копье называется джамби; его бросают с верхушки большего дерева, когда слон под ним проходить. Сила падения копья так велика, что иногда оно пронзает слона насквозь; большею частью бывает достаточно одного такого копья, чтобы повалить слона. Ружьями были вооружены только мои слуги и несколько солдата дадьязмача. Сначала мы разделились на два отряда, один азаджа, другой агафари, и спустились к западу в долину Дидессы. После бесплодных поисков в окружающих ее лесах мы на третий день снова соединились и поднялись к северу, к водоразделу между Ангаром и Дидессой. Пять дней наши поиски были бесплодны, не смотря на то, что, выступая на рассвете, мы только к заходу солнца становились на бивак. Я только удивлялся поразительной выносливости галласов и в особенности высылаемых вперед разведчиков: если мы делали 40 верст, то они наверно не менее 60 по густым заросшим колючками кустарникам, частью по высокой траве на половину сгоревшей с острыми и твердыми основаниями стеблей, глядя на которые удивляешься, как по ним можно не только ходить босиком, но и бегать.

На бивак мы располагались обыкновенно в долине какой-нибудь речки. Когда наступала ночь и зажигались костры, все старики галласы собирались на совет к азаджу, обсуждая, что предпринять и куда идти завтра. Седые, молчаливые, с неизменной трубкой в зубах, они усаживались кругом костра и чинно совещались, иногда гадали. Когда лагерь начинал стихать, ежедневно происходил диалог, имевший значение с одной стороны приказа на следующий день, с другой — общественной молитвы.

Абе, абе — раздавалось с одного конца лагеря.

Э, э, э, — отвечали с другого.

— Завтра мы выступим рано туда то.

— Хорошо, хорошо.

— С нами есть гость.

— Знаю, знаю.

— Пока он не выстрелит, другим не нападать,

— Хорошо, хорошо.

— Идти тихо, не разговаривать.

— Хорошо, хорошо.

— Пусть Бог поможет нам найти слона.

— Да будет так.

— Пусть остановить его на хорошем месте.

— Да будет так.

— Пусть отвратить от нас его клыки и его хобот

— Да будет так.

— Пусть облегчить нам нашу ношу.

— Да будет так.

— Пусть трава не колет нам ноги.

— Да будет так.

— Да поможет нам Мариам.

— Да поможет нам Георгиев, Микаэль, Габриель.

— Слушай, слушай, — снова кричит тот, кому раньше говорили: пусть сайтан на нас не сердится.

— Пусть не пошлет на нас горо[24].

— Да не поразить нас болезнью.

— Ангар, Дидесса (реки) пусть помогут нам.

— Тулу Жирго, Туме Сибу, Тибье (горы) да помогут нам.

— Молитесь все Богу, чтобы Он помог нам, — и среди ночной тишины начинается протяжное жалобное пение. Кто просить помиловать его, кто послать ему слона, кто направить его копье, некоторые перечисляют свои прежние победы, и долго, долго в ночной тишине раздаются эти жалобные звуки.

Наконец, в воскресенье, 9-го марта, мы напали утром на свежий ночной след. Высланные вперед разведчики донесли нам об этом, и вся ватага, кто был верхом — рысью, а «стальные бегом, понеслась к нему. До 12 часов мы не могли догнать слонов. Наконец, в половине первого разведчики донесли, что слоны отдыхают в тени деревьев у ближайшего ручья. Азадж отдал приказание окружить слонов, а человек 70 кавалеристов — в том числе и я, так как за неделю перед тем я купил себе привычную к охоте лошадь, понеслись галопом прямо к указанному месту. Проскакав версты три, мы услышали вдруг крики: «вот они», — и шагах в 50-ти перед нами мы увидали убегающее от нас громадное стадо слонов. Их было голов сто, большие и маленькие, и вся эта красная от глины ручья масса, хлопая ушами и трясясь всем телом, высоко подняв хоботы, в панике бежала. Я выстрелил несколько раз с лошади, некоторые мои спутники тоже, но слоны скрылись. За это время носители джамби успели влезть на деревья, стоявшие посредине ручья, подоспели также и остальные пешие копьеносцы. Пытавшихся убежать на ту сторону ручья слонов завернули находившиеся там кавалеристы, кругом зажгли траву, и испуганные слоны рассыпались, как разбитый выводок куропаток. Нигде им не было спасения. В лесу их поражали джамби, на опушке пешие копьеносцы и мои слуги с ружьями, а чуть они пробивались дальше, мы их окружали, как рой мух, и, едва поспевая за ними по равнине поросшей высокой травой и частыми деревьями, поражали, кто чем мог. У кого было ружье — стрелял, остальные — метали копья, глубоко вонзавшиеся в тело, которые слон хоботом вынимал из ран и со злобой бросал на кого-нибудь из нас. Тот, на кого слои бросался, спасался убегая, а другие в это время отвлекали животное в сторону. От слона, если он преследует в гору, почти нельзя спастись, и я видел, как он, бросившись на скакавшего в 20 шагах от меня галласа, в мгновение ока снял его с седла хоботом, насадил себе на клык и бросил об землю, намереваясь растоптать; к счастью в это время его отвлекли другие, и он оставил свою жертву. В другого, тоже бывшего вместе с нами, галласа он бросил большой сломанной ветвью и раздробил ему руку. Минут 5, 10, 15 преследования и слои падал, считаясь добычен того, кто первый его ранил, и счастливый охотник спешил отрезать ему поскорей хвост, конец хобота и уши, как вещественное доказательство своей победы.

