Галдящие «бенуа» - Бурлюк Николай Бурлюк Давид

Давид Бурлюк

Галдящие «бенуа» и Новое Русское Национальное Искусство

(Разговор г. Бурлюка, г. Бенуа и г. Репина об искусстве)

Бурлюк (Прислушивается, во все время разговора к словам собеседников, учтив и внимателен). Музей русских уличных вывесок был бы во стократ интереснее Эрмитажа.

Бенуа (говорит дословно строки из своих фельетонов, напечатанных в «Речи». Очень часто противоречит себе и хитрит). Но вот лишний раз, заметно, как трудно писать об искусстве. Хочется поделиться своими впечатлениями совершенно искренно и просто. А перечтешь написанное и получается нечто вроде «зубоскальства» иронии.

Бурлюк. Πάντν ρεί, — все меняется… личинка — в гусеницу таковая — в бабочку. Я хотел бы, чтоб к юбилею моей деи на ниве искусств мне поднесли полное собрание «художественных писем» г. Бенуа. — Ну и письма! Именно образец. Именно поучение. Пример!! Вот как надо жить! Вот как надо «течь»; неуклонно, неустанно меняться.

Вот как надо менять свои вкусы согласно времени. Март месяц 1913 года принес нам событие чрезвычайной важности. Талантливейший г. Бенуа, писавший ранее «скоромошьи» фельетоны — где всяческую хулу возлагал на Новое искусство — считал его «бездной», «гибелью», «Византией» — наконец открыто поет гимн Новому искусству. Теперь это уже не сплошной «кукишизм» — не «страшная свиная рожа» (это молодое и свежее) — нет теперь это уже «могучее течение» — поток — это «оздоровление жизни»!!

Метаморфоза эта случилась не сразу. Мы давно уже стали замечать странность поведения г. Бенуа. Сначала он открыто ругал: «вандалы… неучи»… «Только идиоты — грубые и невежественные могут заниматься такими пустяками, как Новое искусство» (его слова).

Сначала, он отрицал — с высокомерием внешней западной культуры — Русское Национальное Искусство.

Разве в «Истор. Русской живописи» — много сказано о лубке, об иконе, о вывеске?? Разве там указано, что мы были в XIX веке рабами немцев с Шишкиным во главе? Что импрессионизм был для нас лишь трудно переводимым еловом.

Воротило всегда г. Бенуа от этого Нового искусства!

Невтерпеж ему любование им. Раньше он говорил это открыто; теперь же требуется очная ставка Бенуа модерниста с подсудным Бенуа прежней фармации — академически — самоуверенной.

Когда я сажусь писать эти строки, мне более всего досадно, что у меня нет фельетонов г. Бенуа прежних о Новом искусстве тех — где не здоровилось, не везло ни ему (Новому), ни его представителям — где имена «вандалы» и «неучи» посылались даже главарям и первым застрельщикам мирового искусства. Мы ведь помним, до просвещения г. Бенуа и присных ему В. Издебским — эти отзывы и это страдание, это запугивание — гибелью, если мы, молодые, не пойдем за Бакстом или же самим г. Бенуа. У Бенуа все время с уст слетают слова «провинциал» «провинциализм» — экая «столичная штучка»! — Но нам же памятно признание г. Бенуа в статье о злосчастном «Салоне» Издебского — что Новое искусство в столице (в Питере) жить не может. — Гибельное соседство напомаженного и нафабренного академизма петербургских «графиков»: Бенуа, Бакста, Головина, Сомова, Добужинского, Лансере, Митрохина и др., конечно, всегда было гибельно для понимания Нового в искусстве Это темная завеса для него. У нового искусства всегда было много врагов. Враги: 1) те, кто не понимают, не замечают приходы Новой красоты; враги 2) те, кто замечают — но отрицают и 3) затем, самые опасные враги, — те кто загримированы друзьями, этого гонимого из жизни Нового искусства, мучеников за живописные идеи. Г. Бенуа, «талантливейший» критик писал свои скоморошьи фельетончики об искусстве Новом, вначале не замечая даже факта существования Нового искусства — (оно существовало уже и на западе и отчасти в России), потом он начал принадлежать ко 2-й категории врагов и вот в 1913 году наконец произошло последнее превращение. Талантливейший А. Бенуа из врага-неприятеля превратился в «друга Нового искусства».

Бенуа. Кстати, я вполне одобряю некоторых благоразумных финансистов, покупающих произведения этих «талантов», хотя бы это делалось «на всякий случай» — авось, вырастут в цене. Едва ли покупатели и ошибутся. Положим, настоящего наслаждения эти картины сейчас им и не доставляют, но раз уже привлекают, значит — какая-то «магия» им свойственна. Нарочно, если это не дано, не привлечешь. Я даже думаю, что среди тех из «привлекающих», которые теперь кажутся «страшилами», имеются такие художники, которых по существу их дара можно уподобить прежним talents aimables, и что со временем их будут покупать на аукционах за «большие тысячи» с тем, чтобы вешать на тех самых стенах, где прежде красовались всякие «Боярышни» и т. п.

Бурлюк (т. е. акварельки Бенуа, Бакста. Лансере и др.). Бенуа радуется даже, что картины современных художников Новой живописи продаются или могут начать продаваться. Между прочим эта способность картины к продаже — есть единственное пока мерило признанности искусства о-вом. Уважаемый критик понимает это, говоря о возможности продаж.

Посмотрите теперь «похвалы» и признание Нового искусства хотя бы в устах г. Бенуа:

Бенуа. Если искать от лицезрения картин и скульптур тех ощущений, которые нас волнуют в галереях, в храмах и на выставках старого покроя, то в «Союз Молодежи» нечего идти, ибо ничего подобного здесь нет. Но если искать новым, ощущений, то таковые выставка доставляет в изобилии.

Бурлюк. Г. Бенуа начинает анализировать свои ощущения: Новое русское искусство он одобряет: «молодцы Новые русские художники». Ранее мы читали о них — «неучи и мазилы» «вандалы» и т. п., теперь он одобряет, но признается:

Бенуа. Опять перечитываю и опять сам недоумеваю. Что я сделал — похвалил или не похвалил? что это все — ирония или не ирония? А что если именно так только и можно говорить о подобных явлениях — нам, людям все узнавшим, всем «искусившимся»?

