Необыкновенные перевороты в политическом мире, воспоследовавшие в продолжение последних тридцати лет, порождавшие постепенно страх и надежду во всех сословиях общества, сделали людей любопытными, внимательными ко всем происшествиям и распространили вкус к средствам, сообщающим познания, сведения и известия, т.е. к ч_т_е_н_и_ю. По естественному порядку вещей каждый предмет, обращающий на себя наше внимание, подвергается нашему суждению. Большинство голосов или суждений образуют общее мнение, которое, невзирая на заблуждение некоторых недальновидных политиков, существует везде, во всяком государстве, во всяком образе правления, увлекает за собой толпу, раздает славу или бесславие и порождает добро и зло. Но большая часть людей, по умственной лени, занятиям, недостатку сведений, слабости характера, врожденной гибкости ума или раздражительному чувству, гораздо способнее принимать и присваивать себе чужое суждение, нежели судить самим, и как о_б_щ_е_е м_н_е_н_и_е уничтожить невозможно, то гораздо лучше, чтобы правительство взяло на себя обязанность напутствовать его и управлять оным посредством к_н_и_г_о_п_е_ч_а_т_а_н_и_я, нежели предоставлять его на волю людей злонамеренных. Этим средством истребляются зародыши многих бедствий, и все политики, все великие люди согласны в том.
Россия не столь просвещенна, как другие государства Европы, но по своему положению она более других государств имеет нужду в нравственном и политическом воспитании взрослых людей и направлении их к цели, предназначенной правительством. Силой невозможно остановить распространение * идей, подобно как корабля на ходу при сильном волнении: можно снять флюгер, указующий направление ветра, но этим невозможно переменить ветра. Напротив того, искусное направление парусами и рулем даже вопреки ветру выведет корабль мимо опасных мест к желаемой пристани.
Чтобы управлять о_б_щ_и_м м_н_е_н_и_е_м, надобно знать его стихии, или элементы. Бросим краткий взгляд на все сословия, составляющие нашу публику.
1. З_н_а_т_н_ы_е и б_о_г_а_т_ы_е л_ю_д_и. Большая часть их, т.е. девятнадцать двадцатых, получили самое поверхностное воспитание и не имеют даже тех сведений, которые почерпает юношество в обыкновенных приуготовительных школах Германии или в гимназиях литовских и остзейских губерний. Отданные с детства на руки французским гувернерам (в числе коих весьма мало достойных воспитателей), молодые русские дворяне, под их руководством, учатся только многим языкам, получают поверхностное понятие об истории и других науках и, переняв совершенно образ мыслей своих воспитателей, на 17 или 18 году вступают в свет, не имея никакого понятия о людях и вещах и вовсе не зная России. Они всех людей, даже китайцев, почитают французами, смотрят на все французскими глазами и судят обо всем на французский манер. Все, что было и есть во Франции, кажется им совершенным и применительным (applicable) повсюду. Верх мудрости почитают они правила французских энциклопедистов, которые и называют ф_и_л_о_с_о_ф_и_е_й. Хотя по своему положению в свете сей класс людей долженствовал бы быть привязан к настоящему образу правления, но преждевременное честолюбие, оскорбленное самолюбие, неуместная самонадеянность заставляет их часто проповедовать правила, вредные для них самих и для правительства. Как богатые и знатные люди имеют возможность быть хорошо воспитанными, то многие, судя по поверхности, уже почитают их хорошо воспитанными, т.е. они берут возможность исполнения за самое исполнение. Правительству весьма легко истребить влияние сих людей на общее мнение и даже подчинить их господствующему мнению действием приверженных к правительству писателей. Их легко можно перевоспитать, убедить и дать настоящее направление их умам,
