У всех народов издавна существуют предания, былины, сказки и прочие произведения словесного творчества. В этих произведениях всегда отражалось все, что занимало народ, что составляло его заветные думы и желания. И это народное достояние постоянно передавалось и до сего дня передается из уст в уста, из рода в род.
Наряду с этими устными и письменными памятниками были в ходу памятники художественного творчества, в которых также прекрасно, даже иногда лучше, чем в словесных и письменных произведениях, отражается далекая от нас жизнь наших предков – это народные или, как обычно говорят, лубочные картинки.
Картинки – это зеркало народной жизни, в котором отражаются существенные признаки народа, его верования, убеждения и знания, его дух и характер, его быть с богатством и бедностью; в картинах виден народ во всех его состояниях. Тут видим его благополучие, беды и несчастия, видим народную радость и горе, желания и страсти, пороки и добродетели; семейный лад и разлад, отношения супругов, взаимные отношения родителей и детей; здесь не скрывается огонь любви девушки к её милому и нежности молодца к душе красной девице.
Любопытны эти произведения у разных древних народов. Появлялись они, то на крепких стенах различных зданий, стоящих целые тысячелетия, то вырезались на дереве и металлах, особенно на латунной меди и лубе, коже и других предметах; рисовались на холсте и, наконец, на бумаге.
Что наши предки любили картинки, украшали ими свои, как любимым убранством, избы, клети, светлицы, часто давая им, после образов самое видное место, это весьма естественно. Как ни живо слово, как часто ни остроумно оно и ни метко, особливо в устах простого народа, все же не всегда в достаточной ясности оно изображаешь то или другое событие из жизни человека или целого народа. Как бы вам, например, подробно ни рассказывали о каком–нибудь человеке, как бы ни описывали его наружность, все же у вас остается очень смутное представление о нем. Вы непременно захотите видеть: его самого, а если это невозможно, то по крайней мере – иметь перед глазами портрет его, который доставить вам большое удовлетворение. Это знает каждый по себе, как дорог портрет близкого нашему сердцу лица. Случается, что любимый человек далеко от нас или умер, и, никогда уже к нам не придет, а нам кажется, что он между нами, глядит на нас прямо со стены, на которой висит его портрет. И вспоминается нам тогда его голос, привычки, манеры, все, что составляло его особенности, и, бездушный портрет точно оживает перед нами. Вот, чем привлекает нас изображение и вот в чем преимущество картинки перед живым словом и письмом.
Если картинки имеют такое значение в настоящее время, когда мы можем обходиться и без них, благодаря чтению и письму, то как были дороги он в старые годы, когда грамоты еще не существовало, или если и существовала, то для очень немногих. Картинки тогда были те же книги. Живопись была письменностью. По ней народ читал, как по книге. По картинкам изучали события священной истории, усвояли правила веры и благочестия, знакомились с политическими и общественными событиями. Словом, картинки служили отражением современной жизни и были своего рода ведомостями в лицах. В них изображались не только современный события, но и отношения народа к этим событиям, его настроение, его симпатии и антипатии. Народ, рассматривая иную картину, делал нравоучительные выводы, иногда со вздохами и со слезами на глазах. Народ видел в них порицание современных пороков и похвалу добродетелям. В картинах неграмотный находит то же содержание, что грамотный в книге, с тою только разницею, что в картинках неграмотный получает впечатление глубже и дольше остается оно у него в памяти.
И чем ближе было к народу известное событие, тем чаще и разнообразнее появлялись картинки. Вот почему так много было их в ходу в Отечественную войну, так как это событие захватило весь народ, весь народ тогда волновался, весь был потрясен и изо дня в день ожидал, чем кончится нашествие неприятеля.
Картинки, вышедшие в Отечественную войну, имели глубокое значение не только для наших предков, но и для нас они не потеряли своего интереса, хотя с тех пор прошло уже сто лет.
Поясним это. Русский народ, современный Наполеону, знал, что за военный полководец нагрянул на него с несметною силою, знал, что войско его, испытанное в боях, вооружено лучше нашего и несравненно многочисленнее.
Казалось бы, ввиду горестной участи, отчаяние должно овладеть русским народом, но на самом деле он не приходил в отчаяние, а напротив, надеялся на свою победу. Набожный народ верил, что «человек полагает, а Бог располагаете, что есть Тот, у Которого вся земля–подножие ног Его, перед Которым трепещут все силы преисподние. Вера в Бога, вера, что «на начинающего Бог» воодушевляла всех чувством неописанного мужества. Загорелась народная война. И надежда русского народа оправдалась. Смелые расчеты Наполеона, этого гениального человека, оказались гибельными для наго: совершилось чудо – он поражен был со всеми своими несметными полчищами.
И воочию увидели наши предки в погибели Наполеона, неизменность вечных законов, управляющих судьбою человека; увидели, как жалки и ничтожны дела человеческие, как быстро изменяют их ход невидимая десница Божия. И через то подкреплялась в народе вера в Того, Кто повесил землю на ни чем, Кто непостижимыми для нас путями направляет жизнь человеческую к неведомым, но всегда бесконечно добрым целям.
Эта народная вера в промысел Божий и помощь Всевышнего видна и в картинах, хотя в карикатурных, но тем не менее поучительных.
Главная черта всех картинок, вышедших в Отечественную войну – это неподдельный народный юмор. Своим безобидным шуткам и остротам над неудачами Наполеона русский народ дал себе полную свободу. Говорим безобидным шуткам, а отнюдь не злому издевательству над врагом. По своему беспримерному великодушию, русский человек часто делился с ним последним куском хлеба. И только выведенный из терпения, особливо, когда видел кощунство врага над его родною святынею, бывал свиреп и неумолим.
Картинками чуть не каждый шаг Наполеона сопровождается, начиная от его вторжения и кончая бегством туда, откуда пришел.
Стало, например, известно народу, что французская армия, по занятии Москвы, бросилась на грабежи, и сам Наполеон не прочь был поживиться чужим добром, и вот в народе появляется на этот счет картинка,
Потом проведали про голодовку французской армии, дошедшей до того, что стали есть ворон и всякую падаль, и тут пошли в ход картинки, в роде того, «Вороний суп» или «Кухня главной квартиры».
Все видели, как французы трусили перед нашими казаками, которых они боялись хуже огня, и эту трусость народ отметил в нескольких картинах.
Особенно смешны и забавны картинки, изображающая разные сцены, по адресу Наполеона: то он пляшет под дудку мужика, то ему после малоярославского боя не по себе – его рвет; то парят его в бане; то делают ему полезную операцию – обрезают ногти.
Подшучивая над его бегством из Росси, народ тоже не поскупился на остроты: то его провожают с хлебом–солью мужички, с таким хлебом–солью, что когда увидел Наполеон, что лежит на блюде, сконфуженный попятился. То останавливается на теплых зимних квартирах, барахтаясь по шею в снегу. То скачет домой на деревенских дровнях, либо в бочонке, то едет на раке, либо на свинье. На тачке везет его главный маршал в храм славы.
Попала на картинку и французская конница, поевшая с голоду своих лошадей, и потому пешком пробирается домой.
Было над чем развернуться художнику, изображая Наполеона с его несметной армиею, осужденного гневом Божиим на поражение русским оружием.
Вот эти картинки.
Вороний суп.
Очевидцы рассказывали, что французы в Москве каждый день выходили стрелять ворон, и не могли нахвалиться вороньим супом.
На помещенной ниже картинке представлено, как четверо голодных французов справляются с вороной. Один из них разрывает ворону на части (в перьях); другой, что стоит справа, тащить ворону за лапку к себе; третий посылает ей воздушный поцелуй, а четвертый, повалившись на землю, вылизывает котел, в котором варилась ворона.
Внизу находится надпись:
Беда нам с великим нашим Наполеоном,
Кормил нас в походе из костей бульоном,
В Москве попировать свистел у нас зуб;
Ни тут–то! похлебаем же хоть вороний суп.
Наполеона угощают.
Всем было известно, что французы терпят большой недостаток в провизии, а достать было негде. Вот мужики посадили Наполеона в кадку с калужским тестом; голову унизали ему калачами; солдат сует в рот огромный вяземский пряник, а ратник наливает в стакан из ведра сбитень. На ведре надпись: «вскипячен на московском пожарище».
Свое добро тебе приелось,
Гостинцев русских захотелось,
Вот сласти русские! Поешь, не подавись!
Вот с перцем сбитенок, попей, не обожгись!
Наполеон в бане.
Любят русские люди попариться в бане, как не угостить банею такого гостя, как Бонапарта, и задали же ему баню, что наверное до смерти помнил, как ходить войною на русских.
– Этакого мученья я с роду не терпел: меня скоблят и жарят, как в аду, – кричит Наполеон.
Ратник поддает пару, солдат парит Наполеона, а казак бреет, схватив пальцами за нос, да так деликатно, что чуть не оторвал его.
Тут же идут и прибаутки:
Ратник говорить: Отдувайся, коли сам полез в русскую баню, попотей хорошенько, а мы еще поддадим пару.
Солдат: Натрем тебе и затылок, и спину, и бока, будешь помнить нашу легкую руку.
Казак: Побреем тебя, погладим, молодцом поставим.
Прежний герой.
Задавали французам жару не одни наши солдаты, от них не отставали ополченцы и партизаны. Из крестьян находились такие силачи, что от одного бежало несколько человек неприятелей.