Интересную картину представляло поле охоты. Кругом с треском пылала трава, в лесу шла нескончаемая стрельба и раздавались крики ужаса или победы, а весь этот гам покрывал рев и визг обезумевших от страха слонов, бросавшихся в это время то на одного, то на другого. Галласы уверяют, будто в такие минуты отчаяния слоны молятся Богу, бросая к небу песок и траву; последнее я лично видел.

Только половина седьмого кончилась эта охота, которая, по правде сказать, больше была похожа на бой. Никто из нас с утра не имел во рту ни кусочка пищи, ни капли воды, из ручья лее пить было невозможно, он был весь красный от крови. Но об этом не думалось.

В этот день был убит 41 слон. 5 пришлись на нашу долю (3 убил я и 2 мои слуги). Мы потеряли пять человек убитыми, трое были раздавлены слонами, а двое погибли от наших же выстрелов. Один был ранен, у него была раздроблена кисть правой руки. С победными песнями мы вернулись в лагерь, не чувствуя усталости; на следующий день одна часть отправилась вынимать клыки, а другая — преследовать раненых. Я исследовал между прочим раны, нанесенные трехлинейной винтовкой; она оказала замечательное действие. Всех моих слонов я убил ею, а одного так одной пулей в голову.

Во вторник собрались все старики и разбирали споры о том, кто первый ранил слона. Чего только не пускалось в ход галласами, чтобы доказать свое право на слона: прибегали и к подкупам, и к хитрости. Но азадж знал, с кем имел дело. Он выждал, пока кончившаяся провизия и наступивший за этим голод не отделит правых от неправых, и не прогадал. Я не ожидал окончания споров, так как мои слоны были бесспорными и поспешил со своими трофеями в Лекамти. В четверть, 13-го марта, в 12 часов дня, дадьязмач торжественно меня встретил, а в пятницу, 14-го, в 3 часа дня я выступил в Адис Абабу. Проводы были трогательны, так как во время охоты галласы меня очень полюбили, многие из них в день охоты принесли мне в подарок свои копья, покрытые не засохшей еще кровью слонов, и это вполне бескорыстно. С дадьязмачем Габро Эгзиабеером мы обменялись подарками. Я ему подарил слоновое ружье Гра 4-го калибра, а он мне свою собственную саблю и большой буйволовый кубок. Я забыл сказать, что на возвратном пути галласы выгнали буйвола. 31 его преследовали верхом. Буйвол замечательно ловко увертывался и отбивался от дротиков рогами; но, тем не менее, потеря крови и долгая скачка утомили его. Голова его опускалась все нгоке, он высоко поднимал хвост и тяжело дышал, тут к нему подскочил галлас и прикончил его копьем.

Город Лекамти, который я покинул, весьма важный торговый пункт. Все пути из южной и западной Абиссинии в Годжам, а из последнего в Масову проходят через него. Далее, вблизи, находятся броды через Дидессу и Абай. Через него же проходить дорога из Уалаги в Шоа. Наконец, помимо сказанного, тут сосредоточена вся торговля золотом, и находятся главные торговцы цибетовым мускусом, скупаемым в юго-западных областях. Лекамти очень оживленное место и представляет пеструю смесь языков, костюмов и народностей. Вы увидите здесь и араба из Бенишонгула, и негра, и годжамца, и тигрейца, и галласа, есть даже один грек и один англичанин. Это два очень интересных типа. Грек, баламбарас[25] Георгис, поселился тут 25 лет тому назад; он сражался в рядах негуса Текла Хайманота и участвовал в возмущениях против него, был несколько раз заключен в цепи и снова прощен, лил одно время негусу пушки, теперь же живет в Лекамти и занимается торговлей. Он главный скупщик золота и цибетового мускуса. Он описал свою жизнь в книге, иллюстрированной рисунками. Книга написана на гезском языке.

Англичанин Меккельби, бывший лакей, дезертировал от своего господина, имени которого теперь не помнить, но по-видимому это был один из участников посольства к негусу Феодору. Он на службе у баламбараса Георгиса и совершенно забыл свой родной язык.