Бурлюк. «Все узнавшим во всем искусившимся»! Вот!! — достопочтенного критика ничем не удивишь; — ничего нового!! — Русское искусство, ни западное ему не дает!.. — Его поглощала до сих пор промывка акварелькой дворцовых мостов в проэктиках, не втиснутых «к исполнению», (картинки репродуцируемые в «Ниве») вроде: «художник на балконе помещичьего дома». Конечно, человеку с таким вкусом и всем приспешникам из «мира искусства» — ничего нового не почудится в живописи последних дней!..

Бенуа. Задолго до всяких Бурлюков мы, «эстеты», собирали народные игрушки, подносы, вышивки, лубки, указывая друг другу и на те же вывески, мечтали учредить музейчик последних. Во всех этих вещах столько непосредственности, столько «душистой дикости», столько подлинного художественного трепета; наконец, столько ремесленной уверенности того, что называется техникой, что действительно иной лубок или кукла Троицкого посада радует больше и длительнее, нежели продуманная картина и тонко изваянная, статуя, лишенные этих художественных моментов. Кому нужна искренность, непосредственность, честность, правда, — тот должен любить эти предметы.

Бурлюк. Когда Бенуа говорит «продуманная картина» так и думаешь, что это говорится или о Билибине или Баксте или Стеллецком. Но Бенуа переходить к Новому искусству: творчеству В. Д. Бурлюков, Школьника, Розановой, Ларионова, Гончаровой, Машкова, Куприна, Рождественского, Канчаловского, Фалька, Малевича, Спандикова, Матюшина, Татлина, Лентулова, Экстер, Пикассо, Шевченко, Фоконье-Брака Дерена Делонэ и мн. др. и вот его подлинный слова:

Бенуа. Мне кажется только одно, что не следует ко всему этому относиться пренебрежительно, а в то же время я взываю к тому, чтобы не преувеличивать значение всего этого.

Бурлюк. Да, да, не увлекаться — не считать, что в Русском искусстве делается что либо важное, заслуживающее внимания. Вся «Новая Русская живопись» пустяки и для «талантливейшего» Бенуа, «искусавшегося во всем» нового ничего она не дает — но может быть «вандалы и неучи» — года три тому назад (1 стадия Бенуа) талантливые люди?? — «о нет»!

Бенуа. Отдельные таланты? Позволено ли, однако, говорить здесь о талантах? Для обозначения особенностей и качеств представителей нового искусства это старое слово как будто не совсем удобно и в этом применении оно меня всегда шокирует.

Бурлюк. Даже слова талант в определении творцов Нового жалеет г. Бенуа! Ведь в душе Бенуа думает, что намазать картинку a là В. Бурлюк — раз плюнуть; не надо ни учиться, ни думать! — это не то, — что тонко скопировать какую либо старинную гравюрку или бисерную вышивочку.

Бенуа. Как быть, однако, с помянутым «удовольствием смеха»? Ведь его принято считать чем-то недостойным, презренным? По правде говоря, не знаю, как быть, знаю только, что оно же является спутником тех радостей, которые вызываются лубками, куклами, подносами, вывесками, да и многим даже из того, что всеми признано, что произведено в достоинство прекрасного искусства.

Бурлюк. Новое искусство в Бенуа возбуждает смех, но благодаря нашему воздействию — (мы пристыдили!) это все уже: — «прекрасное искусство» и вот здесь передержка! Для Бенуа и присных существует — «Грандар» (как говорил В. В. Переплетчиков), Великое Академическое искусство — школа, выучка: (14-летн. рисование Штука), а с другой стороны «шуточки» — стилизация такт, забавка — «скоромошьи альбомчики». В Новом искусстве нет талантов — говорит Бенуа.

Бенуа. То, что сейчас галдят Бурлюки и их приспешники, — это еще ничего не значить; то, что получилось какое-то Вавилонское столпотворение — тоже не должно тревожить. Это так сегодня и, может быть, будет завтра, но, ей-ей, самим же столпотворящим это должно быстро надоесть, самые крикливые должны охрипнуть, а самые буйные — устать. Нельзя же допустить мысль, что вот и через десять лет талантливейший Ларионов будет дурить и издавать свои скоморошьи альбомчики, что талантливейший Лентулов будет писать такую чепуху, как его нынешняя «Отечественная война», наконец, что всем талантливым и в основе своей «честным» не надоест месить грязь по всем тем проселочным дорогам, но которым вздумается блуждать их самозванным полководцам. Когда же чад задора пройдет, когда молодецкая страсть к паясничеству остынет, когда их всех проучит и научит действительность, то настоящие художники среди теперешней «молодежи» захотят заглянуть в глубокие таинственные глаза жизни и тогда они плюнут на все якобы «научные» теории, которыми они сейчас тешатся, а обратятся к «самому искусству».

Вот с этого момента только и можно рассчитывать, что русские иконы или, вернее, вся в целом красота мощного, «соборного», «до-личного» «антеджоттесского» искусства станет попятной и «целебной» в полной мере. С этого момента художники вспомнят о своем настоящем назначении — не тешить и злить толпу, а честно, смиренно, с затаенным вниманием выявлять в подлинных символических образах то, чему их учит мировая жизнь в целом и личная жизнь каждого из них. Тогда окажется, что древние иконы не только какое-то произведение церковного этикета, а подлинное и по своему свободное слово жизни, найденное и высказанное в искреннем вдохновений.

Бурлюк. Нет, господа галдящие «бенуа»! Наше галдение много значить — мы вам открыли глаза на Новое в искусстве! мы вылечили вас от мюнхенизма a là Браз — вкусной живописи; мы поколебали в вас уверенность в единстве Академического манежа. Конечно никто из нас не поверить вам, Бенуа, что ваше обращение не только внешнее, мы рассмотрим ваш ложный пафос пред искусством икон (не в угоду ли коллекционерам?) — и докажем, что в вас говорит лишь нотка (археологизма), ведь собирают же пуговицы даже.