2. С_р_е_д_н_е_е с_о_с_т_о_я_н_и_е. Оно состоит у нас: а) из достаточных дворян, находящихся в службе, и помещиков, живущих в деревнях; б) из бедных дворян, воспитанных в казенных заведениях; в) из чиновников гражданских и всех тех, которых мы называем приказными; г) из богатых купцов, заводчиков и даже мещан. Это состояние самое многочисленное, по большей части образовавшееся и образующееся само собой, посредством Чтения и сообщения идей, составляет так называемую р_у_с_с_к_у_ю п_у_б_л_и_к_у. Она читает много и большей частью по-русски, бдительно следит за успехами словесности и примечает быстрый или стесненный ее ход. Просвещение нашей публики нельзя сравнить с другими государствами, но наша публика имеет то преимущество перед другими, что она подобно юноше живее ощущает все впечатления, способнее принять всякое направление и довольствуется весьма немногим. Не надобно больших усилий, чтобы быть не только любимым ею, но даже обожаемым. К этому два средства: с_п_р_а_в_е_д_л_и_в_о_с_т_ь и н_е_к_о_т_о_р_а_я гласность (publicité). Публикация о происшествиях 14 декабря, наверно, столько выиграла сердец в пользу монарха, сколько самый милостивый манифест. Нашу публику можно совершенно покорить, увлечь, привязать к трону одной тенью свободы в мнениях насчет некоторых мер и проектов правительства, как сие было до 1816 г: И поныне с восторгом вспоминают о царствовании Екатерины II по ее Наказу, по сильным нравственным комедиям и журнальным суждениям о различных предметах, по одам Державина и т.п. Споры, бывшие в "Духе журналов" о некоторых мерах министерства внутренних дел и статьи "Вестника Европы", в начале царствования императора Александра, поныне услаждают нашу публику. Повторяю, что восстановлением суждений о том, ч_т_о у_г_о_д_н_о б_у_д_е_т п_р_а_в_и_т_е_л_ь_с_т_в_у п_е_р_е_д_а_т_ь н_а с_у_ж_д_е_н_и_е п_у_б_л_и_к_и, произведется благодетельное влияние на умы и не только в России, но даже и в чужих краях. -- Совершенное безмолвие порождает недоверчивость и заставляет предполагать слабость; неограниченная гласность производит своеволие; гласность же, вдохновенная самим правительством, примиряет обе стороны и Для обеих полезна. Составив общее мнение, весьма легко управлять им, как собственным делом, которого мы знаем все тайные пружины. Другая важная от сего польза для правительства будет та, что оно узнает способных людей. Теперь вообще жалуются на их недостаток, на disette d'hommes -- тогда способности выплывут наверх.
3. Н_и_ж_н_е_е с_о_с_т_о_я_н_и_е. Оно заключает в себе мелких подьячих, грамотных крестьян и мещан, деревенских священников и вообще церковников и важйый класс раскольников. На нижнее состояние у нас поныне вовсе не обращали внимания в литературно-политическом отношении и по их безмолвию судили о них весьма неосновательно. Этот класс читает весьма много. Обыкновенное их чтение составляют духовные книги, странствия к святым местам, весело-нравственные. повествования и в_с_е в_о_о_б_щ_е о_т_н_о_с_я_щ_е_е_с_я к в_н_у_т_р_е_н_н_е_м_у у_п_р_а_в_л_е_н_и_ю Р_о_с_с_и_и. -- Раскольничьи скиты, волостные правления и вольные слободы суть места, где рассуждают о всех указах и мерах правительства и читают статьи, относящиеся до устройства России. Находящиеся в Петербурге и Москве поверенные от раскольнических обществ, от казенных вотчин, мелочные продавцы, закупающие гуртом на год товары для продажи в провинциях, запасаются новыми указами, номерами газет или журналов, где находится что-либо для них любопытное, и привозят с собой или пересылают с земляками на родину. -- Ко мне несколько раз являлись мужики и торговцы с просьбами продать или подарить номерок журнала, и я от них и от купечества узнавал многие занимательные подробности об их положении. Раскольничьи скиты суть самые опасные жерла, которых никак нельзя погасить одними полицейскими средствами. Нет другой возможности совершенно овладеть их умами, как силой убеждения. Магический жезл, которым можно управлять по произволу нижним состоянием, есть М_а_т_у_ш_к_а Р_о_с_с_и_я. Искусный писатель, представляя сей священный предмет в тысяче разнообразных видов, как в калейдоскопе, легко покорит умы нижнего состояния, которое у нас рассуждает более, нежели думают.