«Я прежде был герой, но что я стал теперь
В руках у мужика, я скорчился как Ь».
Попляши под нашу дудку!
Как умел русский человек осмеять затеи Наполеона, так это и представлял на картинках.
На этой картинке Наполеон пляшет вприсядку.
Крестьянин, подстегивая его кнутом, приговаривает:
– Желал нас вышколить на свою погудку, ан нет, не удалось, пляши ж, басурман, под нашу дудку!
Позади сидит парень и наигрывает на дудке:
«Ах скучно мне
На чужой стороне»!
На зимних квартирах.
Плохо пришлось французам, не привыкшим к большим морозам, переносить русскую зиму. Их много погибло от мороза. Случалось, что французы замерзали толпами. На обратном пути им приходилось по местам барахтаться по пояс в снегу. Это и представлено на помещенной ниже картинке.
– Как прикажите, ваше величество, написать бюллетень в Париж? Спрашивает маршал Бертье Наполеона.
– Пишите, остановились на теплых зимних квартирах.
Консилиум
[1]
Особенно русские люди не поскупились в добродушном осмеянии всех Наполеоновских затей, когда он возвращался домой со своею армиею. В эту пору картинка за картинкой появлялись в народе, на которых мы видим положение Наполеона насколько печальным, настолько же и смешным.
Вот перед нами картинка, представляющая консилиум.
Решение докторов:
– Язык белехонек (в наказание за то, что много лгал в бюллетенях); пульс едва бьется (от чрезмерного кровопускания); голова в страшном жару (оттого, что не удались сумасбродные планы).
Наполеон: Надобно скорее убираться в Париж: видно в России климат мне не благоприятствует.
Пора домой.
Жутко пришлось французам возвращаться домой. Уже был ноябрь, когда они подходили к Березине реке, через которую надо было переправляться. Начались морозы, хотя и не особенно сильные, но для французов, непривычных к холоду, они были не выносимы. Форменная одежда у них обносилась, сапоги потрепались, и стали они, несчастные, закутываться во что попало: в женские юбки, рогожи, в священнические ризы; вместо шапок на головах у них были старые женские шляпы, и платки.
По этому поводу и ходила но рукам у народа ниже помещаемая картинка с надписью:
Домой пора! марш! марш! Довольно погостили,
Без носу, рук и ног, в чепцах нас отпустили.
На дровнях.
Наконец люди вздохнули, когда услыхали, что Кутузов гонит Наполеона по шеям в Париж.
Особенно теперь стали потешаться над ним и в песнях и в разных стихотворениях и картинках. Как только его тут не представляли: то он скачет домой на дровнях, то в лубковом ящике, то один, то вместе с маршалами, то сидит в бочонке, на свинье, на раке, везут в тачке.
На этой картинке он скачет на деревенских дровнях, на которых по деревням возят дрова из лесу. Лошадью правит польский улан. Наполеон погоняет. На запятках стоять два маршала. В руках у Наполеона бумага с надписью: Большой проект[2], как погубить Англию.
Вдали бежит войско; по полю разбросаны пушки, пороховые ящики; тут же валяются листы бумаги с разными проектами Наполеона. На одном из них написано: «Блестящий проект о разрушении России, – празднество в Петербурге», «Благоразумная ретирада[3] дает мне спокойствие».
На Москва жарка.
Особенно забавна картинка, представляющая французского вояжера[4] в 1812 году. Наполеон представлен в огромных валенках и рукавицах, скорчившись от холода, едет в салазках на свинье в одиночку. Волосы у него; встали дыбом, как у ежа. Он говорит:
Вояжер – путешественник.
– На Париж прокладна, на Москва очень жарка!
Свинья отвечает ему: «Уи! Уи! Уи! месье!»
Пешая конница.
Голодным французам было не до того, чтобы разбирать, что можно есть, а чего нельзя. Они не только ели ворон, кошек, крыс, но даже не щадили своих собственных лошадей, лишь бы не умереть с голода.
На этот случай в насмешку над ними и была пущена картинка, представлявшая отступление французской конницы без лошадей, которых она гнила.
Тут представлены: маршал на коньках, трубач на трубе, кирасир на знамени, кто на сабле, кто на палке, и одеты они во что попало. Мамелюк оделся теплее всех – он напялил на себя женский салоп и запасливее всех – несет с собой лошадиный окорок.
Раздайся! Расступись!
Наполеон стоит с маршалом на огромном раке, который пятится задом вперед. В руке Наполеона суковатая палка, на которой висят куклы; казак, солдат, калмык, две дохлые кошки, крестьянская телега и разный хлам.
Справа возвышается виселица, в назначении для триумфальных ворот: на верху виселицы сидит орел, трубящий в две трубы. На столбах виселицы висят: две дохлые вороны, лапти женский чепец и разное тряпье, с надписью: «Завоевателю света».
Раздайся! Расступись! – Париж передо мной,
На раке еду я с бирюльками домой.
С носом.
Наполеон сидит в кресле с огромным носом, покрытым бородавками; на коленях у него лежит изорванный «План компании 1812 года». Около Наполеона два доктора и маршал Бертье.
– Вот какой нос приставили мне русские, печально говорит Наполеон, обращаясь к докторам. Не знаю, как мне с таким носом показаться парижской публике. Нет ли, господа, средства укоротить его?
Первый доктор: надобно его отрезать.
Второй доктор: В таком случае я не отвечаю за жизнь его величества.
Бертье: Незачем его укорачивать, показывайтесь, Ваше Величество, с ним смело парижанам. Мы напишем, что он у вас вырос в России от ранних морозов и гололедицы.
Теперь хотя я наг пришел домой и бос,
Зато уж и принес огромный самый нос.
Непобедимый.
Хоть высоко я влез и силою гордился,
Но справиться не мог – на Эльбу вдруг спустился.
Анекдоты Отечественной войны
Унтер–офицер Андрианов.
Екатеринославского Кирасирского полка унтер–офицер Андрианов, в день Бородинского боя, находился при князе Багратионе. Он возил за князем зрительную трубу, географические карты и проч. Когда Андрианов увидел, что Багратиона ранили и собираются увезти с поля битвы, подошел к любимому солдатами полководцу и вытянувшись сказал: «Ваше Сиятельство, полк наш два раза был в атак, Вас везут лечить; позвольте мне поравняться с товарищами; я надеюсь изрубить несколько французов. Багратион, конечно, позволил, и Андрианов пустился, как стрела, врезался в неприятельские ряды, перебил многих, и пал на поле битвы, сраженный неприятельскою пулей.
(Твердость духа русских. Гавриил Гераков, кн. II стр.160, 1813 г.).
Не поморщусь!
У унтер–офицера Полтавского полка №№ в жарком сражении гранатой оторвало руку; он подошел к ней, поднял и вышел с поля сражения с равнодушием. Проходя мимо князя Багратиона и став во фронт, сказал: здравия желаю Вашему Сиятельству! Когда же стали у него вынимать из плеча остальная кости, он ахнул. Лекарь упрекнул его; унтер–офицер отвечал: не думаете ли вы, что я охаю о руке или от нестерпимой боли? Отрежьте другую, я не поморщусь; я жалею, что не могу больше служить моему Государю.
(Твердость духа русских. Гавриил Гераков, кн. II, стр.161, 1813 г.).
Не надо! не надо!
Когда светлейший князь Кутузов обезжал в первый раз полки, то солдаты засуетились было, начали чиститься, тянуться и строиться. «Не надо! не надо»! – сказал Кутузов: «я приехал только посмотреть, здоровы ли вы, дети мои! Солдату в походе не о щегольстве думать: надобно отдыхать после трудов и готовиться к победе».
В другой раз увидев, что обоз какого–то генерала мешает идти полкам, он тотчас велел освободить дорогу, и строго заметил: «Солдату в походе каждый шаг дорог, скорей придет, больше отдыхать будет»! Такие слова главнокомандующего все войско наполнили к нему доверенностью и любовью. «Вот то–то приехал наш батюшка, говорили солдаты, он все наши нужды знает, как не подраться с ним; в глазах его все до одного рады головы положить».
Рядовой Чернов.
В 1812 году, перед Бородинским сражением, лейб–гвардии Семеновского полка рядовой Чернов находился в числе больных при лазаретных повозках. Болезнь и походные труды совершенно ослабили его силы. Вдруг он узнает, что фельдмаршал Кутузов решился вступить с неприятелем в бой на полях Бородинских. Эта весть придает новые силы Чернову. Он оставляет лазарет и спешит в полк. Напрасно командир полка, видя слабость его приказывал ему не ходить в дело; напрасно его уговаривают офицеры и товарищи. Чернов остается непоколебимым: он просит со слезами, как милости, позволенья остаться в рядах. Вот, начинается сражение. Чернов впереди, в цепи застрелыциков. При крайней слабости сил, этот храбрый солдат не теряет бодрости и превозмогает себя необыкновенною твердостью духа. Сражение кончилось, и Чернов: остался невредимо: но не прошло двух дней, как смерть, пощадившая храброго среди громов и ужасов битвы, пресекла дни его в лазаретной линейке. Товарищи со слезами хоронили сослуживца под стенами родного города Москвы, за сохранение которого каждый из них шел на роковую битву с теми же чувствами, какими одушевлялся в предсмертные, но славные часы жизни Чернов.
