СУДЬБЫ ЦЕРКВИ ВОИНСТВУЮЩЕЙ
XI-ая права Откровения представляет собою опять как будто отступление от общего плана, неожиданное и эпизодическое, в частности же от предшествующих VI-Х глав о семи печатях и семи трубах (которые так и остаются незаконченными и пока обрываются на шестой трубе). Однако, по существу, глава XI принадлежит к общему контексту Откровения: именно она включается в изображение мировой борьбы светлых и темных сил, которая совершается в истории. Если символика предыдущих глав относится к общей истории человечества, то глава XI-ая посвящена судьбам Церкви, находящейся в этом борении. Судьбы эти, как и в предыдущих главах, изложены в символических образах, которые особенно трудны для уразумения в частностях, хотя и совершенно ясны по общему своему смыслу. Здесь особенно сливаются и сплетаются некоторые исторические события, выражаемые принятом на языке традиционной апокалиптики, свойственном эпохе, с проявлением духовных сил, действующих в истории почти в неразличимости. Это делает настоящую главу предметом особых ухищрений для экзегетов, которые однако неспособны привести к каким-либо бесспорным и окончательным выводам. Здесь приходится, как и во многих других проблемах Апокалипсиса, помнить, что прямой и точный пророческий смысл этих образов, недостаточный теперь для постижения, раскроется лишь в будущем, с наступлением времен и сроков.
«И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник и поклоняющихся в нем» (1). Здесь не говорится прямо, кем сказано, — ангелом или самим Христом, свидетельствуется лишь божественное повеление измерения «тростью», которое есть ветхозаветный ( Иез. XL, 16-19) и новозаветный ( Откр. XXI, 15-16) образ для выражения значительности действия. О каком же храме и жертвеннике здесь идет речь? Если об Иерусалимском, то он уже был разрушен во время написания или, во всяком случае, последнего редактирования Откровения. Поэтому является более предпочтительным разуметь здесь храм и жертвенник духовный, т. е. Церковь, «поклоняющихся в нем». И этому храму духовному противопоставляется «внешний двор храма, который не измеряется, ибо он дан язычникам, т. е. отпавшим от Церкви и не вошедшим в нее. Они будут попирать святой город 42 месяца» (2). Этот срок, конечно, есть тоже символический, он применяется различно (ср. Дан. VII, 25; XII, 7; Откр. XIII, 5; XI, 3; XII, 6; XII, 14) в разных случаях и, конечно, он имеет мистическое, а не хронологическое значение. Итак, здесь намечается противопоставление Церкви и противо - Церкви, двух градов, civitas Dei и civitas diabolica. Первой даются два свидетеля, которые будут пророчествовать 1260 дней (т. е., те же 42 месяца), облеченные во вретище, «две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли» (4). Они находятся под особой зашитой и попечением небесным (5) и имеют власть «затворять небо, чтобы не шел дождь во время пророчествования их, и имеют власть над водами — превращать их в кровь и поражать землю всякой язвой, когда только захотят» (6-7). Это — аналогия с прор. Илией: 4 Цар. I, 10 сл.; Ис. Сир. XLVIII, 3; также 3 Цар. XVII, 1. Обычно два эти свидетеля отождествляются с Моисеем и Илией, также и Иеремией. (K Моисею более относится первая египетская казнь; Исх. VII, 14 сл.; 4 Цар. I, 10; 3 Цар. XVII, 1 сл.). (Илия изображается предшественником Второго пришествия и в православном богослужении). Одинаково приемлемо не только частное истолкование этих образов как определенных лиц и пророков, [40 ] но также и более общее их понимание как носителей духовной силы «пророчествования». Оба истолкования взаимно несовместимы, однако едва ли соответственно приурочивать эти образы в первую очередь или исключительно двум ветхозаветным пророкам. Трудно также поддается буквальному истолкованию ст. 5: «если кто захочет их обидеть, огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту» (5). Если видеть здесь силы духовные, пророчественные, тогда естественнее разуметь здесь их духовное, победное воздействие. Чудеса и знамения могут быть истолкованы как сила молитвы Церкви и ее пророков.