4. У_ч_е_н_ы_е и л_и_т_е_р_а_т_о_р_ы. Истинных ученых, т. е. людей, посвятивших себя исключительно наукам, у нас кроме профессоров весьма мало, и те, по большей части, иностранцы. Истинных литераторов, владеющих языком, начитанных, знающих Россию и ее потребности и способных распространить, изложить, украсить всякую заданную тему, -- должно сознаться, к стыду, также мало. Но как у нас всякий стихотворец и памфлетист пользуется в обществе некоторым преимуществом и даже имеет влияние на свой круг общества, то вовсе бесполезно раздражать этих людей, когда нет ничего легче, как привязать их ласковым обхождением и снятием запрещения писать о безделицах, например о театре и т.п. Ласковый прием И. А. Крылова государем императором произвел благоприятнейшее впечатление в умах литераторов и публики, нежели какое-нибудь важное пожертвование в пользу наук и учебных заведений.
Иерархия литераторов увлекается мнением тех, которые управляют ими силой своего дарования. -- С этим классом гораздо легче сладить в России, нежели многие думают. -- Главное дело состоит в том, чтобы дать деятельность их уму и обращать деятельность истинно-просвещенных людей на предметы, избранные самим правительством, а для всех вообще иметь какую-нибудь одну общую, маловажную цель, например театр, который у нас должен заменить суждения о камерах и министрах. Весьма замечательно, что с тех пор, как запрещено писать о театре и судить об игре актеров, молодые люди перестали посещать театры, начали сходиться вместе, толковать вкось и впрямь о политике, жаловаться на правительство даже явно. Я в душе моей уверен, что сия неполитическая мера увлекла многих юношей в бездну преступления и в тайные общества. Я тысячу раз слыхал от молодых людей следующие жалобы: "М_о_ж_н_о л_и ж_и_т_ь, к_о_г_д_а д_а_ж_е з_а_п_р_е_щ_а_е_т з_а с_в_о_и д_е_н_ь_г_и с_у_д_и_т_ь о т_е_а_т_р_е и а_к_т_е_р_а_х! Ч_е_г_о п_о_с_л_е э_т_о_г_о н_е в с_о_с_т_о_я_н_и_и з_а_п_р_е_т_и_т_ь!" Я несколько раз говорил об этом покойному графу Милорадовичу, подавал бумагу ему и в комитет театров, излагал вред политический от сих мер, но тщетно. Театральные интриги заглушали голос усердия, и все оставалось по-прежнему. Здесь не излишним почитаю изложить вкратце причины, заставившие принять сии неполитические меры в пользу некоторых особ, принадлежавших к театру.
В наших столицах, кроме театров, нет никаких публичных увеселений. Этот предмет занимает все состояния. Помещаемые статьи в журналах о театре служат пищею для всеобщих разговоров в чертогах знатных, в казармах и в гостином дворе. Между тем публика с неудовольствием заметила, что князь Шаховский, овладевший (по дружбе с графом Милорадовичем) репертуаром, представляет одни свои пьесы, из которых множество дурных, и что главные роли раздает своим питомцам и вообще состоящим под его покровительством актрисам и актерам. -- Журналы заговорили об этом, и князь Шаховский достигнул того, что запрещено писать не только о пьесах, представляемых на театре, но даже об игре актеров. Должно ли упомянуть, что сие запрещение произвело сильный переворот в литературе, послужило к погашению возникающих дарований и оскорблению заслуживших внимание публики и привыкших к должной дани их трудам и способностям? Должно ли упоминать здесь, что запрещено было публике изъявлять каким бы то ни было образом свое неудовольствие об игре актеров и актрис и даже хлопать в знак удовольствия актрисам, не покровительствуемым дирекцией? Все это однако ж существует. Но я обращаю более внимание на политическую часть, т. е. на препоны, поставленные деятельности ума и, чувства, которые, быв раздражены, обратились к другим предметам.