(Русский солдат на поле брани. М. Котурьенко, 1903 г.).
Решительность пленных.
15 июля 1812 года, под Витебском, граф Орлов—Денисов, с лейб–казачьим полком и черноморскою сотнею казаков, атаковал три французских конных полка и обратил их в бегство. Преследование за ними так было быстро, что 4 лейб–казака вскочили на батарею, подле которой стоял Наполеон. Захваченные в плен на батарее, эти казаки были представлены Наполеону и по его повелению за храбрость были угощаемы. Попировав, казаки отправились освежиться от жары. Сопровождаемые конвоем, они спустились с высокого берега к реке; вдруг все разом бросились в Двину, нырнули и, несмотря на выстрелы французов, очутились на другой стороне широкой реки, где и явились к своим начальникам.
(Русский солдат на ноле брани. М. Котурьенко, 1903 г.).
Засада на французов.
При нападении французов на Вязьму, несколько часовых французов–мародеров ворвались в село Николы—Погорелово. Дворовый человек тамошнего помещика, увидев приближающихся неприятелей, тотчас велел одним женщинам, бывшим недалеко от него спрятаться, а других послал собирать крестьян. Сам засел во рву в небольшой роще, при самой дороге, а другого человека поставил за углом оранжереи. Как только французы поравнялись с ним, он выстрелил и ранил двух; в это время тот, что был за оранжереей, тоже выстрелил. Французы так перепугались, что кинули ружья, сбросили с себя всю тяжесть, и давай Бог ноги. Но храбрецы наши догнали их и при помощи подоспевших крестьян, всех их переловили. Деревенские жители собрали им денег и предложили в награду тем двум молодцам, которые сделали на мародеров засаду. Но они отказались от награды. «Мы не за деньги это делали»! – сказали храбрецы.
Находчивость 10-ти летнего мальчика.
Но время нахождения французов в смоленской губернии, несколько человек мародеров набежали на одну деревню в вяземском уезде, и вломились в дом помещика. Десятилетний мальчик, топивший печи в господском доме, увидев французов, громко закричал: «Эй, ребята, сюда, ведите французов в Сычевку»! Услышав одно имя «Сычевка», французы опрометью кинулись вон из дому.
Ничего не мило.
Старый донской казак есаул Елатков, прочитав в «Ведомостях», что Наполеон грозить разорить Россию, возгорел мщением против врага. Немедленно явился он к Хоперскому начальнику и сказал: «Хоть я и отслужил мою службу, но не могу вытерпеть угроз вражеских – хочу и на старости лет быть с нашими братьями–воинами. Ничего мне не мило: ни жена, ни дкти, пока злодей в земле нашей»!
Возвратись домой и усердно помолясь Богу, он призвал сына и племянника: «Дети! сказал он, стыдно теперь молодым сидеть дома; пойдем к нашим братьям–воинам, верным слугам царя православного»!
Сын и племянник отвечали: «Рады с тобой умереть за Веру и Царя»!
Елаков простился с семейством и, как птица, полетел к Донским полкам.
Преданность долгу.
Во время одного сражения, оторвало ратнику С. – Петербургского ополчения обе ноги; двое товарищей подхватили его и принесли к лекарю для перевязки. В то время случился тут генерал. Положа раненного товарища, солдаты поцеловали его, перекрестили и намерены были идти. «Куда же вы торопитесь»? спросил их генерал. – Да опять к другим, батюшка, отвечали они, – ведь если каждого раненного по двое станут носить, и при нем будут оставаться, так, кому ж и сражаться с неприятелем!
(Сын Отеч. 1813 г. № 1).
Великодушие к пленным.
После одной победы, одержанной графом Витгенштейном над французами, русские солдаты засели около горячих щей с говядиной, а там, невдалеке, в эту пору вели пленных французов; все они были тощие, бледные, насилу ноги тащили, и когда увидали наших солдат за щами, остановились несчастные, дальше не идут, так им хотелось есть. Тогда несколько человек встали и сказали товарищам: «Ребята, что нам стоит день не поесть?! уступим свою порцию бедным пленным, – они, ведь, тоже люди»! Вдруг все поднялись и пленные французы бросились есть, при чем они не могли скрыть своего удивления, видя великодушие русских солдат.
(Сын Отеч. 1813 г. № 6).
Баран.
Несколько казаков, стоявших на часах, при опушке леса, привязали на веревку барана, а сами спрятались в кусты. Откуда ни возьмись французские гусары; они бросили оружие, и начали делить барана. Выскочили из засады казаки и давай их лупить. Французам оставалось одно – просить пощады. Вез всякого труда все они были взяты в плен; так им не пришлось полакомиться бараниной.
(Сын Отеч. 1813 г. № 3, стр.126).
Капитан Захаров.
Гвардейской Конноартиллерийской роты капитан Захаров, в сражении при Бородине, начальствовал батареею из 8 орудий, находившеюся на самом фланге левого крыла нашей армии. Перед началом сражения, ему было приказано перевести 6 орудий в другое место. Следуя с ними по назначению, вдруг вернулся он к тем двум, что оставлены на прежнем месте, чтобы узнать, все ли в них в исправности. Когда он подехал к ним, и взял за руку поручика, говоря: «Завидую вашему счастью, вы будете еще сражаться». Потом, обретясь, к солдатам, спросил: довольно ли снарядов? В это мгновение неприятельское ядро поразило его. Четыре канонира подняли его на руки, и пошли с поля сражения. Захаров, терпевший от раны, ужаснейшие страдания, имел геройство думать единственно о пользе службы, и велел двум канонирам воротиться на прежнее место. «Подите туда, вы Тамм нужны, а меня и двое как–нибудь донесут»! Он умер через четверть часа на руках этих солдат, спрашивая в последние минуты жизни: «Наша ли победа? Отступает ли неприятель»?
До последней капли крови.
2 сентября, в день вступления французов в Москву, передовой отряд их, бывший под начальством Неаполитанского короля Мюрата, подойдя к Троицким воротам, с удивлением заметил, что ворота заперты, и стены вокруг них усеяны вооруженными людьми, тогда как по словесному соглашению с генералом Милорадовичем, военные действия были прекращены на все время выступления наших войск из столицы.
Французы остановились, но в тоже мгновение раздался залп из ружей, направленных против них. Французы увидели, что они имеют дело не с войсками, а с несчастными жителями, которые решили до последней капли крови защищать родной город.
За родную святыню.
Во время пребывания французов в Москве, два солдата – баварец и поляк, однажды поймали какого–то купца, сделали его своим кашеваром и привели в церковь, обращенную ими в кухню.
Когда купец увидел, что посреди церкви поставлен треножник с котлом, под которым горели расколотые образа, просил позволения принести дров.
Но те слушать, его не хотели и еще больше начали издеваться над русскою святынею. Они заставили купца рубить иконостас. Он бросился перед ними на колени и обявил что у него руки не подымаются на родную святыню.
Вместо того, чтобы снизойти к его благоговейному религиозному чувству, поляк начал бить его, ударяя по голове шашкою, так что несчастный упал на землю. Баварец присоединился к поляку, и стал колоть его штыком. Несчастный потерял сознание и был выброшен варварами за церковную ограду. Ночью избитый купец пришел в себя, и с трудом дотащился до ближайшей деревни, где ему сердобольные крестьяне подали первую помощь.
(Анекдоты достопамятной войны Россиян с французами, ч. I стр.128, 1813 г., С. Ушаков).
Чем богат, тем и рад.
Один поселянин Матвей Безруков, занимавшейся в Феодосии извозом на собственных волах, когда услышал, что государь приглашаем к пожертвованиям для защиты Отечества и к ополчению, явился к городскому начальству с просьбою принять отв. него его 12 пар волов с повозками, составляющее все его имущество, и позволить ему самому, вместе с сыном его служить при ополчении для перевозки груза, какой будет указан ему. «Чем богат, тем и рад», сказал он.
Нечего говорить о том, как многие из Феодосийцев последовали его примеру, – несли свои пожертвования и вступали в ополченцы.
(Анекдоты, 1813 г. С. Ушакова)
И вилы помогают.
Во время бегства французов через Смоленскую губернию, один французский полковник с шестью офицерами напал на крестьянскую бабу в деревне Соколовой. Та не растерялась. Она, как глазом моргнуть, вонзила ему в бок железные вилы, и затем бросилась на других, но все они так перепугались, что разбежались. Прасковья, так звали храбрую крестьянку, сняла с убитого полковника мундир, шитый серебром и орден, и этими трофеями украсила свои победоносные вилы.
Когда узнал о её геройском подвиге тамошний помещик, то в награду за её доблесть освободил ее от господской работы.
(Анекдоты, 1813 г., С. Ушаков).
Наполеон морщится.
После Бородинского боя, Наполеон лично произвел смотр русским пленным, и крайне удивился, что их оказалось мало.
– Отчего так мало пленных? – спросил Наполеон.
– Оттого, Ваше Величество, – ответил ему маршал Ней, – что русские очень упрямы, и не даются живыми в плен.
Наполеон поморщился и сердито посмотрел на маршала.
Потом он не спеша подошел к тому отряду, где стояли в числе других два наших офицера.
– Вы офицеры? – отрывисто спросил Наполеон, осматривая их с ног до головы.
– Да, – ответили те.
