И.А. Бунин, юбилей которого с такой торжественностью празднуется интеллигентной Москвой1, чуть не единственный из наших писателей, прошедший мимо театра, не отдавший ему дани.
На вопрос о причинах этого явления И<ван> А<лексеевич> ответил так:
-- Я отвык от театра, -- сказал он. -- Я редко бываю в Москве, редко бываю в театре.
Далее И<ван> А<лексеевич> сказал, что, конечно, у него бывали моменты сильных сценических впечатлений. Он очень любит Художественный театр2.
Но беда в том, что талантливый писатель, по его словам, знает "закулисы" театра, оборотную его сторону, замечает всякую фальшь, условность.
И. А. Бунин -- враг всяких кривляний в театре, и его коробят такие слова, как "соборное действо", "хоровод"3. Он признает стилизацию только в ее благородном смысле, напр<имер> стилизацию Флобера в "Саламбо"4.
А нарочитая погоня за стилизацией возмущает писателя5.
В Одессе Бунин видел "Эдипа" в постановке Рейнгардта -- зрелище ему не понравилось6.
Он нашел его грубым, свидетельствующим о том, что мы перестали чувствовать любовь, страсть, радость жизни.
Бунину очень хотелось бы написать пьесу. Театр влечет его сжатостью своей формы. Он мечтает о большой, глубокой трагедии из жизни Будды...7
Но пока эти мечты остаются мечтами.
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по: И. Бунин о театре: Из бесед // Вечерние известия газеты "Коммерсант". 1912. No 21. 26 октября. С. 3.
Данная заметка повторяет в сжатом виде более пространное интервью Бунина, помещенное в журнале "Рампа и жизнь" (Ю .С. <Соболев Ю. В. > У И. А. Бунина // Рампа и жизнь. 1912. No 44. 28 октября. С. 5; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 374-- 375), местами дословно совпадая с ним, и отражает, скорее всего, одну и ту же беседу Бунина с разными лицами. Публикация газетной заметки в настоящем издании обусловлена, во-первых, тем, что она появилась раньше журнального интервью и, следовательно, не может быть кратким изложением уже появившегося в печати текста, что являлось распространенной практикой в дореволюционной журналистике. А во-вторых, публикуемая здесь заметка позволяет установить, что писатель, вопреки предположениям комментаторов бунинского тома Литературного наследства, смотрел постановку "Царя Эдипа" Макса Рейнгардта в апреле 1912 г. в Одессе, а не годом раньше за границей (см.: Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 375).
1 См. примеч. 12 к No 11.
2 Подробнее см. No 16 настоящей публикации.
3 Бунин намекает на символистские теории драмы, в первую очередь на терминологию В. Иванова, который стремился посредством обновления античной трагедии создать новое синкретическое искусство, способное вернуть театру его изначальную религиозно-преобразовательную функцию. Ср.: "Театр должен окончательно раскрыть свою динамическую сущность; итак, он должен перестать быть "театром" в смысле только "зрелища". <...> Мы хотим собираться, чтобы творить -- "деять" -- соборно, а не созерцать только <...> Довольно лицедейства, мы хотим действа. Толпа зрителей должна слиться в хоровое тело, подобное мистической общине стародавних "оргий" и "мистерий"" (Иванов В. И. Предчувствия и предвестия: Новая органическая эпоха и театр будущего // Иванов В. И. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 44).
4 Об отношении Бунина к Флоберу см. примеч. 43 к No 12.
5 Говоря о "нарочитой погоне за стилизацией", Бунин, судя по контексту, отсылает в первую очередь к драматургии таких авторов, как Ф. Сологуб, М. Кузмин, А. Ремизов, Г. Чулков, Л. Зиновьева-Аннибал и В. Иванов.
6 Театр Макса Рейнгардта <Гольдмана> гастролировал в Одессе с пьесой Софокла "Царь Эдип" в обработке Гуго фон Гофмансталя с 14 по 18 апреля 1912 г. (см.: И.А. <Александровский И. В.> Царь Эдип // Одесский листок. 1912. No 88. 15 апреля. С. 4; Александровский И. В. Театральные заметки // Одесский листок. 1912. No 89. 17 апреля. С. 6).
7 Бунин, по-видимому, неоднократно приступал к написанию драмы еще в начале своей писательской карьеры (см.: Бунин И. Письма 1885--1904. С. 36, 318, 411); рукописи, однако, не сохранились.
В интервью, помещенном в журнале "Рампа и жизнь", более подробно говорится о замысле писателя: "Часто мне хотелось написать что-нибудь для сцены. Влекла меня и самая форма. Ведь в драме, в ее стремительном, сильном, сжатом диалоге так многое можно сказать в немногих словах. Тут приходится как бы концентрировать мысль, сжимать ее в точные формы. А это ведь так увлекательно. Вот и сонет поэтому излюбленная моя форма. А как хорошо было бы написать трагедию... <...> Тут такой простор для широчайших обобщений, тут так много влекущего. Ведь тут можно дать картину мощных страстей; люди, история, философия, религия -- все может быть взято в такой яркой форме... Сколько заманчивого, например, в мысли о трагедии из жизни Будды. Только вот одно останавливает: условности сцены, с которыми надо постоянно считаться..." (Ю.С. <Соболев Ю.В.> У И. А. Бунина // Рампа и жизнь. 1912. No 44. 28 октября. С. 5; Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 374--375; см. также: Фрид С. Б. И. А. Бунин о новой литературе // Биржевые ведомости. 1916. No 15498. 14 апреля. С. 3 (Вечерний выпуск); Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 380).
Возможно, именно этот замысел пьесы о Будде имел в виду Горький, когда 15 февраля 1912 г. писал В. Качалову: "И Бунина Ивана тоже заставим пьесу писать, я уже говорил с ним: у него есть превосходная тема, и с Вашими указаниями он бы в месяц славную вещь сделал" (Горький М. Собр. соч. Т. 29. С. 228).