Вы надеетесь, что «самые крикливые должны охрипнуть» — это будет конечно тогда, когда вы совсем потеряете всякий голос — если и теперь вы уже так фальшивите. Но успокоимся: г. Бенуа — полон силы и мужества бороться против всего истинно Нового (не Стеллецкого конечно), и теперь это восхваление и икон, и Гончаровой, и Пикассо делается с какой то целью — но какой??

Вот ответь на интригующий вопрос. В России возникло Новое искусство.

Его факторы: 1) Сама жизнь; 2) «гнилой» запад; 3) наше национальное искусство (вывеска, лубок, икона).

Враги Новой Русской живописи, видя, что отрицать и Новое искусство, и ту почву, из которой оно возникло, немыслимо (как же отрицать Францию), — помилуйте, — хотя вначале Бенуа и приспешники пробовали и к этому примеру яркой храбрости и силы, относиться свысока: «вандалы, неучи» — но потом стало совестно — надо же слыть «тонким» и культурным, и врагам в голову приходит дивная мысль — очень политичная: хвалить то, что не опасно и так — как неопасно. Ведь у себя дома Новое растет и ширится — рост этот и неудобен, (невыгоден прямо в финансовом отношении) и неприятен, наслаждаться им — «всеискусившийся» Бенуа не может. Но что же «можно» хвалить? — Ну да, конечно, если уж одобрять — «молодцы» — то только то, до чего за тридевять земель не доскачешь: Париж. Тогда враги Нового Русского искусства: Бенуа, С. Маковский, Шервашидзе и др. взяли и объявили Россию — «художественной провинцией» «этого вавилона», — «современного» Рима! — Там, там настоящие «кубисты» — «у нас же подделыватели». Там настоящие «таланты» — у нас же в России «жалкие подражатели». — Будем любить западное — настоящее, потопчем свое, наплюем на «жалкие ростки»! Одним словом — западное искусство — «лучшие» «критики» превратили в глыбу и стали накатывать, стали им душить Новое в Русской живописи. Мы им открыли это Новое с западной живописи. Мы выли и кричали, восхищаясь Сезанном, Гогеном и Ван-Гогом — кои открыли нам глаза — не к подражанию, а на возможность свободы, открыли глаза на ложь Ленбахов, Беклинов, Штуков, Цюгелей, Анри Мартэнов, Бенаров, Бонна, академистов в соусе импрессионизма и без оного. Враги приняли… притворяясь, что им нравится «не умеющий рисовать Гоген», «уродливый Пикассо» (по их прежним словам, — «вандалы» «неучи», «саврасы без узды»). Не хотите ли, приведу слова И. Е. Репина о Новом западном искусстве — чересчур уж откровенно они выражают истинное отношение «новоявленных» друзей Нового к Новой красоте. Маститый годами. И Репин, по-стариковски, прям и откровенен, Бенуа же хитрит, из политики и «задних мыслей», коварно льстить Новому искусству, — чтобы оплести его сетями, накинуть на шею ему аркан, отвлечь в сторону — лишить Новое искусство обаяния новизны. Но об этом потом, а ранее выдержка из И. Е. Репина:

Репин (читает «Бирж. Ведом.» 1910 г. 20 мая и машет ими над головой). Здесь ожидал нас целый ад цинизма западных бездарностей, хулиганов, соврасов без узды, на полной свободе выкидывающих курбеты красками на холстах.

Я совершенно убежден, что декадентом нарочито может быть только бездарный хам, или психически больной субъект. В варварской душе хама, вы видите, ясно холодного скопца в искусстве: он идет на продажу для скандального успеха — ясно.

Страстная любовь к искусству у истинных избранников приковывает их до самозабвения к обожаемому предмету, они душу свою жертвуют для достижения совершенства в искусстве.

Искусство — есть самый высший дар Бога человеку, святая святых его.

И вот в это святая святых вползает Дьявол и цинически оплевывает сущность красоты жизни, и природы.

Глубина, поэзия, величие идеи Высшего Разума в искусстве заменяется понемногу глупостью бесстыдного кривляки, безобразием, уродством выкидышей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бурлюк. Брак, Валлотон, Матнс, Глэз, Мессанже, Лефодонье, Лакост, Лапрад, Маркэ, Дэни, Рэдон, Руссо, Вючяр, и др.

Репин. Все эти мазилы, прежде всего, лентяи и холодные скопцы в искусстве.

И чем заставите вы истинный талант писать таких отвратительных белых кукол, с тифозными пятнами на теле, с дырами вместо глаз, носа и губ, с зияющими красными ранами, с отвалившимися конечностями прокаженных?!.

А пейзажи?!.

«Сезан!» на эту манеру живописи лучший ответ — моментальная фотография с осла, написавшего хвостом картину.

Читатель, вероятно, видел этот моментальный снимок.

Ослу привязали к хвосту кисть, подставили под хвост палитру с красками и холст. Осла кормили чем-то лакомым: от удовольствия он махал хвостом, и вышла из-под хвоста его картина Сезана.

— Что-о-о-о?! — нагло подняв голову, самоуверенно заявляет дух цинизма (Дьявол).

Я заставляю прессу — великую силу — трубить этому искусству славу на весь мир: приедут миллиардеры из Америки, будут платить сумасшедшие деньги за этот легко и скоро производимый, товар. Мы заполним им все музеи и частные галереи. Мы выбросим все бывшее дорогим для вас и вы поклонитесь моим мазилам ордена ослиного хвоста!.. В Москве уже некоторые поклонились.

— Вы, кажется, по отсталости, воображаете, что те москвичи все еще едят ученых свиней и очаровательно поющих соловьев? — Ошибаетесь, теперь они коллекционируют матисов.

Такая откровенная идея царила в стенах «Салона» Издебского и громко кричала о себе…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— К выходу, к выходу…

— Это «Сезан»? — спросил я по дороге, указывая на пейзаж, явно — его, видно, что дело — ослиного хвоста.

Ермаков смотрит в каталог: Бурлюк — это русский — Бурлюк; вот и еще, и еще, все той же манеры. Скуп же он на лакомства ослу: этих холстов могло быть намалевано на все залы. И сколько их теперь!..