В эту минуту к Наполеону приблизился генерал, по распоряжению которого они были взяты в плен, и стал что–то ему докладывать.
– Ага! – произнес вслух Наполеон, и обращаясь к Полянову и Гриневу (фамилии тех офицеров), проговорил:
– Мне сейчас доложили о вашей храбрости. Я уважаю храбрецов и дам вам свободу, если вы дадите честное слово не поднимать оружия против моих войск. Даете слово?
– Нет! – почти в один голос ответили пленные.
– Почему нет? – хмуря брови, отрывисто спросил Наполеон.
– Давши слово, надо его выполнить, а я и мой товарищ, смело ответил Полянов, не можем оставаться равнодушными зрителями во время войны; Вы дадите нам свободу, мы снова вступим в ряды русской армии.
– Вот как! – наморщившись, чуть не крикнул Наполеон. В таком случае вам предстоит невеселая прогулка во Францию, добавила Наполеон и повернулся спиною к нашим храбрецам.
(Д. С. Дмитриев. «Русские орлы»).
На что русский мужик не годится.
Один военный чиновник был послан высшим начальством из Петербурга в армию к графу Витгенштейну. Когда он прибыл в одну деревню псковской губернии, то не нашел ни почтовой станции, ни лошадей, ни ямщиков. Лошадей захватили французы себе, а народ разбежался со страху. Но земский комиссар все–таки где–то собрал тройку лошадей и посадил на козлы крестьянина. Несмотря на то, что крестьянин никогда не был ямщиком, сел на козлы, ударил по всем по трем и затянул любимую песню: «Вот мчится тройка удалая, вдоль по дорожке столбовой».
Курьер не мог не полюбопытствовать: как он, никогда не бывши ямщиком, так хорошо править лошадьми?
– Ваше степенство, отвечал крестьянин, на что русский мужик не годится? И землю пахать и гольбу гонять и французов стрелять – наше дело!
Про черный день.
Рабочий Барнаульского рудоплавильного завода Василий Белкин, когда начались повсюду пожертвования в пользу Отечества, явился в заводскую контору и представил от себя пять рублей серебром.
– Бывшие при этом чиновники, зная бедное состояние его, и притом Белкин был человек многосемейный, весьма удивились его щедрости. Но рабочий ответил: «Деньги эти мне оставил мой покойный отец, который, умирая завещал, чтобы я сберег их про черный день. Слух идет, что наша родина находится в беде, неприятель грозить разорить ее в конец, вот я и рассудил, что для всех нас нет чернее этих дней, и потому, исполняя волю моего родителя, прошу принять от меня эти деньги и записать в книгу».
(Анекдоты достопамятной войны, 1814 г. ч. II, стр.154).
Наши ополченцы и партизаны в Отечественную войну. С 23‑мя картинками прошлого столетия
То, о чем хочу я сейчас рассказать, было давно, ровно сто лет тому назад, это о наших партизанах в Отечественную войну.
В 1812 году ворвались в нашу землю французы без всякой с нашей стороны обиды, ворвались можно сказать по–разбойничьи, не обявивши войны, ворвались, и давай громить город за городом, деревню за деревней, нападать на мирных жителей, грабить и жечь, детей душить, женщин обижать, по церквам лошадей ставить, с икон ризы сдирать и самые иконы жечь. Пришлось стать за свое пепелище, за свою родную землю и добро, за святые храмы. Вступили наши войска в бой с неприятелем. Помимо войска, стали собираться ополченцы, формировались крестьяне целыми толпами, нападали партиями и в одиночку.
На французских мародеров, или как тогда народ говорил, «миродеров», смело шли; даже преследовали целые неприятельские отряды. Случалось, что несколько деревень соединялось в одно ополчение, ставили часовых–дозорных на курганах и на горах, церковных колокольнях, с тем, чтобы они давали знать о приближении неприятеля. Во многих селах устанавливали у себя вестовые колокола. По звону их, собирались в назначенное место и шли против неприятеля. Эти сборища были иногда весьма большие, по временам доходили до двух тысяч, и больше того.
* * *
Крестьяне–партизаны часто обращались к военным чинам с просьбами, чтобы те дали им вооружение. Отказа не было: ружья, пистолеты, порох, патроны – выдавали безостановочно.
Во многих селениях жители сходились вместе, давали добровольную присягу на защиту Родины. Они говорили: «Лютый враг бьет наших детей и братьев, жжет и опустошает села, деревни и города, оскверняет церкви Божии! поклянемся же св. Евангелием и крестом Господним грудью стоять за свою Родину».
Партизаны. 1812 год. Художник Э. Швабе.
* * *
Особенно пробрели известность своею неустрашимостью крестьяне Звенигородского уезда, московской губернии. Они вооружались чем попало: топорами, косами, вилами, ножами и просто дубинками. Устанавливали денную и ночную стражу, расставляли караулы по лесам и по всем местам, откуда можно было незаметно нападать на неприятеля. Для наблюдения влезали на деревья. В перелесках за буераками расставляли караулы. Они также, как и по другим уездам, установили у себя колокольный звон, по которому собирались пешие и конные, вооружаясь, кто чем мог.
Своею собственною силою без содействия войска, Звенигородцы защитили г. Воскресенск, а когда французы ринулись на Воскресенский монастырь, называемый «Новый Иерусалим», в 46 верстах от Москвы, в надежде поживиться монастырским добром, Звенигородцы храбро отразили его.
* * *
Бронницкие крестьяне села Шубина, Вешнякова, Константинова, Воскресенского, Починок, Сельвочевой, Жирошкиной, Рогачева, Заселья, Галашина и многих других деревень тоже составляли из себя довольно многочисленные отряды – пешие и конные. Большего частью они подстерегали французов по дороге к г. Подольску. Иногда ополченцы присоединялись к казакам и вместе «с ними составляли крепкую засаду по лесам.
Раз они напали на французский отряд, численностью в 700 человек, и так храбро бросились на них, что сразу убили 30 человек, а остальные без всякого сопротивления сдались в плен.
* * *
Однажды два мужика одной деревни Гвоздила и Долбила отправились на охоту за мародерами.
Русский ратник Иван Гвоздила.
Только что они вышли из деревни, глядят – два мародера на встречу. Гвоздила, долго не думая, хвать косой по горлу, приговаривая: «У басурмана ножки тоненьки, душа коротенька». А Долбила другого француза шарахнул прикладом и тот, как сноп, с ног долой. «Вот очнется басурман, не вдавайся, брат, в обман!» Долбила, насмехаясь, читает ему отходную: «Что, мусье, кувыркнулся, – раз, два, три, ась? не прибавить ли, мусье!»
Так расправлялись наши мужички–партизаны с мародерами, защищая свою селитьбу.
Ружане и Серпуховцы, по примеру других уездов московской губернии, охотно шли на защиту своей Родины. Они вооружались, как и прочие: топорами, вилами, косами. Ходили против неприятеля и в одиночку и гурьбою. Когда не хватало силы, употребляли хитрость. Раз в серпуховском уезде напали мародеры на одну деревню. Оставшиеся в домах крестьяне, видя, что им не справиться с ними, угостили их водочкою; те так хлебнули русского полугару, что в короткое время опьянели: их же оружием поубивали всех.
Долбила.
* * *
Однажды небольшой неприятельский отряд был отправлен для сожжения одной деревни. Прежде чем исполнить это приказание, французы решили разграбить деревню. Оставив пушку на поле, они бросились по домам за добычею.
Один крестьянин выбежал из деревни, увидел, что при пушке нет никого, сел верхом на нее, ударил по всем по трем и был таков. Прискакал он с нею в русский лагерь и сдал одному из командиров. Когда узнал Кутузов об отваге этого мужика, наградил его Георгиевским крестом[5].
Какой–то французский генерал с одним батальоном пехоты и эскадроном кавалерии хотел занять деревню Жарцы в полоцком уезде. Когда об этом узнали Жарцовцы, попросили одного казака 4‑го полка Платова принять над ними команду.
Казак Грушков охотно согласился. По его приказанию, они вооружились кто чем мог, и бросились в ближайший лес на засаду. Когда подошли французы к их деревне, Жарцовцы с такою быстротою напали на них, что неприятель обратился в бегство.
Ободренные своим успехом, ополченцы ударились преследовать их и много было убито французов и взято в плен. Так Жарцовцы молодецки отстояли свою деревню от неприятельского разорения.
Однажды партия французов, в числе 31, вошли в деревню и заняли избу. Бурмистр села Левашова, (в 15 верстах от Сычевки), особенно отличавшийся силою и отвагою, когда узнал о прибытии этой шайки, дал знать о том крестьянам.
Бурмистр села Левашова.
Пока односельцы собрались, бурмистр с одним крестьянином подошел осторожно к избе где были французы, и припер ее. Он старался не выпустить неприятеля из избы. Испуганные французы начали стрелять сквозь двери и смертельно ранили отважного бурмистра. Прибывшее крестьяне обступили дом со всех сторон, грозили сжечь его, если французы не сдадутся. Конечно, тем ничего не оставалось делать, как уступить крестьянам.
Но каково было великодушие умиравшего в тот час храброго бурмистра: он просил своих односельчан не мстить французам за свою смерть, что и было исполнено обывателями села Левшина.
Прах героя покоится на кладбище приходской церкви[6].