Из достопримечательностей Лекамти можно указать на её вновь отстроенную церковь. Она большая каменная и расписана местными художниками. Как большинство абиссинских церквей, это круглое здание, с четырехугольным алтарем и с четырьмя вратами на все стороны света. На царских и западных вратах изображены Архангелы Гавриил и Руфаил, первый на правой половинке дверей, второй — на левой. Гавриил одет в пеструю рубашку, красную шапку и красные загнутые вверх туфли, в руке поднятый меч; под ним нарисовано море, в котором тонет Фараон с Египтянами, а на берегу толстый Моисей с длинной черной бородой и громадным носом пляшет и хлопает в ладоши посреди хора левитов. Архангел Руфаил одет так же как Гавриил и изображен стоящим над морем, с плавающими в нем рыбами. Одной из них он пронзил копьем жабру и по преданию она превратилась в остров, на котором во время гонений укрылись святые. Направо от царских врать под большим образом Богородицы изображены Менелик и Таиту, указывающие на дадьязмача Габро Эгзиабеера и его жену с двумя детьми. Дадьязмач набожно смотрит вверх и держит в руках псалтырь. Налево от царских врать, под образами Архангела Михаила и Георгия Победоносца, тоже изображен дадьязмач со своими сподвижниками азаджем и Нагадирасом, а в отдалены его дядя и брать.

Я был раз у обедни в этой церкви и видел массу причащавшихся вновь крещеных галласов. Христианство делает здесь громадные успехи и каждое воскресенье число вновь обращенных считается десятками. Двор дадьязмача, не смотря на то, что лично для себя он не собирает податей, отличается роскошью и сравнительным комфортом. Во всем видно желание подражать абиссинскому этикету, но с другой стороны проглядывает и ненависть к абиссинцам.

Выступив из Лекамти 14-го марта, в 3 часа пополудни, мы ночевали верстах в 20 в доме дяди дадьязмача. Рано утром в день выступления я послал письмо императору с извещением об удачной охоте.

Так как груза прибавилось десять клыков и два буйловых рога, то к прежним двум мулам пришлось прибавить еще одну лошадь. Животные за время охоты отдохнули, оставаясь в городе, но слуги, после беспрерывных утомительных маршей, при очень скудном продовольствии, были видимо утомлены. За 29 дней, считая со дня выступления из Адис Абаба, был только один день отдыха и один день полуотдыха, когда вынимали клыки. В первые 6 дней было сделано 360 верст, в остальные же — не было менее чем 7-ми часового перехода. У многих были сбиты ногти на ногах и наколоты подошвы, и они хромали. Но дух был бодр, и на бой день, в среду 19-го марта, мы стали вечером лагерем в 3 верстах от Адис Абаба (один переход Било Джибат мы сделали без привала, выступив в 5 ½ часов утра и придя на место в 8 часов вечера. Один мул пристал и я его обменял на лошадь).

20-го марта император, узнав о моем прибытии, выслал мне навстречу большой конвой. С пальбой, пением и пляской, как полагается по обычаю в этих случаях, меня провели во дворец, где Менелик торжественно меня принял и после приема пригласить к завтраку, а также накормил всех моих слуг. На следующий день он принял меня в частной аудиенции и, узнав что я намерен ехать в субботу, просил подождать до вторника 25-го марта.

Мои мулы были утомлены, слуги тоже, поэтому для дальнейшего движения надо было обновить состав животных (оставшихся мулов от первой поездки я, уезжая, продал, так как они были почти все набиты). Слуг я нашел очень скоро и нанял 12 человек по расчету числа ружей, 6 мулов мне дал императоре до Харара.

Торжественно принятый императором в прощальной аудиенции, причем он выразил надежду увидеть меня еще расе в Абиссинии, и простившись со своими друзьями и европейской колонией, я выехал во вторнике 25 марта, в 1 час дня. Император пожаловал мне боевую львиную одежду и львиную головную повязку.

4-го апреля, в 7 часов утра, мы прибыли в Харар, сделав расстояние около 600 верст в 10 ½ дней по горной Черчерской дороге, причем я за это время заезжал на 40 верст в сторону от пути, на встречу каравана Ато Иосифа, за своими вещами. 8-го апреля, в 10 часов дня, я выступил с 8 слугами и прежними мулами в Гельдесу, куда прибыл в тот же день, а на следующий день, в 12 часов, составив караван из 5 верблюдов и отослав мулов обратно, двинулся в Джибути, куда прибыл 16 апреля в 8 часов утра, оставив караване в 50-ти верстах сзади (он пришел на следующий день в 12 часов). 21-го апреля пришел французский пароход «Амазонъ», и я покинул гостеприимные для меня берега Африки, унося с собой о стране, где я был, и о людях, которых судьба привела меня узнать, самые лучшие и самые теплые воспоминания.