К сему должно присовокупить, что даже по отставке князя Шаховского театральное начальство неохотно соглашается, чтобы публика, платящая деньги за свое удовольствие, имела совещательный голос посредством журналов в представлениях театральных, ибо через это начальство театра теряет часть своего влияния. Тогда директор театра или начальник репертуарной части не может уже по своему капризу и произволу распределять роли покровительствуемым им актрисам и актерам, не может по своей воле определять степени их достоинства и не может принимать посредственных или дурных пьес своих приятелей преимущественно пред хорошими. Суждение о пьесах в театральном комитете, куда приглашаются и некоторые литераторы, есть одно театральное представление, есть одна форма. Из 50 принимаемых пьес едва одну читают в комитете и то в таком случае, когда дирекция хочет отказать автору, имеющему какое-нибудь значение в свете, и в то же время хочет свалить на других, а именно приглашенных в комитет литераторов, неприятность отказа. Что же касается до суждения об игре актеров, то для избежания личностей стоит только предписать два правила: 1) чтоб всякий сочинитель критики подписывал свое имя; 2) чтобы журналист отвечал за все двусмысленности и личности, помещаемые в его журнал. После этого исчезнут все намеки и эпиграммы.
Я потому столько распространился о театре, что почитаю это весьма важным делом к успокоению умов и водворению в публике доверенности к правительству, ибо знаю всех литераторов и публику, с которой ежедневно беседую, знаю в точности, какое неудовольствие произвело сие запрещение в умах пылкого юношества и даже людей степенных, любящих справедливость.
Рассмотрев четыре отделения, составляющие публику, и потребность или стремление каждого, обращаюсь к действиям ныне существующей цензуры.
Цензура установлена для того, ч_т_о_б_ы п_р_е_п_я_т_с_т_в_о_в_а_т_ь р_а_с_п_р_о_с_т_р_а_н_е_н_и_ю и_д_е_й, в_р_е_д_н_ы_х в_е_р_е, н_р_а_в_с_т_в_е_н_н_о_с_т_и, с_у_щ_е_с_т_в_у_ю_щ_е_м_у о_б_р_а_з_у п_р_а_в_л_е_н_и_я, и п_р_е_с_е_к_а_т_ь л_и_ч_н_о_с_т_и. Неискусными мерами наша цензура не только не достигла сей цели и не произвела желаемой пользы, но только раздражала умы и повредила правительству странными своими поступками. Бросим взгляд на каждую часть в особенности.
1) В о_т_н_о_ш_е_н_и_и к в_е_р_е. Цензура состояла сперва под влиянием мистицизма, а ныне состоит под влиянием противной ей партии. Сперва выходило множество книг сектаторских, мистических, ныне покровительствуются книги, служащие опровержением первым. Из сего борения партий не произошло никакой пользы для веры и нравственности, напротив того, размножились секты, толки о вере и самые вредные идеи для правительства. Об этом предмете нельзя говорить кратко, и потому я умалчиваю здесь об оном. Мысли о сем я излагал по воле покойного графа Милорадовича, для блаженной памяти императора Александра. Не знаю, где находится поданная мною бумага, в кабинете ли его величества или между бумагами покойного графа.
Что же делала цензура под влиянием мистиков и их противников? Распространяя вредные для чистой веры книги, она истребляла из словесности только одни слова и выражения, освященные временем и употреблением. Вот для образчика несколько выражений, не позволенных нашей цензурой, как оскорбительных для веры: отечественное н_е_б_о; небесный взгляд, а_н_г_е_л_ь_с_к_а_я улыбка, б_о_ж_е_с_т_в_е_н_н_ы_й Платон, ради Б_о_г_а, ей Б_о_г_у, Б_о_г одарил его; он в_е_ч_н_о занят был охотой и т.п. Все подчеркнутые здесь слова запрещены нашей цензурой, и словесность, а особенно поэзия, совершенно стеснены. Должно заметить, что даже папская цензура позволяет сии выражения, чему служит доказательством нынешняя итальянская поэзия.