* * *
Поехал однажды мужик в поле за сеном. Наложил воз сена, едет себе, да и не думает о том, что могут напасть на него французы–мародеры. А ведь у него, кроме вил тройчаток нет ничего с собой, а на сынишку, который был с ним, плохая надежда, ему всего пошел десятый год. Глядь, бежит француз. Видно, бедняга голодный, думал, хоть немного поживиться около мужика.
«Постой, мусье!»
Но ошибся несчастный. Иван Долбила не испугался. Кричит: «Постой, мусье, не вдруг пройдешь, здесь хоть мужички, да русские», – и прямо вилами его в живот. Тот от боли вздрогнул. «Вот и вилы тройчатки пригодились убирать да укладывать, – приговаривает мужик, – ну, мусье, полно вздрагивать!»
Были из наших партизанов такие силачи, что с какой–нибудь одной веревкою в руках в одиночку бросались на несколько французских мародеров. Вот этот силач г. Сычевки охотится на мародеров даже без топора, у него в руках одна веревка, которая служить у него вместо аркана. Он ловит ею неприятелей и душить. Сколько голов он спровадил на тот свет! Вот и на этой картине представлено, как он один справляется с четырьмя мародерами.
* * *
Этот неустрашимый герой Дениска, тоже из Сычевских крестьян не уступит Долбиле и Гвоздиле. Он пошел в ратники, и вот с ватагой своих односельчан специальностью избрал разыскивать французских мародеров, которых давит, как мух.
Давит, как мух.
Что ни уезд, то свой силач появлялся против неприятеля вроде Гвоздилы или Долбилы; что ни деревня, то геркулес… Вот этот мужик Артем из села Починок, Броницкого уезда, был грозою для мародеров. На этой картинке представлено, как Артем расправляется с мародерами.
* * *
Туго приходилось французским мародерам от наших мужиков–партизанов. То и дело, деревенские обыватели, пускались на охоту, защищая свое родное гнездо. Вот и на этой картинке представлена расправа броницкого крестьянина Силы с французским мародером. Где–то около: речки случилось Силе напасть на мародера. Не долго думая, он сбросил француза в речку.
Пришел ты, не спросясь броду
Хлеба просить.
Полезай же, басурман, в воду
Рыбу ловить.
Кто во что горазд был, то и проделывал. Вот одному мужику Павлу Прохорову пришла мысль в голову нарядиться казаком. Задумано – сделано. Он знал, что французы страшно боятся казаков. Случилось Прохорову напасть на мародеров; их пятеро, а он один. Не растерялся мужик: грозить он им нагайкой и горланит: кричи, заморская гадина, пардон, а не то головы долой!».
Французы приняв его за казака, до того испугались, что упали перед ним на колени, стали просить о пощаде: «Казак, пардон! казак, пардон!»
Однажды мужики села Галашина, Броницкого уезда, сговорились отправиться в лес, и там подкараулить французов–мародеров. Только что они облюбовали место в лесу и, расположившись, стали строить планы, как должны они действовать, в случае нападения на их деревню неприятелей, вдали, вправо от них, послышался в лесу какой–то шорох. Мужики уши навострили. Слышно кто–то кричит: «Ау! ау!» Двое смельчаков вскочили с земли и пошли на крик. Глядь – парень из деревни. Запыхавшись, раскрасневшийся, весь в поту, задыхаясь, он обяснил, вернее сквозь слезы рассказал, что человек десять, а может быть и побольше, напали на их деревню и начали грабить.
Стремглав засада в деревню. В трех верстах она была. Ну, и расправились же с французами–грабителями! Не больше как через час за деревней Галашиной высился большой курган, под которым сложено было в одной яме тринадцать человек мародеров.
* * *
Особенно в Отечественную войну прославились партизанские отряды: атамана Платова, Чернышева, Фигнера, Сеславина и Дениса Давыдова.
Казаки Платова. Литография Р. Бахмана.
Скажем о Фигнере. Шла широкая проселочная дорога, где расположился на отдых небольшой конный русский отряд. Тут были солдаты всевозможных вооружений: и пехотинцы, и кавалеристы, артиллеристы и казаки, и ополченцы в серых кафтанах своих с красными кушаками и с медными крестами на шапках, и верховые крестьяне с косами вместо пик и с топорами за поясами вместо сабель.
Это была часть партии Фигнера, разославшая своих молодцов в разные места, а сам оставшийся тут с изрядною толпой всякого вооруженного люда и с одним довольно юным офицером, конно–егерским поручиком Столыпиным, храбрым и вместе с тем блестяще образованным офицером. Время было к вечеру. Налеты сидели кучками и вполголоса, из уважения к начальству, разговаривали между собой. По всем четырем сторонам стояли весьма чуткие и внимательные к своим обязанностям часовые, а несколько поодаль от толпы сидели два офицера, рыжеватый Фигнер в истасканном артиллерийском сюртуке и мохнатой меховой шапке, а с ним нежно–белокурый Столыпин в довольно чистом для походного времени сюртуке. Солдаты закусывали сухарями и из жестяных манерок попивали великороссийскую хлебную водку, по–видимому, не без удовольствия. А между офицерами, стояла походная фляжка с коньяком и только что початая кровяная колбаса с парою пеклеванных хлебцев.
– Плохо, очень плохо, – опорожнив свой серебряный стаканчик, промолвил Столыпин, – сердце словно стынет в груди, как увидишь, что оставляют после себя французы.
Гадко! – резко произнес Фигнер, злобно ворочая своими большими глазами, белки которых были налиты кровью.
– Одно самое варварское опустошение везде. Где ни проходили, мы встречали обгорелые избы, да перебитых и измученных русских людей, которые платят жизнью и страданиями за то, что новый Атилла ошибся в расчете.
Д. В. Давыдов, 1814. Художник М. Дюбург.
Он, вместо того, чтоб найти в Москве великолепную столицу, принимающую его с распростертыми обятиями, нашел пустой город в дымящихся развалинах.
Глаза Фигнера сделались еще как–то злее.
– Даю честное слово, сказал он, что с этого часа ни одному врагу на земле Русской не дам пощады, только бы попались в мои лапы.
В это время на прогалину выскочили из опушки леса три человека русских бородачей в однех рубахах и портах, с лаптями и онучами на ногах. Увидев сидящими кучками налетов, они подбежали к кучкам и что–то начали испуганно показывать в ту сторону, с которой появились.
– Бураченко! – крикнул Фигнер, заметив этих пришельцев.
Генерал–майор Александр Сеславин. Исторический лубок XIX века.
От одной кучки налетов отделился высокого роста драгунский унтер–офицер и на вопрос начальника: – Это что за люди? – отвечал:
– Мужики пришли, ваше высокоблагородие, говорят что на них в ближайшее отсюда село, Подкорытово или Сычевку, нагрянули французы и принялись за грабеж.
Приведи мужиков сюда.
Бураченко подвел мужиков, которые тотчас повалились Фигнеру в ноги.
Александр Самойлович Фигнер. Гравюра А. Грачева.
– Встаньте! олухи царя небесного! – Коли хотите, чтобы я что–нибудь для вас сделал, не смейте в ногах валяться по–собачьи. А теперь отвечайте, да коротко и ясно. Где французы?
– У нас в Сычевке.
– Далеко отсюда?
– Верст тридцать, а то немного и поболе будет
– Много их?
– Видимо–невидимо.
– Что ж они делают?
– Невзначай к нам нагрянули, кто успел и с семьею схоронился, а кто не успел – схватили, мучили, допытывались сестного, всю убоинку и крупную и мелкую захватили, и баб окаянные обидели; чего только они не наделали, – да что говорить, все обобрали, в одних рубахах оставили, ровно после пожара. Да уж больно их много! В нашем селе до пятисот душ, а их тут чуть ли не тысяча вооруженных чертей.
– Ну, а вы как ушли?
– Мы–то? Убегли.
– Кроме этих нехристей еще нет?
– Как нет! И в других деревнях, что около нашего села проявились эти черти: уж мы на дороге, да в лесу слышали об этом; наших тоже много убежало.
– Перебить до единого надо этих негодяев! – мрачно сказал Фигнер, обращаясь к Столыпину, – но сперва нужно, чтоб не попасть пальцем в луну, проведать число их и где они?
Он встал, подошел к налетам, которые все, как один, вскочили с своих мест и сказал:
– Ребята! – кто хочет в охотники на французов?
– Я, я, я! – кричали молодцы: не было ни одного не откликнувшегося.
– Нет, это много: больше десятка не надо. Выходи, кто лучше знает эту сторону.
– Ну, с Богом, в путь! ворочайтесь скорее! – проговорил Фигнер, и они, пропустив вперед проводников, посаженных на крестьянских коней, двинулись в поход.
Немного проехав по торной дороге, мужики повернули на тропинку в лес, говоря, что путь этот будет ближе, и углубились в чащу. Остальные налеты, в виде резерва, остались на месте и спокойно разлеглись на прогалине.
Проехав за своими проводниками по тесной тропинке несколько времени, передовые налеты вместе с Петром Смеловым забрались в самую глушь рощи.
– Стой, ребята, – проговорил старший из налетов, то есть, Петр–ополченец с Георгием на груди, – здесь на лошадях нечего и думать проехать… Слезай с коней, пешие пройдем.
– Не поискать ли какой тропинки? – проговорил кто–то.
