Für Weinge!
"Я не люблю людей," говорилъ мнѣ пылкій юноша: "они злы, коварны, неблагодарны! " -- "То есть, ты не любишь злыхъ, коварныхъ и неблагодарныхъ людей, мой другъ!" возразилъ я: "это весьма справедливо." Юноша вспыхнулъ, глаза его засверкали, щеки покрылись румянцемъ. Зная, что юношей и вообще всѣхъ пылкихъ людей иначе нельзя убѣдишь, какъ позволивъ имъ сперва высказать все, что у нихъ лежитъ на сердцѣ, я собрался хладнокровно слушать мизантропическія выходки моего противника. "Простри взоръ твой въ глубокую даль Исторіи, взгляни на западную Европу, на Азію, Африку и Южную Америку!" воскликнулъ юноша: "что представится твоимъ взорамъ? Кровопролитный воины, внутреннія потрясенія Государствъ, буйство страстей. Загляни въ судилища: они изполнены тяжбами и ябедою; проникни въ чертоги знатныхъ: тамъ, подъ бременемъ пресыщенія, изнываютъ обманутое или возрастающее честолюбіе, оскорбленное высокомѣріе или раздающаяся гордость. Подъ сѣнью чертоговъ гнѣздятся зависть и корыстолюбіе. Есть миръ для Государствъ, но для людей нѣтъ мира. Они безпрестанно воюютъ между собою оружіемъ клеветы и ябеды. Гдѣ дружба? гдѣ любовь? гдѣ безкорыстіе?" Юноша говорилъ съ такимъ жаромъ, что почти дыханіе его пресѣклось, и онъ замолчалъ отъ усталости. "Все ли?" спросилъ я.-- "О, я знаю, что ты станешь мнѣ возражать!" -- сказалъ юноша съ горькою улыбкою: "знаю даже, чѣмъ ты будешь возражать. Нѣтъ правила безъ исключенія, скажешь ты, не правда ли? и начнешь выбирать изъ безчисленнаго списка историческихъ именъ, Аристидовъ, Ѳемистокловъ, Эпаминоидовъ, Фабриціевъ, Катоновъ, Сюлліевъ, Матвѣевыхъ, Долгорукихъ. Побереги свою память и краснорѣчіе на что нибудь другое. Ты не убѣдишь меня, извлекши изъ подъ спуда вѣковъ нѣсколько блестящихъ именъ, заваленныхъ легіонами самолюбцевъ, честолюбцевъ и завоевателей!-- Расчисли хорошенько, сколько взяточниковъ встрѣчается въ Исторіи на одного безкорыстнаго Аристида? Много ли начтешь Сюлліевъ? О Долгорукомъ не говорю ни слова...
Пріятель, образумься! Вѣки уплываютъ за вѣками въ вѣчность; на поверхности волнъ Исторія можетъ уловить едва нѣсколько именъ и спасти ихъ отъ потопленія, и въ этомъ маломъ числѣ много ли достойныхъ истинной благодарности человѣчества!" Юноша, кончивъ свою рѣчь, казалось, былъ доволенъ, что я не прерывалъ его, и съ торжествующимъ видомъ началъ прохаживаться но комнатѣ. Вмѣсто отвѣта, я позвалъ моего служителя. "Семенъ! принеси мнѣ горсть пшеницы, горсть отрубей, вѣсы и стаканъ воды." -- "На что это!" спросилъ юноша.-- "Для опытовъ экспериментальной Философіи;" отвѣчалъ я хладнокровно; "я хочу отвѣчать тебѣ на твою грозную филиппику противу рода человѣческаго." -- "Какимъ образомъ?" -- "Увидишь!" Между тѣмъ служитель принесъ требумое мною, и я приступилъ къ опытахъ.