Однако сила действия свидетелей имеет для себя ограниченное время, которое кончается («когда кончат свидетельство свое»). Это есть определенный период времени, историческая эпоха, которая сменяется противоположной. Именно «зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их» (7). Кто этот зверь? Одни видят здесь уже появление личного антихриста, которого не было еще в предшествующих образах Откровения. Но в таком толковании, думается, нет прямой экзегетической необходимости. Коллективный же антихрист (о котором говорится в 1 Ин. II, 18: «теперь появилось много антихристов») выражает вообще антихристианское движение, которое изначала появляется в мировой истории. Оно имело место и в раннем христианстве во время гонений, но предельного развития достигает в наши дни. Все это вмещается в общее значение образа: «зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их» (7). «Зверь, выходящий из бездны» есть общее мифологическое обозначение темных, демонических сил, с которыми мы неоднократно встречаемся на страницах Откровения. Далее следует, очевидно, аллегорическое описание победного торжества врага:, «и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят» (8). Последние слова говорят о Иерусалиме как о символе воинствующего иудаизма. Однако вспомним, что он был уже разрушен, когда писалось Откровение, примем и вообще именования «Содомом и Египтом» Иерусалим не заслуживал во времена своего исторического существования. Поэтому здесь приходится принимать эту топографию аллегорически, как вообще исторические мировые центры, — и в первую очередь, конечно, Рим для времени написания Откровения, а в наши дни — всякие вообще центры скопления населения, которые — по очереди или одновременно — заслуживают этих наименований Содома и Египта. Впрочем, не исключается возможность и того, что в грядущих судьбах Иерусалима сокрыты еще такие возможности антихристианского движения, которые ведомы пророческому взору тайнозрителя. Такое же аллегорическое значение могут иметь и стихи, где говорится о торжестве сынов земли при виде этих «трупов», которое описывается подробно в конкретных чертах (ст. 9-10). Безбожию показалось, что с верой в Бога на земле, наконец, уже покончено, так что можно праздновать этот конец. Сколько уже раз в истории мира — да и теперь, на наших глазах — возникало такое мнение, которое, однако, оказывалось иллюзорным, победа же неверия — только временной. Эта временность обозначается апокалиптическим сроком: «три с половиной дня, когда все будут смотреть на трупы их», и, очевидно, услаждаться зрелищем их разложения. Три с половиной есть вообще одно из апокалиптических чисел, употребляемых для определения длительности мистических свершений, времен и сроков (ср. у прор. Даниила: «времени, времен и полувремени») ( Дан. XII, 7). Оно же выражается [41 ] в разных сроках: 42 месяца ( Откр. XI и XIII, 5; XII, 14), 1260 дней (XI, 3; XII, 6). Особенность данного контекста XI-ой главы такова, что тогда как два свидетеля имеют пророчествовать 1260 дней, т. е. три с половиной года (и тот же срок времени дается язычникам попирать святой город: ст. 2), непогребенные трупы свидетелей остаются предметом для торжества врага всего три с половиной дня. Эта молчаливая символика чисел, конечно, говорит о сравнительной внутренней слабости врагов веры. По истечении же этого срока наступает уже спасительная духовная реакция: «вошел в них дух жизни от Бога, и оба они стали на ноги свои, и великий страх напал на тех, которые смотрели на них» (11). Это воскресение мертвецов, вполне неожиданное для врагов веры, — все равно, будем ли мы понимать свидетелей как определенных богоизбранных носителей духа Божия или же как силы жизни церковной — соборности, — содержит в себе радостное пророчество о несокрушимости веры на земле и об ее победном торжестве в мире, подобном духовному воскресению из мертвых. Это относится вообще к числу таких пророчеств Откровения, которые, наряду с тем, что в них открываются самые страшные и трагические страницы из истории борьбы христианства с антихристианством, при этом же содержат и наиболее бодрящие, утверждающие христианское упование обетования. Это восстание из мертвых свидетелей сопровождается особым еще и духовным знамением о смысле и силе происшедшего. Именно громкий голос с неба говорит им: «взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке, и враги их смотрели на них» (12-13). Опять-таки и это восхождение на небо на облаке совсем не требует буквального физического понимания, потому что оно может и просто означать явное духовное торжество свидетелей и их свидетельств. Однако не нужное конечно, исключать возможности и некоего фактического события, которое в таинственном будущем выразится в явном знамении, для всех очевидном. Таково и вообще свойство апокалиптических образов, в их многосмысленности пронизывающих несколько разных планов. Мы полагаем, что нет необходимости их особо примышлять или измышлять.