– Отчего не поискать, можно бы поискать, коли б не темно было. Да что ее искать? Здесь пройдем прямее, чуть не на простец, почитай верст на десять ближе будет, заметил один из проводников.
Смелов подумал и велел спешиться. Оставив трех при лошадях, остальные вошли в глубь леса. Пройдя версты три или четыре, они услыхали ржание коней, говор на непонятном языке и смех.
Партизаны в засаде. Литография Р. Бахмана.
– Тс!.. Никак близко! Приостановись… – шепотом сказали проводники.
Стали прислушиваться. Шум становился явственнее. Сомнения не было, что тут невдалеке остановились французские фуражиры.
– Подойдемте поближе, – сказал шепотом Смелов, дав. знак следовать вперед. И все стали подвигаться дальше осторожнее.
Наконец, деревья стали редеть и сквозь них налеты, при свете горящих костров, увидали французских фуражиров. Они расположились многочисленными кучками в долине. Расседланные лошади мирно и спокойно паслись на лугу, а около них расставлены были вооруженные сторожевые люди. Далее, образуя обширный, огромный круг, стояли возы с мешками и кулями хлеба, овса и всякого добра, которое удалось отыскать неприятельским солдатам в опустевших господских усадьбах. Одни из этих фуражиров варили и жарили мясо, щипали кур, гусей, и векую птицу; другие чистили оружие, разговаривали и пели, потягивая из бочонков вино.
«Не замай – дай пройти!» Художник В. Верещагин.
К полночи все уже смолкло в долине, где, кроме малонадежных и дремавших часовых, все уже храпело пьяномертвым сном. Тогда наши разведчики, с Петром Смеловым во главе, поспешили пробраться к своим и донести Фигнеру, о близком присутствие французов.
– На коней! – вполголоса скомандовал Фигнер. Потом, обратясь к своей команде, сказал:
– Ребята! французы думают, конечно, что поблизости их нет русских, но мы тут. Теперь они спокойны, а мы, как снег на голову, налетим, пользуясь тем, что они дрыхнут мертвецки. Наплевать нам на то, что их в пять раз больше нас. Дело не в числе людей, а в молодечестве; пощады никому, хоть бы кричал, каланья, свой «пардон»! Коли, руби, стреляй всех! С Богом за мной! Ух! зададим же им, нашим надругателям, пару!.. В это время подехал к нему Смелов.
– Осмеливаюсь доложить вашему высокоблагородию.
– Что?
– Уж коли желательно вашему высокоблагородий задать пару басурману, так, кажись, можно бы было угостить его на славу нашей родной банькой.
Фигнер, всегда выслушиваший всех, зная коротко Смелова за умного молодца, сказал:
– Говори, Петруша, как лучше, по–твоему, задать пару?
– А вот как, ваше высокоблагородие: басурман стоит на луговине, спереди у него лес, позади речка. Вот бы вы приказали зажечь чащу, а ветер–то, кстати, в их сторону, раздул бы огонь; к тому же сушь стоит, так трава и мох вспыхнуть сразу. А пока от речки то зайдут наши молодцы, и когда француз всполошится, побежит, мы и нагрянем на него… ни один не убежит: кто свалится под нашими пиками, а кто прожарится в лесном пожаре не хуже рождественского кабана.
Фигнер, улыбнувшись, перемолвил в нескольких словах по–французски с Столыпиным и, обратясь к Петру Смелову, сказал:
– Ладно, Петруша, выдумка твоя не дурна, попытать можно…
Преследование казаками отступающих французов. Художник А. Дезарно.
Удастся – меньше наших сгибнет, а может и не одного человека своего не потеряем. Теперь ты возьми с собой с полсотни налетов, а я с остальными зайду от речки. Как увижу в лесу огонь… ну, ну, уж это мое дело, а ты свое делай! Успешна будет твоя выдумка, надейся на меня, не останешься без награды… А теперь, которые мои со мною, марш!.. Проводники вперед!
– Братцы, собирай скорей валежник! – распорядился Петр, лишь только скрылись товарищи из виду.
Налеты бросились собирать сушняк, еловые шишки и валежник. Петр велел полукругом разложить кучи хворосту, и обсыпать сверху местами порохом, словно толченым перцем. Между тем Фигнер с своею сотнею обойдя французов, перешел через речку и расставил их по берегу, скрыв людей в кустах. На востоке стали белеть облака, предвестники зари. Смелов крикнул своим:
Ополченцы в 1812 году. Художник И. Архипов.
– Зажигай! – и перекрестился. Подложенные к горючему материалу фитили мигом вспыхнули, а за ними воспламенились и сложенные кучи хвороста.
Начался мгновенно страшный лесной пожар.
Подхватил буйный ветер горючий огонь целыми головнями, взвилось губительное пламя, охватило своим огненным кольцом хворост, перебросилось на сухие смолистые деревья сосновые, еловые, ильмовые, осиновые и понеслось по лесной чаще. Встрепенулся, зеленый бор, проснулись в лесу испуганный птицы и закружились бедные в жарком раскаленном воздухе, упадая обгорелыми вниз, повскакали с испугом с своих логовищ лесные дикие звери, почуяли беду и заметались в разные стороны.
Стоном застонало в дубраве, треск затрещал в ней. В иную бы пору крещеный человек затужил бы о великой беде, бросился бы, не жалея себя, отгонять ее, а теперь было не то: с какой–то злобной радостью глядели налеты на страшное свое дело, приговаривая:
– Вот, так лихо! Ну–ка, мусье француз, испытай–ка нашей бани… любуйся на красного всероссийского петуха, прокричит он тебе, треклятый, «кукареку»!..
Поднялась тревога. Полусонные, полуодетые вскакивали французы, хватаясь за оружие, не понимая в чем дело. Видно, впервые пришлось им видеть лесной пожар и быть охваченным им. Поднялись командиры, вахмистры, унтер–офицеры, квартирьеры, раздалась начальническая команда, но не произвела она того, что нужно было: глухи были уши испуганных солдат: совались они в разные стороны, сталкивались друг с другом, крича:
– К оружию! Где неприятель?
А страшный огненный враг был уже на носу: дохнуло гарью на поляну, пыхнули на нее густые, черные, как вороново крыло, облака дыму, сквозь которые грозно несся огонь, шарахнулись и во весь опор кинулись бежать животные, и тут только поняли французы, что они живьем жарятся в лесном пожаре.
Смятение, страх, ужас овладели всеми. Бросились к бежавшим но лугу и брыкавшимся коням и без разбора, чей конь, вскакивали на первого попавшегося скакуна, если удавалось изловить его. Все было забыто, никто не думал о взятой им добыче, каждый только спешил, как бы скорее уйти от страшной опасности. Горючий смрад становился все удушливее, сдавливая горло и грудь людей… Но вот среди общего хаоса раздался чей–то громовой голос:
– Спасайся в воду… к реке!..
И пешие, и конные бросились к спасительной реке. Разбрызгались свежие струи ее и освежительной влагой обдали коня и всадника, полной грудью вздохнули они в себя воздух. Загорелась надежда на спасение. Вот уже и берег… всадники стали выбираться на него… Но, внезапно, чей–то грозно зловещий звук:
– Урра! Уррра!
И потом:
– Пли!.. Пощады не давай! Бей напропалую!
И грянули из кустарников ружейные выстрелы.
Настала чистая бойня. Били и стреляли наверняка. На мольбу и просьбу никто не обращал внимания; все до единого сложили они свои буйные головы.
Стоя на коне среди кучи перебитых врагов, трупов коих насчитывалось более 850, Фигнер подозвал к себе Петра Смелова и при всех во всеуслышание сказал:
– Спасибо, Смелов, за выдумку… Удружил! Я у самого светлейшего выхлопочу тебе хорошую награду, а теперь, ребята, приберите–ка этих незваных гостей, выройте им яму как можно поглубже, чтоб не заражали, да не сквернили русский воздух[7].
Донской атаман Матвей Платов. Раскрашенная гравюра.
Не только мужики охотно шли против французов – мародеров и мелких их отрядов, часто жертвуя своею жизнью за милую Родину, но и бабы и дочери их не отставали от мужчин. Ни угрозы, ни самые расстрелы, не устрашали добровольцев. Каждый, напротив один перед другим, спешили чем–нибудь заявить о себе. И делалось это не для того, чтобы переда кем–то выслужиться, получить награду – для славы и почета. Нет, это делалось единственно по чувству, охватившему всех от мала до велика, от боярских теремов и дворянских усадеб до курной избы пастуха – постоять грудью до последней капли крови за Русь святую, за Веру православную, за Царя—Батюшку. Как пожертвования шли отовсюду на нужды государственный от богатых, так баба несла последнюю свою куделю, или кусок холста в общее казнохранилище. Так шли ополченцы. Тут мы видим бабушку Кузьминичну, да бабушку Спиридоновну, старостиху Василису с её дочерью, да тетушку Терентьевну.
Вот, на этой картинке представлена сцена, как бабушка Спиридоновна напала на двух французов–гвардейцев и как один, переодетый в женское платье, а у другого накинуто на плечи что–то вроде женской юбки. Она напала на них, отобрала ружья и гонит их в деревню, а дети помогают ей.
Особенною известностью прославилась в эту пору в ряду наших партизанок старостиха Василиса с её дочерью.