Бурлюк. И. Репин, бывший профессор Российской академии, по-генеральски, не сдержан и прямодушен. Бенуа же крутит, петли мечет; — раньше открыто ругавший, теперь, лишь из-за угла — швырнет грязью, подмигнет: «а знаете, ведь это все не имеет ценности». Это так, искания, не более — пройдет время, и быть может «завтра это все будет ненужным уже», — «Это ведь Византия — знаете». Все это «кукишизм» — «Чад задора к паясничеству», «грязь проселочных дорог», самозванные полководцы, «общая растерянность» — вот, где оно настоящее отношение, Бенуа к новому, и тут же рядом «такие Бурлюки нужны — они не дают спать». «Талантливейший Лентулов» «талантливейший Ларионов», «скоморошьи альбомчики». — Оплевать, изругать, издеваться, с «столичной» милой улыбкой сановника. Свести на нет все Новое. «Хвалить» запад, чтобы удушить своих, чтобы погубить Молодое Русское, чтобы войти в лагерь Молодых, чтобы не показаться отсталым — принять то, что Новым мило — запад так запад — вывеска-«музейчик вывесок», иконы — а! мы не отстали, иконы. И вот — Бенуа в роли нашего учителя:

Бенуа. Но никому бы не пришло в голову «учиться» у икон, взглянуть на них, как на спасительный урок в общей растерянности. Ныне же представляется дело совершенно иначе и просто кажется, что нужно быть слепым, чтобы именно не поверить в спасительность художественного впечатления от икон, в их громадную силу воздействия на современное искусство и в неожиданную их близость для нашего времени. Мало того, какой-нибудь «Никола Чудотворец» или какое-либо «Рождество Богородицы» XIV века помогает нам понять Матиса, Пикассо, Лефоконье или Гончарову. И, в свою очередь, через Матиса, Пикассо, Лефоконье и Гончарову мы гораздо лучше чувствуем громадную красоту этих «византийских» картин, то, что в них есть юного, мощного и живительного.

Две черты присущи во всяком случае и тому древнему, освященному церковью и историей, строгому и благочестивому искусству, и искусству наших дней, которое продолжает многим казаться каким-то шутовским, легкомысленным и шарлатанским.

Бурлюк. Искусство наших дней «шутовское, легкомысленное, шарлатанское». — Ведь это вы утверждаете, что оно такое — ведь вы всегда о нем говорите с «иронией» и утверждаете, что без «зубоскальства» — о нем и говорить вам иначе не удается:

Бенуа. Сравнительно с Малевичем и Бурлюком произведения московских «страшил», г-жи Гончаровой и Ларионова, кажутся на сей раз прямо скромными. Неужели уже ослабли их силы, неужели не увидать нам более произведений в духе прошлогоднего незабвенного «Куаффера»? Лишь в «Портрете дурака» Ларионову удается еще выкинуть коленце в прежнем духе, но и здесь название картин не обещает больше, нежели самое произведение: — опасный путь во вкусе эпигонов передвижничества. Из произведений же г-жи Гончаровой я только могу выделить кубистический (или тоже лжекубистический?) № 16 «Город ночью», тогда как все другие картины ее производят слишком трезвое и даже не лишенное приятности впечатление, что уже, разумеется, совсем плохо.

Бурлюк. Ну что это такое как не «вежливое» издевательство! Как не «лакированный» оскорбления!..

«Но никому в голову не пришло во время общей растерянности „учиться у икон“!!» — да мы-то пять лет о чем «кричим — до хрипоты», как вы сами говорите, — да на что мы указываем? Что вам надо смотреть иконы — и тогда вы многое в нашем творчестве поймете. Теперь повторяется с иконописью и народным прочим искусством на наших глазах то же, что и с французской живописью. Иконопись избрали средством, чтобы задавить, погубить нас. — «Мы (Бенуа) принимаем и Запад, и Азию, и иконопись, и „музейчик вывесок“ — но ваше бурлюко-ларионовское искусство, „Новую русскую живопись“, русских „кубистов“, „валетов“, „лучистов“, футуристов из „Союза Молодежи“ — надо выбросить как нечто негодное и никому ненужное. Это все лишь смеха и презрения заслуживает».

Бенуа. Не так даже важно в данном случае, в кого и во что именно эти люди веровали, а первейшей важности в их творчестве то, что они вообще «жили верой», что они не писали картин себе и другим на одну потеху (эстетическую или квазинаучную — это все равно), что в этом деле они видели свой душевный подвиг. Вполне возможно также многие из их приемов применять и к чудачествам, полагающимся на выставках «Бубнового Валета» и «Ослиного Хвоста». Но чтобы искусство наших дней сделалось бы таким же по существу, как их искусство, — для этого нужна душевная метаморфоза и не только отдельных личностей, но всего художественного творчества в целом. Тогда, быть может, нам удастся уйти от той наивной и беспомощной подражательности, в которую уже впали Васнецов и Нестеров, удастся уберечься и от пошлого шарлатанизма, а вместо того найдется истинное художественное слово нашего времени. Врубель, пророческая натура, визионер, мистик до самого мозга костей, был близок к тому, но он был слишком одинок. Сейчас же страшнее всего то, что живопись этого самого предтечи — Врубеля — можно безнаказанно называть «бездарной мазней» и вообще, что вожди всего молодого оказываются даже не талантливыми комедиантами, а просто какими-то грубыми, безвкусными назойливыми, «провинциальными» гаерами.