Вся эта картина противоборства Церкви и воинствующего язычества заканчивается тем же образом, который мы уже встречали в конце VI-ой главы, после снятия шестой печати: великим землетрясением (VI, 12-17). И здесь, мы также имеем землетрясение, хотя оно описывается в более кратких чертах. Здесь говорится просто, что «в тот же час» (т. е. одновременно с победным взятием на небо обоих свидетелей) «произошло великое землетрясение» (13), для которого, однако, определяются известные границы: «десятая часть города пала, и погибло при землетрясении семь тысяч имен человеческих» (числа эти, конечно, — апокалиптические). Остальные же, в отличие от нераскаянности их в IX, 20, после шестой трубы, «объяты были страхом и воздали славу Богу небесному» (13). Очевидно, здесь описывается не одно и то же, но иное, или одно из многих исторических потрясений и катастроф, которые постигали и постигают человечество и, несмотря на губительность свою, оказываются спасительными для него. Этим, собственно, заканчивается XI-ая глава (1-13). Легко видеть, что по своему изложению она отличается особливыми трудностями, связанными с ее конкретными, но вместе и аллегорическими образами, которые не поддаются буквальному истолкованию. По общему плану Откровения, содержание главы XI-ой представляет собой эпизодическое отступление, которого, казалось бы, могло и не быть — без нарушения общей связи предыдущего и последующего. Она, впрочем, вместе с предыдущей главой, Х-ой, как бы обрывает общий порядок глав, насколько он определяется счетом семи труб. Место седьмой трубы (как далее и седьмой чаши) отодвигается, оно занимается образами, громоздящимися один на другой и как бы врывающимися в созерцание тайнозрителя, который как будто не сразу обретает снова свое пророческое самообладание. Тем не менее, в конце XI-ой главы, как будто даже несколько неожиданно, он возвращается к прерванному рассказу о семи трубах и трех «горях», о которых он повествовал выше, в главах VIII и IX. Здесь восстановляется перечень «горей», начатый в главе VIII, 13 и IX, 12. Параллельно сказанному выше (IX, 12): «одно горе прошло, вот идут за ним еще два горя», здесь (XI, 14) неожиданно говорится: «второе горе прошло, вот идет скоро третье горе». Это как бы новый заголовок для следующей главы. И однако здесь, на месте, в непосредственном продолжении главы, мы этого третьего горя также не находим, его приходится искать в дальнейшем изложении (причем прямо его даже и там не находится, так что его приходится установлять лишь в связи с общим содержанием дальнейших XII-ой и XIII-ой глав). Изложение прерывается седьмой трубой ангела и следующими за ней откровениями. Следует отметить характерный «синхронизм» в связи с последовательностью откровений «трех горей»: первое горе предваряется молитвами всех святых перед престолом (VIII, 3); второе — голосом от четырех рогов жертвенника, стоящего пред Богом (IX, 13); третье — седьмой трубой и сопровождается новым отверстием неба. Это опять свидетельствует об основной идее Откровения, что не оставляется земля и в тягчайших испытаниях, которые знаменуют вместе с тем и небесные свершения. Одновременно с седьмой трубой «раздались на небе громкие голоса, говорящие: царство мира сделалось (царством) Господа нашего и Христа Его и будет царствовать во веки веков» (15). Эти голоса, раздающиеся в небесах тогда, когда на мир надвигается третье, последнее и наиболее тяжкое испытание или «горе», свидетельствуют, что воцарение Божие совершается не одновременно, но последовательно, несколькими свершениями, и при том сначала в небесах и затем лишь на земле. (В дальнейшем еще не раз оно свидетельствуется: XIX, 6; XX, 6; XXII, 5). При этом здесь говорится не только о воцарении Христа, но и «Господа нашего и Христа Его». Иначе говоря, это соотносится уже с тем последним воцарением, которое Отец принимает от Сына, согласно 1 Кор. XV, 24-28: Христу «надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои», а «затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу». Это последнее свершение включает в свое содержание не только историю мира, но и Парусию, а также и то воцарение Христово, которое совершается после Парусии и простирается на все творение: «да будет Бог все во всем». Таким образом, здесь приоткрывается непостижная в этом веке человеку тайна Божественного воцарения в мире, которое начинайся в небесах до Парусии Христовой, но в силе своей проявляется и осуществляется в мире в дальнейшем его зоне или, точнее сказать, зонах, «веках веков». Разумеется, эти небесные времена и сроки, этот «синхронизм» здесь лишь свидетельствуется, но не поясняется тайновидцем, который даже и не пытается изъяснить неизъяснимое. Но в небесах это совершившееся воцарение представляет некую самоочевидность для сил небесных: не только «громкие голоса», очевидно ангельские, «животных» свидетельствуют об этом, но и «двадцать четыре старца, сидящие пред Богом на престолах своих, пали на лица свои и поклонились Богу, говоря: благодарим Тебя, Господи Боже Вседержитель, Который если и был (и грядешь), [42 ] что Ты принял силу и воцарился» (17). Небесное и земное время не совпадает, и то, что совершилось уже в онтологии небесной, еще далеко отстоит в земной хронологии этого мира. И действительно, в ответ на небесный гимн о воцарении Божием в мире и над миром, читаем: «и рассвирепели язычники, и пришел гнев Твой и время судить мертвых и дать возмездие рабам Твоим, пророкам и святым и боящимся имени Твоего, малым и великим, и погубить губивших землю» (18). В этом новом «синхронизме» небесном обозначается наступающее, хотя и не наступившее еще время возмездия, приближается последнее и решительное столкновение добра и зла и суда Божия над миром. И этому соответствуют знамения на небесах, зримые тайновидцем: «и отверзся храм Божий на небе, и явился ковчег завета Его в храме Его» (19). Символическое значение ковчега завета в небесном храме надо понимать по аналогии с земным, ветхозаветным ковчегом, знаменующим союз Бога с Израилем, средоточие святого святых, святыню храма. Это — новозаветный союз Бога с Церковью, Богочеловечество, сила которого совершилась в боговоплощении, есть обожение человека. И это свершение снова, как и выше (ср. VIII, 5; X, I, 18), сопровождается великим потрясением в мире природном, а надо разуметь и духовном: «и произошли молнии и голоса, и громы, и землетрясение, и град» (19). Это — обычная эсхатологическая гамма Откровения, которая и в малом Евангельском Апокалипсисе звучит по существу сходно ( Мф. XXIV, 29; Мк. XIII, 24; Лк. XXI, 25). Это есть одна из пролептически повторяющихся в Откровении картин грядущего гнева Божия и суда над миром.