Сперва я насыпалъ на вѣсы отрубей и пшеницы, такимъ образомъ, чтобы указатель остановился на точкѣ равновѣсія, и потомъ сказалъ: "Физическій міръ держится и движется по законамъ тяжести (или равновѣсія), начертаннымъ волею Зиждителя. На основаніи сихъ законовъ движутся планеты въ недосягаемомъ умомъ пространствѣ, утверждены на землѣ огромныя зданія, и тяжелые корабли разсѣкаютъ волны. Тотъ же порядокъ царствуетъ невидимо въ нравственномъ мірѣ: все основано на равновѣсіи. Если въ сердцѣ человѣка злыя склонности перевѣшиваютъ добрыя, онъ выходитъ изъ обыкновеннаго круга, и пока гнѣвъ Божій или правосудіе не обуздаютъ его, презрѣніе людей преслѣдуетъ его и обнаруживаетъ сокровенныя ощущенія. Но, но счастію, злыхъ людей гораздо менѣе, ибо въ противномъ случаѣ, они нарушили бы равновѣсіе и расторгли бы общественную связь. Общества человѣческія не могли бы существовать, если бъ злыхъ было болѣе, нежели добрыхъ, такъ точно, какъ люди не могли бы обитать въ странѣ, гдѣ совокупная сила хищныхъ звѣрей превышала бъ совокупную силу людей." -- "Позволь мнѣ прервать рѣчь твою;" -- сказалъ юноша: "мнѣ кажется, что ты противорѣчить себѣ: говорить, что злыхъ мен ѣ е, нежели добрыхъ, а на твоихъ вѣсахъ количество отрубей разно количеству пшеницы." -- "Потри въ рукахъ эти отруби," сказалъ я: "видишь ли, сколько въ нихъ осталось мучныхъ, т. е. питательныхъ частей? Если хорошенько прочистить эти отруби, то шелухи останется весьма немного, а остатки этой муки при отрубяхъ означаютъ только слабость и невѣжество, увлекаемыя порокомъ: большее или меньшее же ея количество зависитъ отъ молотья и просѣву -- Т. е. отъ воспитанія. Теперь я покажу тебѣ другой опытъ." Тутъ я взялъ горсть пшеницы и всыпалъ въ стаканъ воды. Куколь и торица тотчасъ всплыли на верхъ, а хорошія зерна остались на днѣ. "Видишь ли, какъ злое лѣзетъ вверхъ!" сказалъ я. "Такъ точно и въ свѣтѣ: хорошаго надобно искать, а дурное бросается въ глаза само собою, не взирая на то, что хорошихъ зеренъ гораздо болѣе на днѣ." -- Теперь остается мнѣ отвѣчать тебѣ еще на одно твое предложеніе: почему въ Исторіи находится болѣе именъ злыхъ людей, нежели добрыхъ? Потому именно, что зло гораздо сильнѣе поражаетъ воображеніе толпы, которая съ такою же жадностью читаетъ похожденія Аттилы и Тамерлана, какъ разбойничьи Романы, волшебныя сказки и страшныя баллады. Чтобы нравиться, чтобы быть читанымъ, Историки избираютъ поразительные предметы для выказанія своего краснорѣчія.
Но возьми цѣлыя эпохи Исторіи, сравни ихъ между собою, и ты увидишь, что масса добра всегда превышала массу зла на земномъ шарѣ; что если въ одномъ углу зло перевѣшивало добро, тамъ общество разрушалось, но за то въ цѣломъ мірѣ добро всегда и вездѣ торжествовало. И такъ, любезный другъ, не терпи злости, коварства, неблагодарности людей -- но люби человѣчество. Д ѣ лай добро, и повѣрь, что ты найдешь въ человѣчествѣ любовь, дружбу, испишу, правосудіе и все то, что тебѣ кажется несуществующимъ, потому только, что ты поверхностно взглянулъ на свѣтъ и видѣлъ лишь куколь и торицу. Ботъ тебѣ мои совѣтъ -- и конецъ опытамъ экспериментальной Философіи." Ѳ. В.
"Сѣверная Пчела", No 21, 1826