Сам Д. Бурлюк, духовный dominus praeses всей компании, тоже привлекает и озадачивает, но несколько на иной лад. Во-первых, у него слишком видны «ниточки», man merkt die Absicht, а это уже не весело. С другой стороны, он более литературен, нежели другие (литературность этого типа, впрочем, теперь не возбраняется). Картины г. Бурлюка или просто чепуха или изуродованные в угоду божеству модернизма реалистические этюды. Но зато г. Бурлюк мастер на комментарии. Лжекубистическая чепуха под № 7 озаглавлена: «Моменты разложения плоскостей и элементы ветра и вечера, интродуциированные в приморский пейзаж, изображенный с четырех точек зрения»; этюд портрета очень страшного студента охарактеризован словами «тюркский стиль, красочный гиперболизм», наконец, в № 8 г. Бурлюк заставляет нас видеть разрешение глубоко-научной проблемы: «лейт-линию, концепированную по ассирийскому методу, и принцип протекающей раскраски». Во всяком случае, я ничуть не иронизирую, когда говорю, что наслаждаюсь художественно на таких выставках. Ну, ей-ей, есть что-то художественно-дразнящее и у Ларионова («Весна»), того же Малевича (хотя бы этюд под № 43), и у Школьника (например, натюрморт под № 102); по своему волнуют и радуют многие другие. Но, опять-таки, невозможно бросить иронический тон и говорить об этих явлениях совершенно серьезно.

Бурлюк. Картины г. Бурлюка «просто чепуха», о картинах Ларионова, Школьника и Малевича нельзя говорить «совершенно серьезно», — следовательно, тоже, «чепуха»! И тут же рядом — «Иконы и Пикассо, Гончарова и др.», чуть не одно и то же, нет — это неправда, — это только политика, чтобы задушить, задавить нас нашими же бывшими авторитетами, коими мы защищались от навязывания вами нам в учителя — академически-сладкого Врубеля и заграничных кондитеров вроде Муха^[1].

Бенуа. Что и в этом явлении кроется новый призыв к поступательному движению, к соединению своих усилий с усилиями самых передовых и самых прозорливых художников. Кто теперь станет рабски копировать иконы, — будет просто жалким эпигоном, имитатором и «провинциалом». Кто же поймет, что иконы говорят (и говорят особенно громко и веско) то же самое, о чем стали говорить Гоген, Сезан и сейчас говорят «кубисты»^[2], те могут выйти на широкую дорогу… и те «останутся в Европе», верными ее принципам.

Бурлюк. Вот окончание последнего фельетона А. Бенуа. Казалось бы, что мы Молодые, и Новые, должны были бы радоваться, ведь здесь похвалы — одобрение, полное понимание. Но «хитрый данаец» — я же привел выдержки из ваших речей — я выяснил ваше настоящее искреннее отношение к Новой красоте, я показал мотивы признания вами «Гогена и Сезанна и кубистов» (только чтобы свести на нет наше значение — убить нашу жизнь), чтобы превратиться из нашего ученика — до сего дня в Новом искусстве вы им были — в нашего учителя, вы ведь заучили имена авторитетов. Волк, гримированный овцой — другом нового искусства — в вашу искренность никто не верит — это заигрыванье, это политика!..

Молодое русское искусство стало на ноги — у запада и в искусстве великом народном нашей отчизны — мы научились одной великой истине: что нет определенного понимания (и не может быть): формы, линии, цветовой инструментовки; что то, что мы говорите о содержании, об одухотворенности, об идейности — (как фабуле — пристегнутой философии) — есть высшее преступление пред истинным искусством. Что нет определенного понятия: красота. Что ложны и деспотичны слова: «хороший вкус», «хороший рисунок» — и т. д.

И что есть единственный путь: «есть ли искание новизны»?

Есть единственное оправдание: дать вид и род красоты, мало или не выявленный до сих пор!

Что надо быть смелым и в искании, и в отрицании.

Что надо бояться авторитетов. Что надо верить и в свое искусство, и в искусство своей родины.

Что Россия не есть художественная провинция Франции!

Что пришла пора провозгласить нашу художественную национальную независимость!

«Будет вам кланяться

роже басурманов».

Хлебников.

Что надо ненавидеть формы, существовавшие в искусстве до нас!

Что природа и «я» — единственные авторитеты. И что критики — злейшие недруги, и только в рядах искренних зрителей возможно искать поддержку и сочувствие.

Бенуа. Главнейшими событиями в художественной жизни за истекший год являются следующая:

Смерть похитила чудесного нашего живописца Н. Н. Сапунова, самого подлинного колориста среди русских художников, волшебника, заставлявшего краски звучать и петь в чарующей музыкальности.

Такие же чудесные таланты, специально созданные для стен, как Петров-Водкин, Стеллецкий. Рерих, — продолжают ожидать достойного себе применения, да и многие другие могли бы себя показать в более ярком свете, и тем самым оздоровилась бы вся атмосфера нашей художественности. Недостаток в авторитете, отражающийся в «хулиганском тоне» некоторых крайних левых элементов, в возникновении бесчисленных «изуверских сект», в слепой погоне за последним словом Запада, недостаток в влиянии старших на младших, недостаток выдержки в младших — объясняется именно тем, что старшим не дается себя проявить вполне. Как ни печальна участь Врубеля, однако, Петрову-Водкину или Стеллецкому приходится еще завидовать ей, ибо все же Врубелю что-то дали сделать, тогда как им ничего не дают. Неужели и столь блестяще себя заявивший на выставке конкурентов Шухаев или на выставке в Москве «Мир Искусства» А. Е. Яковлев разделят их печальную участь?

Бурлюк. Но не всех представителей нового ругательски ругает Бенуа — те кто тянется в хвосте истинно нового, различных трусов смелости и новизны Бенуа искренне одобряет. Жалкие недоучки — Стеллецкий и Петров-Водкин — заслужили его полное признание. Первый изобразитель — «вермиллионных коней» слава Богу, что ни одна «общественная» стена не изуродована этой нечистью — по этому переулку нельзя было бы без тошноты проезжать.

Слава Богу, что найден наконец «кто виноват»?

Еще в «истории Русск. Живописи», да и потом неоднократно г. Бенуа указывал, что русские художники «просто ленивы» — это было еще тогда, когда в России «изуверских сект» не было. Теперь же, слава Богу, нашелся виновник. Этот виновник:

I. Недостаток авторитета: «субординация» «руки по швам»! не сметь, не соглашаться, что Петров-Водкин или Стелецкий или Калмаков — гении и заслуживают какого-либо внимания.

II. «Хулиганский тон»; — но с волками жить — по волчьи выть. Кто ему нас научал? — от кого мы узнали «возможность» словесного оплевыванья, как не из ваших отчетов о нас. Мы подняли ваше же орудие. Конечно, вам было бы приятно в нашем лице иметь беззащитных овечек, а не строптивых козлиц, чтобы подвести нас к милым вам корытам Врубеля и Репина.