Столь смешное ханжество, представляя цензуру в самом странном виде, заставляло многих молодых людей принимать действие за причину и уменьшало уважение их к правительству. Для краткости я пропускаю множество примеров из действий цензуры, которые, без приложения подлинных доказательств, показались бы невероятными. Стоит посмотреть выключенные места из одного листка газеты или одной книжки журнала, чтобы удостовериться, что цензура не постигает цели правительства, а вместо того, чтобы смотреть н_а д_у_х с_о_ч_и_н_е_н_и_й, привязывается к одним с_л_о_в_а_м и ф_р_а_з_а_м.
2) В о_т_н_о_ш_е_н_и_и к п_р_а_в_и_т_е_л_ь_с_т_в_у вместо того, чтобы запрещать писать п_р_о_т_и_в правительства, цензура запрещает писать о п_р_а_в_и_т_е_л_ь_с_т_в_е и в п_о_л_ь_з_у о_н_о_г_о. Всякая статья, где стоит слово правительство, министр, губернатор, директор, запрещена впредь, что бы она ни заключала. Повторяю, все зло происходит от того, что у нас с_м_о_т_р_я_т н_е н_а д_у_х с_о_ч_и_н_е_н_и_я, а н_а о_д_н_и с_л_о_в_а и ф_р_а_з_ы, и тот, кто искусными перифразами может избежать в сочинении запрещенных цензурой слов, часто заставляет ее пропускать непозволительные вещи: Напротив того, всякое чистое, благоразумное суждение и повествование о благодетельных мерах правительства строго запрещено. Самые сильные препоны для словесности и наук воспоследовали от издания повеления в 1822 г., которым запрещено было всем служащим писать и публиковать о делах, до службы касающихся, и о внутреннем и внешнем состоянии России, без позволения начальства. Существо сего повеления весьма справедливо, ибо нигде, даже в самой Англии, не позволяется публиковать актов правительства без согласия оного. Но наша цензура приняла сие повеление в противном смысле и не позволяет печатать никаких, даже маловажных, известий без согласия различных министерств, которые иногда из снисхождения позволяют, а чаще отговариваются тем, что не имеют предписания, как действовать в сем случае, и множество любопытных вещей пропадает для наук. С тех пор география и статистика России пришли в совершенный упадок. Цензура не позволяет даже извещать публику без согласия начальства разных отраслей правления о всенародных происшествиях, парадах, фейерверках, гуляньях, экзаменах в казенных и частных заведениях, о феноменах природы, в разных местах России случающихся и проч. Кто бы подумал, что для помещения известия о г_р_а_д_е, з_а_с_у_х_е, у_р_а_г_а_н_е должно быть позволение министерства внутренних дел, о данном графом Милорадовичем фейерверке в Екатерингофе надлежало получить позволение самого графа; об экзамене частного пансиона нельзя известить родителей без согласия самого начальника пансиона и т.п. От этого периодические издания теряли свою занимательность, ибо издатели, будучи обязаны для напечатания нескольких страничек обегать все министерства и часто без успеха, вовсе отказываются от помещения отечественных известий, и мы только из иностранных журналов почерпаем ложные и ошибочные известия о России, например: на приложение изображения медали за "взятие Парижа в "Северной Пчеле" сам министр просвещения не мог дать позволения и издатели у г. военного генерал-губернатора выпросили право известить публику о том, что происходило всенародно. Трудно поверить, что наша цензура почитает вредным правительству? Один писатель при взгляде на гранитные колоссальные колонны Исаакиевского храма восклицает: "Это, кажется, столпы могущества России!" Цензура вымарала с замечанием, что столпы России суть министры. Другой писатель, описывая герб генерала де ла Круа, в Ревеле, сказал, что ножки гроба изображают орлов -- цензура вымарала с замечанием, что орел есть герб России, а потому и нельзя говорить о кем таким образом. Таковыми поступками цензура не могла приобрести себе уважения" напротив, сделалась предметом насмешек, сатир и эпиграмм, в которых всегда обвинялось правительство.
