"14 марта 1907 года въ Москвѣ былъ убитъ извѣстный русскій журналистъ, редакторъ "Русскихъ Вѣдомостей", членъ 1-й Госуд. Думы Григорій Борисовичъ Іоллосъ.
Скоро исполнится 10 лѣтъ со времени этой печальной утраты. Это -- одна изъ самыхъ тяжелыхъ страницъ въ исторіи русскаго освободительнаго движеніи.
Талантливый журналистъ искренній демократъ, членъ Гос. Думы былъ убитъ выстрѣломъ изъ револьвера темнымъ рабочимъ, вотъ ужъ, дѣйствительно, не вѣдавшимъ, что онъ творилъ,-- былъ убитъ по указанію членовъ союза русскаго народа и членовъ охранныхъ отдѣленій, прекрасно вѣдавшихъ то, что они творили.
Объ убійствѣ Іоллоса скоро будутъ разсказаны ужасныя вещи. Въ настоящее же время я остановлюсь только на моихъ точныхъ вспоминаніяхъ о томъ, какъ мнѣ пришлось познакомиться съ разсказомъ объ этомъ событіи со словъ самого его убійцы, рабочаго Федорова.
Въ концѣ 1908 г. или въ началѣ 1909, когда я жилъ въ Парижѣ, и былъ занять дѣломъ Азефа, одно изъ хорошо извѣстныхъ мнѣ среди эмигрантовъ лицъ обратилось къ мнѣ съ просьбой дать нѣсколько сотъ франковъ для рабочаго, желавшаго ѣхать въ Россію по серьозному дѣлу.
Деньги у меня были. Я согласился дать нужную сумму, но, передавая деньги, я спросилъ -- кто ѣдетъ и зачѣмъ именно. Мнѣ отвѣтили: "Въ Россію ѣдетъ В. (подъ этимъ именемъ жилъ въ Парижѣ Федоровъ), рабочій, убившій Іоллоса".
Я моментально взялъ назадъ деньги и сказалъ:
-- Убійца Іоллоса не имѣетъ права принимать какое бы то ни было участіе въ революціонномъ движеніи!
Къ моему изумленію, мой отвѣтъ даже не былъ сразу понятъ тѣмъ, съ кѣмъ я творилъ. Мнѣ задали вопросъ: "Почему же?" и т. п.
Между нами завязался спорь.
Мнѣ говорили: "Онъ (т. е. Федоровъ) ни можетъ долѣе такъ жить. Его мучить совѣсть. Онъ хочетъ загладитъ свою вину" и т. д. Въ видѣ послѣдняго, самаго сильнаго, аргумента мнѣ было сказано: "Если ему не дадутъ возможности уѣхать въ Россію, онъ пуститъ себѣ пулю въ лобъ".
Кончая нашъ споръ на тему о томъ, ѣхать или не ѣхать Федорову въ Россію для того, чтобы принять участіе въ революціонномъ движеніи для искупленія своей невольной вины, я категорически заявилъ, что не могу понять, какъ можетъ жить человѣкъ послѣ того, какъ онъ имѣлъ несчастіе,-- хотя бы по недоразумѣнію,-- совершить такое преступленіе, какъ убійство Іоллоса, и что для убійцы Іоллоса пустить себѣ пулю въ лобъ -- одинъ изъ лучшихъ исходовъ изъ его положенія.
На вопросъ,-- развѣ для Федорова нѣтъ другого, лучшаго исхода,-- я сказалъ, что при желаніи Федоровъ, конечно, сможетъ найти и лучшій исходъ, а именно:-- пусть онъ ѣдетъ въ Россію, что бы тамъ его ни ждало за нѣсколько совершенныхъ имъ убійствъ, пусть тамъ онъ требуетъ надъ собой гласнаго суда, пусть на судѣ разскажетъ все, что знаетъ о дѣлѣ Іоллоса, на колѣняхъ проситъ прошенія у русскаго общества за совершеніе имъ убійства однаго изъ самыхъ дорогахъ его членовъ -- Іоллоса.
Эти мои слова были переданы Федорову, и черезъ нѣсколько дней онъ пришелъ ко мнѣ поговорить о своемъ дѣлѣ. Оказалось, что я съ нимъ уже былъ знакомъ, но я только не зналъ, что онъ -- убійца Іоллоса.