III. «Слепая погоня за последним словом запада» — одним словом «сквозить», «тянет» — Бенуа хотел бы такого уюта — мечтает о «затхлости атмосферы», для них все еще Россия — «тараканий теплый угол», где г-да Шухаев и карикатурщик жалкий А. Яковлев (он-то уж не признан — признание за пятачок) — в глазах Бенуа «чудесные таланты», чуть не пророки нового. О, жалкое столичное самоутешение! Опомнитесь! проснитесь г-да Бенуа!

IV. «Недостаток влияния старших на младших». О! Господи! Мало ли А. Н. Бенуа «влиял» на нас, посчитать только количество печатных строк, отмеченных конторой газеты «Речь». Строк, написанных кроме всего прочего еще в доброй отеческой надежде остановить развитие «нового искусства», «просветить» «молодых», залить грязью (не поливка ли?) ростки молодого сада.

Бенуа. В мире независимых и «принципиально левых» художников продолжается та же ристалищная горячка, которой отмечены были первые выступления всевозможных «Голубых роз», «Треугольников». «Ослиных хвостов» и т. п. кружков. В этой сфере художественной жизни перевес несомненно остается за Москвой перед Петербургом. Скромную выставку «Союза Молодежи» и рефераты гг. Боброва, Кульбина и Д. Бурлюка ни в каком случае нельзя сравнивать с тем «сплошным скандалом», что вот уже годами тянется в первопрестольной. Весной там дошло даже до рукопашной. Там же поддерживаются сношения с парижскими вождями левых. Но в общем нельзя сказать, чтобы наша à tout prix передовая молодежь подавала серьезные надежды. Во всем этом слишком много шума, из за которого невозможно расслышать, что творится дельного. О каждым годом ожидаешь, что вот-вот начнут выясняться наиболее сильные индивидуальности и наиболее серьезные задачи. Но до сих пор мы присутствуем лишь при каком-то легкомысленном «параде», — а это начинает приедаться и подрывать доверие ко всему движению.

Бурлюк. «Всевозможных „Голубых Роз“» — на этой выставке впервые ярко определилось то течение, в хвосте которого пытается плестись и сам г. Бенуа своими «пиковыми дамами». Эта выставка выявила дарования таких дивных, прекрасных душ, как загадочно прекрасный — истинный мистик Божиею милостью Кнабэ; чье творчество — важное растеряно временем признания таких жалких неучей, как Петров-Водкин и Яковлев. На этой выставке Фон-Визен указал всю неизмеримую глубину своего сверхчувственного дара проникновения в потустороннее. Наконец, Н. Сапунов, С. Судейкин, Кузнецов Павел, Уткин были славными их сподвижниками.

Русский интимизм — сразу был выявлен в ярких образцах — и вот Бенуа дает с размаха пощечину и этому направлению.

Бенуа. Подумайте только, что было бы, если бы этот «трогательный» вздор испокон веков сохраняли!^[3]

Сейчас эти вопросы, сопровождаемые уверением того, что и «я так сделаю», — имеют за собой самое настоящее основание по существу. Это не значит, что мы или вы напишите так, как пишут Ларионов, Гончарова или Лентулов, но вы, любезные читатели, имеете полное право провести четыре линии на бумаге, криво и косо нарисовать подобие человеческого лица и затем заявить, что так именно вы чувствуете, так видите, что вы честны и по-детски искренни, и вы будете правы требовать признания. Мало того — вы имеете полное основание обдать презрением и Лентулова, и Ларионова и Гончарову, а последние, в свою очередь, должны смиренно выносить ваше презрение, ибо вы имеете перед ними огромное преимущество: никогда и ничего вы «не умели», а вот они, несчастные, когда-то умели да еще и теперь умеют, — как им не стыдно!

Курьезнейший случай произошел на глазах у всей образованной, образованнейшей и изысканнейшей Европы с Henri Rousseau, знаменитым таможенным (или акцизным)? чиновником. Руссо годами выставлял в салоне «Независимых» свои «подносы» и «вывески», изображавшие всякую ребяческую чепуху, навеянную ему чтением и беседой с друзьями, и все в те, уже былые, времена от души потешались над его безобидными изделиями. Теперь посмотрите, что такое Руссо — с тех пор, как он отправился к предкам, а его наследием завладели величайшие артисты на эти дела — парижские торговцы картин. Именно его беспомощность и ребячество пришлись теперь кстати, на них удались над его безобидными изделиями. Тевами «sinceritié» и «honnêteté», и за картины Руссо теперь платятся десятки тысяч, причем многие из них уже украшают германские музеи, претендующие на передовитость. Под всем этим кроется не одно голое аферистничанье, но и какой-то «идеал времени»…

Бурлюк. Строки о Руссо — полны такого чухломски-столичного ресторанного — (лакей от Донона будет более чуток) — разбега игривой мысли, что я отказываюсь в этом месте диспутировать с г. Бенуа

И тут же рядом на столбцах той же газеты сравнивает все современное творчество с детской мазней — пишет чудовищный по скопческому хладнокровию фельетон «Трудно ли»? «Навеянный разговорами „в редакции“». — Хороша «редакция»!!. — если в ней Д. А. Левин — грамотей — открыто признававшийся, что не знаком с творчеством г. Брюсова — дворник моего дома более «начитан» (25 томное издание)! Это пишется о той самой Гончаровой, о том самом Пикассо, о котором вчера Хамелеон критики — писал:

Бенуа. Но никому в голову не пришло «учиться» у икон — взглянуть на них как на спасительный урок в общей растерянности. Ныне же представляется дело совершенно иначе и просто кажется, что нужно быть слепым, чтобы не видеть колоссального воздействия искусства икон на новое искусство. Какой-нибудь Никола Чудотворец или Рождество Богородицы XIV века — помогает нам понять Матисса, Пикассо, Лефоконье, Гончарову и наоборот, через новое в искусстве, через творчество этих художников — мы гораздо глубже начинаем чувствовать — юное, мощное, живительное в иконах!

