[Конспект:]
В январе в первый раз приехал в Птб. Михайловский, С. Н. Кривенко1, Жемчужников2.
Потом? Москва, Бальмонт, Брюсов3, Эртель, Чехов (оба в Б[ольшой] М[осковской] гостинице).
Март: Москва, номера в конце Тверск[ого] бульвара, с Юлием. Солнце, лужи.
В "Р[усской] Мысли" стихи "Сафо", "Веч[ерняя] молитва".
[О днях, проведенных в Москве, Бунин впоследствии писал4:]
"Старая, огромная, людная Москва", и т. д. Так встретила меня Москва когда-то впервые, и осталась в моей памяти сложной, пестрой, громоздкой картиной -- как нечто похожее на сновидение...
Это начало моей новой жизни было самой темной душевной порой, внутренно самым мертвым временем всей моей молодости, хотя внешне я жил тогда очень разнообразно, общительно, на людях, чтобы не оставаться наедине с самим собой. [...]
[В продолжении конспекта за 1895 г. Бунин пишет:]
Летом -- Полтава (?)5. Поездка на отправку переселенцев с Зверевым. Написал "На край света" (когда?) Напечатали в "Нов[ом] Слове" в октябре.
В декабре -- Птб., вечер в Кредитном Обществе. Номера на Литейном (?)
Привез "Байбаки"6.
Федоров, Будищев, Ладыженский, Михеев; Михайловский, Потапенко, Баранцевич, Гиппиус, Мережковский, Минский, Савина (это на вечере в Кред. О-ве); Сологуб (утром у Федорова), Елпатьевский, Давыдова ("Мир Божий" на Лиговке). Муся, Людмила (дочь Елпатьевского). Васильевск[ий] Остров. Попова, ее предложение издать "На край света"7.
[О вечере в Кредитном Обществе Бунин впоследствии писал8:]
Первое мое выступление на литературных вечерах было в начале зимы 95 г. в Петербурге, в знаменитом зале Кредитного Общества.
Незадолго перед этим, в первой книжке народнического журнала "Новое Слово" под редакцией С. Н. Кривенко... я напечатал рассказ "На край света" -- о переселенцах. Рассказ этот критики так единодушно расхваливали, что прочие журналы стали приглашать меня сотрудничать, а петербургское общество "Общество попечения о переселенцах" даже обратилось ко мне с просьбой приехать в Петербург и выступить на литературном вечере в пользу какого-то переселенческого фонда. И вот я в Петербурге -- в первый раз в жизни...
Я, конечно, читал "На край света" и опять, благодаря этим несчастным переселенцам (да и новизне своего имени), имел большой успех. [...]
[О своих впечатлениях Бунин вспоминает9:]
Мои впечатления от петербургских встреч были разнообразны, резки. Какие крайности! От Григоровича и Жемчужникова до Сологуба, например!
[О тогдашних встречах Бунина рассказывает Вера Николаевна:]
В этот приезд [в Петербург] у него заводятся знакомства среди молодых писателей: Федоров, поэт, романист, впоследствии и драматург, очень в себе уверенный сангвиник, подвижной, любящий путешествия; поэт и левый земский деятель Ладыженский, -- милый наш Володя, человек редкой души. Он был маленького роста, владел крупным имением в Пензенской губернии; Михеев, необыкновенной толщины, -- его я не встречала, -- знаток иностранной литературы, очень образованный и умный сибиряк; Будищев -- которого я тоже никогда не видала и не имею о нем представления; Потапенко, -- с ним я познакомилась в каком-то петербургском ресторане, куда мы однажды поздно ночью заехали с Иваном Алексеевичем. Он сидел один и пил красное вино. Меня поразил его странный синеватый цвет лица. А в пору их первых встреч он был красив, молод, хорошо пел, имел большой успех в литературе, и у женщин. Баранцевича, Гиппиус, Мережковского, Минского, как и артистку Савину, и Вейнберга с Засодимским он увидал на вечере в пользу переселенцев. [...]
Младшая дочь Давыдовой10, еще совсем молоденькая, с горячими глазами, живая брюнетка, очень остроумная, вечно хохотавшая Муся, Бунину понравилась и они подружились "на всю жизнь". У них или в редакции "Русского Богатства" он познакомился с Елпатьевским, писателем, врачом и политическим борцом, побывавшим в сибирской ссылке, человеком большой привлекательности.
Его дочь Лёдя или Людмилочка, подруга Муси, в первый год знакомства с Буниным еще была гимназисткой. И они тоже "подружились на всю жизнь".
Издательница О. Н. Попова предложила выпустить книгу рассказов Бунина "На край света", и он получил аванс, что очень его окрылило. Он почувствовал себя настоящим писателем11. [...]