Я старался убѣдить Федорова, что онъ долженъ разъ навсегда отказаться отъ всѣхъ плановъ дальнѣйшаго участія въ революціонномъ движеніи. Онъ согласился съ этимъ и съ тѣмъ, что то, что я ему предлагалъ,-- что онъ долженъ былъ сдѣлать въ его положеніи,-- ѣхать въ Россію и передъ лицомъ русскаго общества просить прошенія за совершенное преступленіе.
Но я зналъ, что для этой поѣздки въ Россію Федорову нужно было обладать большимъ характеромъ и большой силой воли, чѣмъ спустить курокъ револьвера въ дѣлѣ Іоллоса или дѣйствовать кинжаломъ въ дѣлѣ Казанцева, а потому я всячески уговаривалъ его возможно лучше взвѣсить свои силы, прежде тѣмъ рѣшиться ѣхать въ Россію, и въ то же самое время предлагалъ ему лучше уйти навсегда изъ русской колоніи въ сторону, постараться, чтобы о немъ забыли, и никогда не мечтать принятъ какое либо участіе въ русскомъ революціонномъ движеніи, чѣмъ ѣхать въ Россію, если онъ хоть только на минуту колеблется, въ виду той отвѣтственности, которая его ждетъ въ Россіи.
Окружавшіе Федорова не были согласны со мной и всячески отговаривали его отъ поѣздки въ Россію. Не смотря на временныя колебанія, Федоровъ, повидимому, рѣшался ѣхать въ Россію и потребовать, такимъ образомъ, гласнаго надъ собой суда по дѣлу Іоллоса и покушенія на жизнь графа Витте, въ этомъ онъ также игралъ главную роль.
Для того, чтобы обезпечить большую гласность дѣла и лучшее освѣщеніе всего дѣла я предлагалъ передъ поѣздкой Федорова въ Россію возможно шире освѣтитъ его дѣло въ печати и добиться того, чтобы со стороны русскаго суда было заявлено требованіе выдачи Федорова въ Россію и, такимъ образомъ, формально была бы гарантирована гласность суда надъ нимъ.
Все дѣлалось, съ вѣдома и согласія Федорова, и тѣхъ, кто быть близокъ къ нему. По указанію вліятельныхъ представителей эмиграціи было рѣшено избѣжать выдачи Федорова изъ такихъ странъ. какъ Франція, чтобы не создавать тамъ прецедентовъ возможности выдачи по какимъ-либо политическимъ обвиненіямъ.
Съ тѣхъ поръ. кокъ ФоДср-іЪ рѣшился ѣхать въ Россію, я ста;"алс:г "-гъ дѣду грядахъ возможно широкую огласку.
Обо всемъ, что по этому дѣлу я дѣлалъ тогда въ Парижѣ, хорошо знали и въ Россіи. Все дѣлалось на глазахъ и европейскихъ и русскихъ читателей. За нашими разоблаченіями внимательно слѣдили и въ Европѣ, и въ Россіи. Намъ навстрѣчу въ разслѣдованіи дѣла объ убійствѣ Іоллоса и и покушеніи на убійство графа Витте не пошли только русскія власти, которыя, конечно, должны были идти первыми.
Въ Парижѣ въ своей квартирѣ въ редакціи "Былого", я устроилъ свиданіе Федорова въ присутствіи членовъ русской колонія съ французскими журналистами. Они внимательно разспрашивали Федорова о дѣлѣ убійства Іоллоса и о покушеніи на жизнь гр. Витте. Его разсказъ былъ затѣмъ тогда же одновременно помѣшенъ въ "Matin", въ англійскихъ, итаільянскихъ и др. газетахъ. Эти статьи въ переводахъ появились въ то же время я въ русскихъ газетахъ
О желаніи Федорова ѣхать въ Россію было сообщено и въ русскихъ газетахъ.
Приблизительно въ то же самое время въ редакцію "Былого" я пригласилъ для опроса Федорова одного очень извѣстнаго члена Гос. Думы и одного тоже очень извѣстнаго петроградскаго присяжнаго повѣреннаго. Оба они -- близкіе друзья Іоллоса.