3) В о_т_н_о_ш_е_н_и_и н_р_а_в_с_т_в_е_н_н_о_с_т_и. В сем случае цензура, как и в двух первых, привязываясь единственно к словам, часто пропускала самые соблазнительные стихотворения, а иногда запрещала самые невинные статьи. Например, повесть, в которой жид представлен добродетельным человеком (хотя в той же повести ни один христианин не представлен злым), почтена безнравственной, потому что жиды не могут и не должны быть добродетельными. В повестях нельзя сказать: жених п_о_ц_е_л_о_в_а_л свою невесту, но п_о_с_м_о_т_р_е_л на невесту; вместо он л_ю_б_и_л ее должно говорить он хотел ж_е_н_и_т_ь_с_я и т.п. Не смею утруждать внимания множеством подобных нелепостей и повторяю: стоит просмотреть одну книжку Журнала.
4) К_а_с_а_т_е_л_ь_н_о л_и_ч_н_о_с_т_и. У нас до сих пор защищали не лица, но пороки и дурные поступки. Запрещено строжайше, даже в переводах с иностранного, представлять камергеров, министров, генералов и особенно князей и графов иначе как в самых блестящих красках и людьми добродетельными. От этого вместо пользы проистекает вред, ибо читатели, видя в натуре слабости человечества и сравнивая с идеалами, тем менее уважают тех, которые представляются на бумаге всегда как образцы, как совершенство человечества. Добро не покажется добром, если не будет в противоположности со злом: картина без теней не привлечет внимания и похвал.
Намекнув самым кратким образом о действиях цензуры и принимая на себя ответственность доказать все сказанное о деле по рукописям, хранящимся в архиве цензурного комитета, осмеливаюсь представить мои мысли касательно преобразования цензуры.
Мысли о преобразовании цензуры
Петербург, средоточие просвещения, где находится двор, все министерства, все главные учебные заведения, следовательно, самая просвещенная часть народа, где заведено более казенных типографий, нежели сколько их существует в целой России, где издаются почти все журналы и книги, имеет только трех цензоров, а из того, числа два русских, когда, напротив того, все города, где находятся университеты, имеют их до 20. От этого цензура не может быть бдительной и деятельной, часто поступает наудачу и по человечеству не может выдержать необыкновенных трудов, на нее возложенных. У нас в Петербурге существует Академия наук, которой члены не обременены трудами (исключая г. Френа и еще одного или двух). Один раз в год или в два года Академия издает один том своих Записок, где немногие академики помещают свои статьи. Кроме того, академия издает теперь вновь с большими издержками п_у_т_е_ш_е_с_т_в_и_я п_о Р_о_с_с_и_и своих путешественников, которые проданы были сперва на вес, как бесполезные вещи. Содержание имеют гг. академики значительное и по службе получают большие выгоды. Почему бы гг. академикам не заниматься цензурой книг по ученой части, чтоб быть полезным правительству, которое их награждает свыше заслуг? Во всех университетах гг. профессоры исполняют обязанность цензоров; ибо кому сходнее поверить цензуру книг, как не тем, кому поверяется важнейшее воспитание юношества? Наши профессоры С.-Петербургского университета имеют весьма мало занятий: некоторые их них имеют по две кафедры таких наук, которые в целом мире преподаются нераздельно. Так например, у нас существуют особые кафедры географии, статистики и политической экономии, когда сии три отрасли должны непременно преподаваться вместе, ибо они отдельно могут быть преподаваемы как разве в нижних училищах. Гг. здешние профессоры занимаются только преподаванием частных уроков по домам и сим уничтожают свое почтенное звание, превратившись из ветеранов наук в courreurs des Cachets. В Москве, Вильне, Дерпте, где считается по несколько сот студентов, профессоры с всеобщим уважением занимаются своей обязанностью, не учат из постыдной прибыли в частных домах и суть в то же время цензорами: На это, может быть, станут отвечать, что профессоры должны заниматься частными уроками, по недостатку хороших частных учителей. Но почему же родители не посылают детей своих на публичные курсы в гимназии и университеты, как это делается в Вильне, Дерпте и даже в Москве? Лучше, чтобы юношество училось на публичных курсах, состоящих под надзором правительства, нежели по домам, где никто не может ручаться за преподаваемые правила.