Однажды муж её староста повел в город партию пленных, забранных крестьянами. В его отсутствие поселяне поймали еще несколько французов и тотчас же привели к старостихе Василисе. Баба не хотела отвлекать взрослых от их занятий ловить мародеров, собрала небольшой конвой ребят и девушек и севши, на лошадь, пустилась, в виде конвойного, сама их отправить куда следует. Разезжая вокруг пленных она покрикивала: «Во фронт! Стройся! Марш!»
На этой картине так представлено: Василиса сидит верхом на лошади; в одной руке держит косу, а другою грозит на трех мародеров, которых привела к ней на веревочке пожилая баба. Передний из мародеров полячек стоит на коленях; Василисина собака лает на него; сзади Василисы её свита: три девушки с ухватами и парень с косой; парень показывает французам лягушку; внизу справа петух клюет золотого орла Наполеоновского знамени.
«Добрых людей,
Да званных гостей
С честью у нас встречают,
И в передний угол сажают;
А незваных нахалов,
Грабителей басурманов
С бесчестьем прогоняют
И кулаком провожают.
Знать вы в Москве–то не солоно похлебали.
Что хуже прежнего и тоще стали,
А кабы занесло вас в Питер
Он бы вам все бока повытер[8] ».
Дух неустрашимости
Как глубоко охватил весь русский народ дух неустрашимости перед всеми казнями и расправами неприятельскими, вот несколько примеров.
Во время французского нашествия крестьяне подмосковной деревни Планковой, при набегах французов на окрестную сторону, забрали все свое имущество и удалились с ним в лес. Там пробыли они около недели. Наконец, соскучилось им сидеть в глуши, и они решились проведать, что делается в их деревне? Эту комиссию они поручили одному восьмидесятилетнему старику: «Тебе, дедушка, все равно недолго остается жить, говорили они ему, убьют тебя злодеи, не велика беда». Старик согласился отправиться на разведки. Как только он вошел в свою деревню, его поймали и давай допрашивать. Старик отговаривался тем, что не понимает их. Они немедленно привели переводчика, поляка, который стал расспрашивать; «Где крестьяне? Куда они девали свои пожитки? Старик притворялся глухим. На все вопросы поляка он отвечал: я крепок на ухо, не слышу, батюшка, изволь сказать погромче! Ась? Не слышу! Поляк кричал, что есть мочи; старик просил, чтобы он говорил громче, указывая на ухо. Начали его бить, таскать по земле, он не переставал кричать со слезами: воля ваша, господа, не слышу! Что мучить старика – говорите погромче! Наконец поставили его в угол и стали колоть в грудь штыком.
Старик был тверд, не выдавал своих, и ожидая смерти, крестился и молил Бога, да примет душу его в мире, а неприятелей уверял, что никак не слышит. Наконец, они ему поверили и, наплевав ему в лицо, вытолкали вон из избы. Старик дотащился кое–как до лесу, и весьма хладнокровно сказал: «не ходите в деревню, там злодеи–французы».
Крестьяне потом, когда французы оставили их деревню, показывали этого старика всем проезжим, называя его своим отцом и благодетелем[9].
* * *
Известно, что французы, во время пребывания своего в Москве, грабили окрестный деревни для добывания себе провианта и фуража. Крестьяне, движимые чувством сострадания к Родине и защищая свое родное гнездо, убивали ежедневно по несколько фуражников и часто прогоняли их до самых ворот Москвы.
Французы, раздраженные этим сопротивлением, вздумали устрашить народ жестокостью. Для этого они послали на добычу целый отряд, состоявшие из тысячи человек пехоты с конницею и артиллериею и приказали захватить по деревням несколько человек.
Отряду удалось забрать человек двадцать.
Их доставили в Москву. Наполеон приказал казнить. По прочтении перед ними смертного приговора, переведенного на русский язык, офицеры, которым было поручено исполнение казни, ожидали, что крестьяне будут просить о помиловании и плакать. Но никто из осужденных не унижался перед ними. Они хладнокровно отправились на место казни.
Там, став рядом подле стены, были расстреляны поодиночке. Оставшееся смотрели на смерть своих земляков без ужаса. Каждый, видя, что очередь дошла до него, перекрестившись, говорил: «Помилуй меня Господи! Протайте, добрые люди!» – и падал к ногам своих палачей, не произнося ни жалобы, ни проклятая врагам[10].
* * *
После того, как Смоленск остался в руках французов, жители разбрелись по разным местам кто куда. Тоже сделали и дворяне: большая часть из них побросали свои поместья. Впрочем, не все так сделали. Один из партизанов, отставной подполковник Энгельгардт решил остаться в своем имении. «Я сберегу, может быть и свою деревню и деревни моих соседей от неприятельского разгрома», говорил он. И действительно, под сильною его рукою и под руками крестьян много пало французов. Спустя некоторое время, неприятели схватили Энгельгардта, привезли в Смоленск и заключили здесь в тюрьму. Наполеон велел расстрелять его. Когда Энгельгардт вывели за Малаховские ворота, на место казни, его спросили: зачем он так поступал? Энгельгардт отвечал: «Я, как русский, исполнял долг свой; все мы должны сражаться с врагом, который нарушил наше спокойствие и спокойствие нашего государя».
Подвиг Энгельгардта. Литография Р. Бахмана.
Его стали уговаривать, чтобы он вступил во французскую службу, общая сделать его полковником. Он с презрением отверг это предложение. Стреляйте! сказал он, и сорвал платок, которым ему, по обыкновенно перед расстрелом, завязали глаза, и бесстрашно глядел на прицелившуюся команду. Неприятели, чтобы поколебать его мужество, сперва нанесли ему рану в ногу, обещая пощадить его, если он согласится служить Наполеону. Но, ни боль, причиняемая ему раною, ни обещания не поколебали твердости его духа. Тогда французы выстрелили в него залпами, и упал бездыханным этот преданный сын Росси.
* * *
А вот еще пример неустрашимости.
В французской армии клеймили руки всех русских силою захваченным на службу Наполеону. Когда одному крестьянину, смоленской губернии, захваченному французами, наложили клеймо на руку, он спросил:
– Для чего это меня клеймили?
– Это знак, что ты теперь находишься на службе у Наполеона, объяснили ему.
Крестьянин выхватил из–за пояса топор и отсек себе клейменую руку. Окружавшие его французы ужаснулись его решимости. Отсекая руку, он сказал:
Как черному царю на Руси не царить, Так имя его на руке мне не носить[11]!
Все эти неустрашимые герои заслуживают бессмертную славу за свою пламенную преданность Родине. Пусть же сохранится благодарная память о них из рода в род, из века в век. Все они жертвовали всем, не щадили даже жизни, лишь бы сколько–нибудь помочь Родине в её страшную годину.
Пусть же доблестные примеры наших предков, для нас незабвенных, послужат каждому из нас, и после нас нашему потомству, примером для подражания и того беспредельного воодушевления, которым полны были их сердца.
С Нами Бог! Религиозные чувства русского народа в Отечественную войну
Вера твоя спасла тебя. (Марк. 10, 42).
С нами Бог! Он всегда и везде с нами, со дня нашего рождения до последней минуты жизни. Он и там, за гробом, не отойдет от нас.
Подними, человек, глаза твои вверх, и посмотри на Того, Кто постоянно смотрит за тобою, поддерживает тебя и не дает тебе упасть в пропасть. Он заботится о тебе больше, чем ты сам о себе.
Вспомни Того, Кто дал тебе жизнь. Не спрашивай Кто Он и где Он? Он всегда с тобою.
Где бы ты ни был, Он идет за тобою и постоянно зовет тебя.
Без Него ничего не бывает. Он Тот, Который всегда был, есть и будет. Он был до начала мира. Он управляет и держит всю вселенную в своей власти и силе. Он Тот, Который уничтожит этот мир и создаст «новое небо и новую землю».
Он один Всесильный, и нет ему подобного, – все от Него получило начало.
Он один существует от Себя самого. Он выше всякого разумения. Его никто не постигал и во веки не постигнет.
В тайны бесконечной премудрости Его никто из смертных не может проникнуть и никто никогда даже близко не подходил к Нему. В Нем наше бесконечное блаженство. Без Бога нет жизни. В Боге весь смысл человеческого существования.
Кто живет Богом, тот всем доволен. Твердо стоит тот, кто возлагает надежды на Бога. Он во всем находит для себя радости и видит полноту в земной жизни всего человечества.
Пребывая в Боге, человек, несмотря на всю свою ограниченность, находит свое существование в ряду бесчисленных творений бесконечно радостным и великим. Он уже не скажет: «Жизнь, зачем ты мне дана?»
От Его отражения люди в состоянии созерцать отблески вечной и беспредельной Его красоты.
Будучи венцем всего существующего, человек парит своим умом в бесконечные пространства и миры, переходя со ступени на ступень к Богу, и в том он находит неисчерпаемое блаженство,
Благоговея перед Его неиспытанными судьбами и неисследованными путями, человек поклоняется Ему, прославляет Его, любит Его, молится Ему, называет Его своим небесным Отцом.
В душе человека отражаются хотя и бесконечно малые лучи Божественной премудрости и благости, но и эти лучи наполняют все его существо неизяснимым счастьем.
Он, воспринимая божественные лучи, не испытывает несчастия, и не знает что такое несчастие, и что такое горе и беды, что такое лишения, потому что глаза его всегда обращены к небу, в место вечной чистоты и блаженства. Он во всем видит и чувствует силу Божию, чувствует осязание руки Божией, и глубоко верит в непостижимый Промысел Божий, и просить Бога, да будет воля Его на земле, как и на небе.