Въ изъ присутствіи Федоровъ повторилъ еще разъ весь свой разсказъ о дѣлѣ Іоллоса и дѣлѣ гр. Витте, о роли въ этихъ двухъ дѣлахъ охранника, члена союза русскаго народа, Казанцова и о роли московской охраны вообще и т. д.
Охранникъ Казанцовъ убѣждаетъ темнаго рабочаго Федорова во, томъ, что Іоллосъ укралъ партійныя революціонныя деньги, и что его надо за это "проучить". Онъ даетъ Федорову револьверъ, указываетъ на улицѣ Іоллоса, даетъ планъ, какъ лучше подстеречь его, какъ лучше скрыться послѣ убійства и т. д.
Послѣ убійства Іоллоса тотъ же Казанцовъ съ помощью охранниковъ укрываетъ Федорова, сначала въ Москвѣ, потомъ въ Петроградѣ, съ его помощью подкладываетъ бомбы въ домѣ гр. Витте, забравшись на крышу его лома.
Какимъ темнымъ человѣкомъ ни былъ Федоровъ онъ, однако, въ концѣ-концовъ понимаетъ,-- кто и для какихъ цѣлей имъ пользовался. Чтобы отмстить, онъ убиваетъ весной 1907 и своего змѣя-искусителя Казанцова.
Заграницей, когда я встрѣтилъ Федорова, онъ уже вполнѣ ясно отдавалъ отчетъ, что онъ сдѣлалъ и въ чьихъ рукахъ онъ бытъ тогда послушнымъ орудіемъ. Въ разговорахъ со мной Федоровъ назвалъ эти имена. Онъ, какъ оказалось, и денегъ просилъ у меня черезъ то лицо, о которомъ вначалѣ была рѣчь, для поѣздки въ Россію, именно для того, чтобы сосчитаться съ тѣми, кто обманулъ его и заставилъ убитъ Іоллоса. Мнѣ были имъ указаны и имена этихъ лицъ.
На всѣ вопросы бывшихъ въ моей квартирѣ члена Гос. Думы и петроградскаго присяжнаго повѣреннаго Федоровъ отвѣчалъ обстоятельно.
Жутко было слушать его... До сихъ поръ изъ моей памяти не можетъ изгладиться два эпизода въ его разсказѣ. Оба они относятся къ послѣднимъ минутамъ жизни Іоллоса.
Первый разсказъ былъ о томъ, какъ въ "чайной" сидитъ охранникъ Казанцевъ съ Федоровымъ и даетъ послѣднія ему инструкціи, какъ вѣрнѣе убить Іоллоса.
Другой эпизодъ -- это встрѣча Іоллоса съ его убійцей близъ редакціи "Русскихъ Вѣдомостей". въ рукахъ котораго былъ револьверъ, полученный имъ изъ московскаго охраннаго отдѣленія.
Іоллосъ шелъ задумчивымъ, и не обращалъ вниманія на то, что вокругъ него происходило. Федоровь -- отъ него въ 3-4 шагахъ, стоитъ прямо противъ него и смотритъ ему прямо въ глаза. Онъ стрѣляетъ Іоллосу прямо въ лицо, губу и голову. Іоллосъ нѣсколько мгновеній какъ бы продолжаетъ стоять противъ него, но у него на лицѣ уже зіяетъ какая то черная яма... Затѣмъ онъ какъ снопъ падаетъ къ ногамъ своего убійцы.
Убійца поспѣшно скрывается, скоро оказывается въ объятіяхъ охранника Казанцева, его поздравляютъ, благодарятъ и осыпаютъ поцѣлуями.
Когда кончился допросъ Федорова, онъ ушелъ. Насъ оставалось трое: членъ Гос. Думы, петроградскій присяжный повѣренный и я. Присяжный повѣренный сказалъ мнѣ:
-- Могъ ли я думать, что я когда нибудь буду въ такой обстановкѣ выслушивать разсказъ объ убійствѣ моего лучшаго друга -- отъ самого его убійцы! Я устроилъ Федорова въ Парижѣ неподалеку отъ себя и далъ ему возможность приготовиться къ отъѣзду въ Россію и выждать удобное время. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, Федоровъ не поѣхалъ съ Россію, но я ни разу не дѣлалъ никакой попытки ускоритъ его отъѣздъ. Для меня было ясно, что его поѣздка съ Россію должна была быть имъ сдѣлана вполнѣ добровольно или ее не нужно было дѣлать совсѣмъ.