Итак, из гг. академиков и профессоров без малейшей прибавки жалованья можно составить многочисленный цензурный комитет, где могут заседать, как почетные члены, несколько литераторов с совещательным голосом. Две духовные особы должны быть непременно прикомандированы только для разрешения духовных пунктов, встречающихся в светских сочинениях. Все же духовные сочинения подлежат Синоду и духовной цензуре.
Сей комитет должен разделяться на два отделения под председательством президента, назначенного правительством:
1-е о_т_д_е_л_е_н_и_е -- по части математических и физических наук;
2-е о_т_д_е_л_е_н_и_е -- по части истории, статистики и словесности.
Гг. цензоры могут заниматься работой на дому, а два раза в неделю собираться в комитет, для представления на общее разрешение сомнительных мест. При сих двух отделениях полагается секретарь и несколько писцов на особом жалованье.
3-е о_т_д_е_л_е_н_и_е -- театральных пьес и периодических изданий: журналов, газет и альманахов должно быть при министерстве внутренних дел по части высшей полиции (la haute police). Сюда же принадлежит и цензура приходящих из чужих краев книг. Это потому, что театральные пьесы и журналы, имея обширный круг зрителей или читателей, скорее и сильнее действуют на умы и на общее мнение. И как высшей полиции должно знать общее мнение и направлять умы по произволу правительства, то оно же и должно иметь в руках своих служащие к сему орудия. 3-е о_т_д_е_л_е_н_и_е может быть в сношениях, но не должно быть в зависимости от двух первых и должно действовать особо, по воле самого государя императора, изъявляемой министру. Сие 3-е отделение должно быть составлено из чиновников, просвещенных в полном смысле слова, надежных и нравственных. Они должны получать хорошее содержание. Шесть человек, включая в то число и секретаря, весьма достаточно для сего отделения.
Апелляция на два первые должна поступать в главное правление училищ, председательствуемое самим министром просвещения, а на 3-е отделение -- к министру внутренних дел или начальнику высшей полиции, который в важных случаях докладывает самому государю императору. Екатерина II и Наполеон не пренебрегали сею отраслью администрации, управляющей общим мнением.
Что же касается до правил, какими должна руководствоваться цензура, то сие не подлежит моему рассуждению. Я представил нашу публику и цензуру в их настоящем положении и это почитаю достаточным для принятия нужных мер к удовлетворению первой и усовершенствованию последней. Исполнение самых лучших законов зависит от наблюдения за исполнителями и указания волей монарха пути, по которому должно следовать.
Сим оканчиваю мое мнение, которое мне внушено любовью к добру, к тишине, порядку и правосудию. Я бы вменил себе в преступление, если бы умолчал о тех обстоятельствах, которые мне казались вредными правительству и доводили не только до неудовольствия, но даже до исступления пылкие умы, лишенные всякой деятельности. Как журналист, состоя в беспрестанных литературных сношениях со всеми литераторами, цензурой и публикой, я узнал их потребности, недостатки и похвальные качества, о которых теперь представляю правительству. Бескорыстная привязанность к государю, ознаменовавшему начало своего царствования твердостью характера и правосудием, возлагает на меня обязанность представить истину без покрова, в той надежде, что если мысли мои будут удостоены того, чтобы быть ему представленными, он по великодушию своему простит мою смелость из уважения к чистоте моих намерений.
Фаддей Булгарин, издатель "Северной Пчелы",
"Северного Архива" и "Сына Отечества"