Успехи в его жизни, еще более укрепляют его веру в Божественный Промысел, и он радуется тою радостью, которой никогда не испытывают люди, полагающиеся на одни свои силы.
Кто познает в видимых и невидимых тварях связь всего живущего на земле, тот надеется на Бога и предан всем своим существом воле Божией.
Жизнь такому человеку никогда не будет казаться «случайной и напрасной», он не будет тяготиться ею, ибо в каждом мгновении он ощущает чудеса Божественной силы.
Не будет, как другие, томиться от искания смысла жизни, потому что он знает этот смысл, знает, что жизнь земная дана человеку для приготовления к другой жизни – загробной; знает и то, что жизнь – дело воли Божией, бесконечно благой и совершенной. Он никого не боится, потому что надеется на Бога, знает, что Отец небесный его защитить, если будет на то Его святая воля.
Такою верою всегда жил русский народ. Он всегда верил, что каждый шаг человека в воле Божией, что «без воли Отца Небесного ни одна птица не упадет на землю», что «людям даже волосы на голове сочтены». Верил всею душою, без всякого ограничения, в Промысел Божий, и выразил эту веру в кратких, но определенных словах: «Без Бога ни до порога».
Он верил, что Бог руководит всем, что все делается вокруг человека и что доброго делает сам человек. Он верит, что воля правителей всего мира, войны, судьбы народов, все в руках Божиих. Он ничего не мог представить, что делалось бы без воли Божией. Он всем сердцем, чего бы человек ни хотел, как бы ни рассчитывал, все Бог направляет к доброй цели, часто непостижимой для нас. «Человек предполагаете, а Бог располагает», вот тот краткий символ веры о Промысле Божием, в котором русский народ выразил свою веру в руководительство Божие.
Этой веры наши предки не оставляли ни на минуту ни в дни своих радостей и благоденствия, ни в дни скорби и бедствия.
Вспомним, например, нашего незабвенного Суворова, как он бывало, ободряя своих солдат в походах, говаривал: «Вперед! вперед, чудо–богатыри, помилуй Бог, не я вас веду, Бог вас водит!» Или так: «С нами Бог, никто же на ны!» По переходе через Альпы, говорил: «Горы за нами, Бог перед нами!»
Эта вера особенно ярко проявилась в тяжелую годину Отечественной войны. К Богу народ обращался с молитвою об избавлении земли русской от врагов, обращался потому, что глубоко верил в Его Провидение и возлагал свои надежды на Его бесконечную любовь и милосердие.
Он слышал; Его таинственный голос; «Не бойся, ибо Я с тобою; не смущайся, ибо Я Бог твой; Я укреплю тебя и помогу тебе и поддержу тебя десницею правды Моей». (Исайя 41, 10).
Эта вера: «С нами Бог», «надежда на Его помощь», отразилась в ярких выражениях, во многих поэтических произведениях относящихся к этой эпохе.
Так солдаты, собираясь в поход, поют:
«Мы вперед, вперед, ребята,
С Богом врой и штыком»[12].
Заметьте, о штыке вспоминают в конце; раньше говорят о Боге, о вере.
Оплакивая смерть Кутузова, солдаты говорят: пусть их горю не радуется «супостат лихой», потому что хоть и нет Кутузова, «славна воина», но: «С нами Бог земли русския»[13].
После победы под Полоцком, солдаты обращаясь к своему славному полководцу Витгенштейну, поют в своей песне, что и дальше они, по трубному звуку, смело пойдут в бой, потому что у них, говорят они:
«Не штыки, мечи во длани»[14].
«С нами, с нами Бог пойдет»[15].
Собираясь помериться силами с неприятелем, солдаты, глубоко верят, что – « Не попустит Бог правдивый Долго злобы торжеству»[16].
Упрекают Наполеона, что напрасно он затеял мысль шальную, затесавшись в Россию. потому что – « Воевода русских Сам Бог»[17].
Когда начался клич по всей русской земле, призывавший ополченцев на защиту родины, в то же время раздавался голос, ободряющий их:
«Мужайтесь, сражайтесь,
Сам Бог вам будет щит»[18].
В одной из песен, расхваливая своего боевого генерала (Раевского), солдаты говорят:
«Орлы взвилися на врагов
На Бога твердо уповают…
Идет кровавый бой,
Их тщетно к. отдыху зовут…
Разят врага, – не отступают»[19]
Жители Москвы, убегая от врагов, всею душою верят, что Бог поможет России:
«Бог русский грянет, Россия будет спасена»[20].
Тою же надеждою на помощь Божию полна душа донских казаков. Они доверяясь своему гетману, прежде всего возлагают надежду на Бога:
«Нам Бог и гетман поборят, Ура! вперед, казак»[21].
При глубочайшей вере в Промысел Божий, сохраняющий человека от колыбели до могилы, естественнее всего, вступая в бой с неприятелем, начинать дело молитвою, т. е. обращением к Тому, в руке Которого и жизнь и смерть. И потому солдатам, призываемым на защиту Отечества, напоминают:
«Вы, солдатушки православные,
Подымите вы руки,
И сомкнув в ряды груди мощные,
Помолитесь Богу крепкому
И Пречистой Его Матери»[22].
С надеждою в душе на помощь Божию, жители Москвы в тяжелую годину просят Бога:
«Отомсти за нас Бог сильной брани
Не дай ему (врагу) торжествовать»[23].
И сраженный на поле брани воин не забывает Бога:
«И тих его последний час
С молитвою смиренной
О милой матери, угас,
Герой наш незабвенный»[24].
Вступая в бой с неприятелем, войско, начиная от рядового солдата до генерала и самого Кутузова, постоянно имело в своем сердце твердую надежду на помощь Божию и руководительство Божие, а потому все успехи своего оружия приписывало не своим силам, храбрости или мужеству, а Всесильному во бранях – Единому Богу. Так, солдаты, одержавши победу над французами, поют в песне:
«Враги победу воспевали,
Москвою обладать мечтали,
Но Бог восстал, и где они[25]?!»
И в той же песне говорят:
«Велик Бог Российский на небе»[26].
Эта же уверенность в помощь Божию, еще ярче видна из стихотворения, где говорится, что «витязь Михаил» не что иное, как «Божий меч», что через него «Сам Бог врага казнил»[27].
Воодушевляемые надеждою на помощь Божию, солдаты уверены, что победа будет на их стороне, и эту победу они называют «Даром Всесильного»[28].
До того русский народ был далек от тщеславия, что приписывая все победы Богу, а не своим силам, он уверен был, что и друге народы, узнав о его победах, вместе с ним прославят Бога и скажут:
«Велик, велик твой Бог, Россия,
Народы чужды возгласят,
Он уничтожил козни злые,
И низвергнул супостат»[29].
В сознании, что одержанная победа над врагом – « дар Всевышнего», победители спешат с благодарностью к Богу. Вот что на этот счет говорится в одном из стихотворений:
«Хвала Всевышнему Благому,
Еще враг нами побежден,
Стремитесь к алтарю святому
И с преклонением колен,
Победну песнь воспойте, Россы»[30].
И эту веру и эту надежду мы видим все время от начала до конца Отечественной войны. От царя до рядового солдата и того бедняка, что копошился в своей курной избе, все в эти роковые дни возлагали свои надежды на Бога. «Рука Господня да будет над вами, и над храбрым войском», писал Царь Кутузову после Бородинского боя.
Кутузов, воодушевляя солдат, постоянно напоминал им о Боге и своим примером, показывал им, что надеясь на свою опытность в военном деле, он просит помощи у Бога.
С какими задушевными словами он часто во время похода обращался к ним: «Братцы, добрые русские солдатушки, нам еще далеко идти, много будет еще трудов, но мы русские, Бог нам поможет. С нами Бог!»
Когда Кутузов получил Высочайший Рескрипт о назначении его главнокомандующим, то первым делом поспешил помолиться перед иконою Божией, Матери в Казанском соборе, прося небесной й помощи свыше. Перед Бородинским боем он, воодушевляя армию к предстоящ ему делу, молился вместе с солдатами перед иконою Смоленской Божией Матери, бывшей среди войска.
Казалось бы, ввиду безотрадной участи нашего Отечества, при вторжении Наполеона с несметными полчищами, можно было придти в отчаяние, но на самом деле народ не приходил в отчаяние, а напротив, надеялся победить его. И надежда его оправдалась. Смелые расчеты Наполеона, этого гениального человека, оказались гибельными для него: совершилось чудо – он поражен был со всем своим испытанным войском.
И воочию увидели наши предки в погибели Наполеона, как жалки и ничтожны дела человеческие; как быстро изменяет их ход невидимая десница Божья. И через то подкреплялась в народе вера в Того, Кто повесил землю ни на чем; Кто непостижимыми путями направляет жизнь человеческую к неведомым, но всегда бесконечно добрым целям.
Вот эта–то вера в Промысел Божий и глубокая надежда на помощь Божию воодушевляла народ и войско, вливала в их силы свежие струи мужества до самоотвержения.
И по этой вере Господь «послал людям своим избавление», и «сокрушил Господь народы, жаждавшие битв и побед».
Д. Г. Булгаковский