За это время нашлись люди, которые убѣдили Федорова не ѣхать въ Россію, и убѣдили его въ этомъ потому, что сами были увѣрены, что я ошибаюсь, что судъ въ Россіи будетъ при закрытыхъ дверяхъ, и нельзя будетъ пролить полнаго свѣта на дѣло Іоллоса, что, кромѣ очень тяжелыхъ послѣдствій для самаго Федорова, не можетъ получиться никакихъ результатовъ отъ его поѣздки въ Россію и т. д., и т. д. Мои возраженія противъ этихъ соображеній не поколебали тѣхъ, кто вліялъ на Федорова.
Однажды Федоровъ пришелъ ко мнѣ и заявилъ, что онъ рѣшилъ подчиниться тому, что отъ него требовали мои противники и я этому ѣхать въ Россію, такъ какъ я предлагаю ему, онъ не хочетъ. На это я отвѣтилъ Федорову, что помогать ему ѣхать въ Россію нелегально, какъ онъ хочетъ и какъ ему совѣтуютъ нѣкоторыя лица, я не считаю для себя и политически и нравственно допустимымъ. Я ему сто разъ повторилъ, что по моему мнѣнію, онъ послѣ убійства Іоллоса не имѣетъ права принимать когда-либо и какое-либо участіе въ революціонномъ движеніи.
Федоровъ, конечно, не услышалъ отъ меня ни упрековъ, ни наставленія непремѣнно ѣхать въ Россію. Я даже обрадовался, что онъ рѣшилъ не ѣхать въ Россію, потому что у меня не было увѣренности, что у него хватитъ характера вынести всѣ предстоящія ему испытанія. Мнѣ хотѣлось ему сказать: "сынъ, несчастный! Постарайся, чтобы забыли всѣ твое имя!"
О томъ, что было потомъ съ Федоровымъ, говорить не стоитъ, а можно было бы много разсказать.
Послѣ 1909 г. онъ нелегально все-таки съѣздилъ въ Россію, побывалъ въ то время, въ Петроградѣ, Москвѣ, Финляндіи и вернулся въ Парижъ. За время его новаго пребыванія въ Парижѣ онъ былъ внѣ политическихъ кружкахъ. Все, что было съ нимъ за то время, было крайне печально. Тупой, крайне неразвитой человѣкъ, Федоровъ былъ несчастіемъ для русской колоніи въ Парижѣ.
Судьба жестоко покарала этого рокового человѣка.
Здѣсь въ Петроградѣ, за мой пріѣздъ, я услышалъ многое, что дополнило мнѣ разсказъ Федорова объ убійствѣ Іоллоса.
Разумѣется, будетъ время -- надо пожелать, чтобы оно наступило возможно скорѣе -- чтобы на дѣло I. Б. Іоллоса былъ пролитъ полный свѣтъ.
Это время, кажется, наступаетъ...
О дѣлѣ Іоллоса много знаетъ П. А. Столыпинъ, бывшій тогда предсѣдателемъ совѣта министровъ и ген. Гершельманъ, бывшій тогда генералъ-губернаторомъ. Но ихъ нѣтъ въ живыхъ за нихъ многое касающееся ихъ должны разсказать другіе.
Много важнаго по этому вопросу могли бы намъ разсказать сенаторъ Трусевичъ, ген. Курловъ, докторъ Дубрвинъ, Буксгевденъ, ген. Герасимовъ и мн. друг.
Много важнаго долженъ разсказать и тогдашній московскій градоначальникъ ген. А. А. Рейнботъ-Рѣзвой. Онъ былъ въ Петроградѣ, когда былъ убитъ Іоллосъ и по телефону отдалъ приказъ полиціи употребитъ всѣ усилія отыскать убійцъ и придать дѣлу возможно широкую огласку.
О чемъ могли бы разсказать всѣ эти лица, о томъ слѣдуютъ пункты"...
"Приазовскій край". 1916. No 342. 29 декабря.