Бурлюк. Ей-ей читаешь и не веришь, как в одно и то же время г-н Бенуа ухитряется писать:

Бенуа. Самый бедный бедняк и тот может копировать, за неимением другого, разбитый чайник, пару картошек, трехкопеечный хлеб или хотя бы свой ящик с красками. При этом в этой области как раз имеются «руководства». Сезанн, Гоген и Ван-Гог показали, как по-новому можно трактовать эти бессюжетные сюжеты. К ним прибавились за последнее время «руководства еще более новые» — Пикассо, Брака. Лефоконье, Матисса и др. А ведь пропись — но последнее дело, и особенно всегда были соблазнительны прописи «последнего издания», и в этом худого ничего нет, ибо желание новенького есть простой закон эволюции.

Бурлюк. Изругать «бессюжетными» сюжетами — «новеньким». Ясно: Бенуа трусит назвать это все, по-прежнему, «мазней» — а авторов «неучами» и «вандалами».

Бенуа. Приведу еще одну справочку. Теперь, всякому, мало-мальски знакомому с русской современной живописью совершенно ясно, что Сомов и Бакст — два первоклассных мастера. Можно их любить или не любить, признавать или не признавать, но уже, во всяком случае, никому в голову не придет спорить против того, что они именно не мастера в полном смысле слова. И, однако, лет пятнадцать тому назад, когда Сомов и Бакст «начинали», по публике пронесся совершенно такой же смешок, как теперь, и послышались точь-в-точь те же фразы в приложении к ним: «да так и я умею, вот мой Ваня совсем так же мажет, как ваш Сомов».

Бурлюк. Бенуа критик — враг всего Нового в искусстве — но он единственнейший и опаснейший — он притворяется другом Нового искусства Он претендует на добродушие близкого человека — его жестокость между тем не поддается никакому описанию.

Когда маститый И. Репин посылает проклятия всему новому, мы уважаем его ненависть. Но какую бурю гадливости, отвращения вызывает в нас двуличная тактика А. Бенуа.

Бенуа. Однако, все же налицо впечатление, что искусство замерло или замирает. Неистово орут модернисты и футуристы, машут красными и черными знаменами, лезут на баррикады, кувыркаются, бросают вызовы направо и налево, уверяют, что они все погубят и все воскресят; картины и поэмы, которые они пишут, одна «страшнее» другой; они во всем придерживаются крайностей, и, однако, от всей этой суматохи является лишь впечатление усталости и даже скуки. Все как-то хочется им крикнуть: да успокойтесь же, господа, скажите хоть два слова толком, бросьте этот гвалт самохвальства, покажите, как вы смотрите на жизнь. Но и крикнуть не сумеешь, — до такой степени расходилась стихия торжествующего озорства, до такой степени десятки тысяч молодых людей ушли в сплошное беснование.

Бурлюк. Сегодня он обливает помоями, дискредитирует — даже как на «опыты» уже не смотрит на все новое, а вчера он писал: «Пикассо обновляет — это оздоровление жизни, посещение галереи С. И. Щукина — очищение вкуса — сила воздействия „нового“ на душу — неисчерпаема» и т. д. Если не хочешь идти за этим победным шествием новой красоты, потянуть — силой повлекут.

Бенуа. Недаром мы теперь так заинтересовались детскими рисунками, лубками, изделиями дикарей, вывесками и всякими памятниками первобытных культур. Во всем этом мы как-то лучше «нащупываем душу», мы как-то способны им полнее верить, а ведь именно в какой-либо вере мы нуждаемся, как голодающие нуждаются в хлебе.

Бурлюк. Но Бенуа не хочет ничего «упустить»: он хочет быть нашим «учителем» — «мы открыли» (?)!.. одной рукой Бенуа держит, другой бьет!

Бенуа. Вы, может быть, в претензии на то, что «наши» дети расшалились, что от их возни стало неуютно? Да просто собственного своего голоса от окружающего галдежа не слышишь.

Бурлюк. Бенуа производить впечатление — человека гордого и высокомерного, у него тон папаши, он все время защищает грудью новое искусство — это не бульварная пресса, разинувшая рот от изумления и новых впечатлений — (провинциальный репортеришка А. Д. Левин). — Нет, Бенуа уже нашел, «что делать». Ранее он не замечал, потом «они» стали ругать, потом «смалодушничали» — «добрая тетя» и вдруг стали говорить комплименты.

Бенуа. Но они молодые, здоровые, сильные (Машков не силен? Лентулов не силен? Татлин? да это все форменные силачи) — они еще себя успеют показать, а вы успеете убедиться в том, что «вам так, как они делают, не сделать».

Хоть и злят «Бубновые валеты», и смущают «Ослиные Хвосты», а тут же ведь приходится констатировать, что среди них масса высокодаровитых людей, ярких и сильных. Что-то они еще дадут, чем-то еще порадуют?

Бурлюк. Но это сегодня, а завтра Бенуа — и это что совсем новое в извилистой стезе — этого главаря шайки российских «художественных» и «нехудожественных» критиков. Бенуа ни одного дня не шел прямой линией — он, как петербургская погода: сегодня хвалить, завтра — ругает, сегодня «заигрывает», завтра — оплевывает. Но в последнем фельетоне Бенуа «открыто призывает к бойкоту Новой Красоты», и теперь нам очевидно, в лице Бенуа Новое искусство имеет самого злого, самого хитрого и опасного врага! Бенуа хвалить и понимает Стеллецкого, Шухаева, ничтожного карикатуриста Яковлева — понимает тех, кто пытался подлизаться к беззубому академизму — все же остальное Бенуа оплевывает, топчет, над всем остальным издевается. Ему все равно Сезанн это, Гоген или Ван-Гог — они, кто в деды ему годятся, кто давно мертвы, но чья слава превыше всех тех, кому Бенуа языком своего славословия вытирает пятки.

Бенуа. Так вот и я советую прибегнуть сейчас к этому испытанному средству. Во первых, давайте попросту, без иронии, порадуемся тому, что «они» шалят и дурят: скорее всего это показывает, что они здоровы. А затем «ne faisons pas attention»! Это не значить, что мы будем их игнорировать (ведь это наша плоть от плоти, ну, как же игнорировать?), а так не будем разыгрывать слишком «строгих дядей», а любуясь украдкой, дадим «им» перебеситься и сами этому порадуемся. Среди этих скандалистов целый рой людей в высшей степени даровитых, и грешно допускать мысль, что они все окажутся «пустоцветами».

Бурлюк. Г-н Бенуа! г-н Бенуа! Ваши слова, как мошки пред лицом света и истины и они стоят еще меньше, чем Вы за них получаете «построчно», но для искусства, для его сохранности, для развития его, Ваша «художественная» деятельность вредна и гибельна. Кнабэ и Фон-Визен «окончили» уже писать есть ли их творчество в музеях, где Грабарь и ваши «имитации» заняли все стены?

Чуть не десять лет Новое искусство одно пользуется вниманием и любовью общества. Но в музеях, есть ли картины представителей этого Нового? Или вы ждете, что мы будем писать как милые вам Шухаевы и Бродские? Или вы думаете, что Владимир Бурлюк, М. Ларионов превратятся в Петрова-Водкина? Или вокзальщики (М. К. Ж. Д.) Кустодиев и Добужинский обучать В. Б. Кандинского и Розанову «настоящей» живописи? Вы пробились уже ко всем кассам, вы меньше пишите, чем считаете деньги за заказы — и что же, где результаты? Копировка старых гравюрок, бисерные вышивочки, картинки из «Родины» это очень мало, чтобы перевоплотить жизнь. Вы беспомощны даже шуметь. Вы выступили как «неудачные» «ученики».

Но я обращаюсь ко всем пишущим о Новом искусстве! — Бросьте лицемерить, будьте правдивы, не берите пример с Бенуа: не хвалите то, что вам не нравится. Открыто выражайте ваше негодование. Будьте прямодушны, как Репин!!. И Бенуа, и Репин уже в музеях, их творчество — творчество прежних дней — уже запечатлено на страницах музеев. Теперь время отметить наши дни. Не обращайте внимания на «завистливые к славе» крики Бенуа. Требуйте себе места в Музеях!!! Ведь Новое Русское искусство — ведь Новое Западное отразили культуру нашего дня. Ведь академизм умер. Сезанн, Гоген и Ван Гог — классики и слабыми ручейками заштатных художников — испугавшихся прихода яркого света Нового искусства не остановят победного шествия. Бенуа же надо посоветовать составить монографии об Айвазовскому Шишкине, Сомове^[4]. Лагорио, Кондратенко, Семирадском, Баксте и прочих великих и славных — впредь до Водкина, Стеллецкого и др. многих. Этим можно заняться пока все «балуются» «рой» «талантов» и «молодцов». — Добрая тетя — слава Богу, что вы решили оставить нас в покое, хитрая тетя в одной руке конфетка — в другой за спиной — пистолет!

Вам только не дождаться этого исправления.

Вы пойдете за нами. Но многие тысячи молодых и сильных — они поведут дорогу Новой жизни к Новой красоте, а болото вашей неясности, все эти жалкие эпигоны академизма, выродившиеся и ослабевшие — Баксты, Бразы, Сомовы, Лагорио, Кондратенко и др. останутся в стороне, как заштатный город, никому ненужный и жалкий.

P. S. Теоретическая сторона Нового Искусства (Живопись) изложена мной в статье «Живописный контрапункт» в книге: «Пощечина общественному вкусу».

Д. Д. Бурлюк

Николай Бурлюк

О пародии и о подражании

Нами на днях от нашего друга, известного поэта Б. Н. Л., получено письмо, несколько строк которого мы считаем необходимым поместить здесь: «Милые Н. и Д.! Только что прочел, очевидно, на днях вышедшую в Казани довольно большую книгу — альманах: „Нео-футуризм — пощечина общественным вкусам“. Участники ее — вымышленные лица, книга же — скрытая пародия на наши издания. В книжонке этой Хлебников назван гением. Некоторые стихотворения целиком и весьма бездарно написаны под вещи В. Хлебникова, а репродукции и рисунки почти без изменения подписаны наименованием ваших картин, Ларионова и др., например: „лейт линия, концепированная по фракийскому методу“ „пейзаж с 6 точек зрения“, „лучистая ветчина“ и т. д. Пародия эта намеренно не явная, с определенной целью на время ввести в заблуждение широкую публику, а затем объявить во всеуслышание, что мы приняли эту казанскую с-ь за своих единомышленников».

Конечно казанцам быть может и удастся ввести в заблуждение кое кого из тех, кто уж особенно понимает в новом искусстве. Им надо послать свою книжицу в «Речь» — Д. Левину, а тот запросит А. Бенуа — и мы будем иметь еще одно «Художественное письмо», о том, что в Казани новое искусство сильнее и лучше, чем в столицах Проведет какую либо глубокомысленную параллель между иконой XIII века и этой книжкой, а бездарных идиотов, приказчиков от безделья укажет как пример, достойный подражания нашего. Нас молодых и сильных.

Нашелся же в прошлом году некто г. Койранский — великий московский бенуа, что благодаря ошибки в номерках разругал (настоящего Пикассо) русского художника и пропел гимн (г. Калиннику) желая конечно сделать наоборот.

Наивные казанские провинциалы пошлите ему вашу книгу и вы будете спасены. Ваши труды не пропадут даром.

Достойно внимания, что все подражатели оказываются обладающими совершенно негодными мозгами, лишь они пытаются копировать истинные образцы нового. Они не могут придумать ничего своего нового («в нашем духе»); или тупо, рабски копируют созданное, или же более, чем по детски беспомощны.

Желательно было бы устроить публичное испытание: смог ли бы кто либо из представителей прежней поэзии в определ. срок написать стихотв., аналогичное «Кукси кук мук и скук» — Перевертен’ю В. Хлебникова.

Этот конкурс был бы посерьезнее несчастных упражнений г. Брюсовцев, пишущих то в духе г. Пушкина, то обдирающих старенького Виллона.

Но трудно было бы предупредить «домашнюю заготовку».

Н. Д. Б.