Три встречи

( Поэма )

I

Сегодня ей минуло тридцать лет.

И в этот день -- для женщины печальный,

Когда красы и молодости цвет

Сияет ей улыбкою прощальной --

Весь этот день, задумавшись, она

Безмолвная сидела у окна,

И, не сводя рассеянного взгляда

С густых аллей запущенного сада,

Где осыпались жёлтые листы,

Как прежних лет отрадные мечты...

Она, бледна, с косою белокурой,

С изящною и тонкою фигурой,

Вся в трауре...

Вечерняя роса

Легла кругом, зарделись небеса

Оттенком роз и бледной позолоты,

Когда она неспешно перешла

Чрез комнату и, с круглого стола

Взяв ящичек изысканной работы,

Вернулась с ним к окошку. На щеках

Разлился вдруг румянец, и в глазах

Блеснул огонь. Она, вздохнув, открыла

Шкатулку, где тринадцать лет хранила

Воспоминания о дорогих часах,

Что были так мучительны и сладки,

И как хранят засохшие цветы

Иль дневника старинные листы --

Она хранит поблёкшие перчатки...

Их -- три. Духов чуть слышный аромат

В ней оживил воспоминаний ряд

Из прошлого, когда с наивной верой

От жизни ждут и счастья, и добра.

Вот с этою перчаткой светло-серой

Пред ней встаёт волшебный час утра,

Старинный парк, тенистый и зелёный,

Зеркальный пруд, цветами окружённый,

И молодость, и счастье, и весна!

Невольного смущения полна --

Она, дрожа как будто в лихорадке,

Когда на миг рука её в перчатке

Коснулася протянутой руки

Приезжего, который из столицы

Заехал к ним -- потупила ресницы...

А яблони душистые цветки

Над головами их благоухали,

Струи воды за лодкою бежали,

Безоблачно синели небеса,

Её подруг весёлых голоса

Неслися ввысь, как жаворонка трели.

Он тихо грёб, глаза его блестели,

На бледный лоб спускались волоса...

На берегу, под сению каштана,

Где слышалось журчание фонтана,

Ждала их мать. С зарёй другого дня

Уехал гость, но свято сохраня

Перчатку ту, которой он рукою

Коснулся раз -- наедине с собою

Сказать: люблю! не смела бы она...

II

Прошли года. Примерная жена

И мать -- она казалась примиренной

С судьбой своей, и муки затаённой

В её душе не угадал бы свет.

Ей двадцать семь исполнилося лет,

На вид она была вполне счастливой;

Лишь иногда ей память прихотливо

Являла вдруг любимые черты,

И отгонять подобные мечты

Ей было жаль... Обуреваем сплином,

Скитался он "свободным гражданином"

В чужих краях, безделием томим,

Не зная сам, что ею был любим

В былые дни... И вот, на шумном бале

Они в толпе друг друга повстречали.

Он подошёл, опять в своих руках

Он сжал её трепещущую руку.

Как описать восторг её и муку?

Но всё ж она сдержала на устах

Слова любви: казалася бесстрастной,

Холодною... Он сильно постарел,

Но взор его глубоких глаз горел

И чаровал какой-то негой властной...

Испугана, душою смущена,

Чрез восемь дней уехала она

Из города, но увезла с собою

Перчатку ту, которой он рукою

Коснулся в тот блаженно чудный час,

Когда они, под звуки уносясь

Волшебные, кружилися по зале --

Счастливые на этом скучном бале.

III

И вот пред ней лежит ещё одна --

Последняя из дорогих перчаток.

О, если б слёз горячих отпечаток,

Безумных слёз -- могла хранить она!

Увы! судьба с насмешкой роковою

Решила всё: к себе она вдовою

Вернулася, ребёнка схоронив

И мужа. В ней, когда прошёл порыв

Отчаянья -- надежда на свиданье

Воскресла вновь и трепет ожиданья.

Тянулися мучительные дни

И вот опять увиделись они --

Но как? В кружке друзей её старинных,

В одной из тех интимнейших гостиных,

Куда на днях заехала она --

Сидел и он, а с ним -- его жена!

Он был женат почти уже полгода.

Женат! К чему ж ей поздняя свобода?

О, тайных мук тяжёлые года!

Жена его любима, молода...

И в первый раз тоски ревнивой жало

Кольнуло грудь. Соперницу желала

Она найти ужасною... но та

Так весела, приветлива, проста

Казалася, так детски миловидна --

Что ей в душе тотчас же стало стыдно!

Муж также был беспечен и влюблён;

С ней дружески разговорился он,

Болтал, шутил -- счастливый безотчётно.

И лишь, когда, прощаяся, она

Приподнялась серьёзна и бледна --

Глаза его печалью мимолётной,

Противоречившей улыбке беззаботной,

Подёрнулись... Возможно ли, чтоб мог

Он сожалеть? Иль это был упрёк?..

Не ей решить подобную загадку!

Да и к чему? Но чёрную перчатку,

Которая в тот вечер на руке

Её была -- в заветном уголке

Она хранит и бережёт ревниво...

Спустилась ночь -- тиха и молчалива,

Как тихая, безмолвная печаль.

Вдова глядит в темнеющую даль

Из глаз её струятся тихо слёзы.

О, светлые утраченные грёзы --

Как жалко их, как бесконечно жаль!

Безумная! К чему во имя долга

Она с собой боролася так долго!

Вся жизнь прошла без счастья, без любви,

Без радостей! Стремления свои

Она в душе сурово заглушила,

И ей судьба жестоко отомстила:

Года борьбы, волнений и тревог,

Мучительной душевной лихорадки,

Три старые ненужные перчатки --

Вот жизнь её, вот радостей итог!

1887 г.

У тихой пристани

(Поэма)

I

Ночною мглой, как саваном одета,

С Распятием, черневшим на стене,

Печальною казалась келья эта,

Где разговор вели наедине

Чуть слышный две подруги-инокини.

В одной из них твердило о кручине

Глубокой всё: и бледные уста,

Где скорбная виднелася черта,

И взор очей, горевших лихорадкой.

С отрадою мучительной и сладкой

Она душой жила ещё в былом,

И этих грёз молитвой и постом

Она изгнать доселе не успела.

Другая -- вся сияла чистотой

Душевною и вешней красотой;

Она, любви не знавшая, всецело

Себя отдать решилася Творцу.

И всё ж теперь, подобная пловцу,

Что бездною невольно привлечённый

Стоит над ней у берега смущённый, --

Она, дрожа, готовилась рассказ

Сестры своей услышать первый раз...

"Двенадцать лет, -- ей молвила другая,

Прошло с тех пор, как я, изнемогая,

Пришла сюда, но память о былом

Живёт во мне: пред Божьим алтарём

Я не нашла желанного забвенья,

Не охладил холодный мрамор плит

Того огня, что всё ещё горит

В груди моей. Молитвенное пенье

Тяжёлый вздох души не заглушит,

И мысль моя стремится за ограду,

Она летит к тому земному аду,

Что раем был когда-то для меня, --

Летит к тому, кого любила страстно,

Кого люблю и разлюбить не властна".

Как юный лес при первом свете дня

Трепещет весь, внезапно пробуждённый,

Так девушка с тревогой затаённой

Речам таким внимала в первый раз,

Желая знать и знания боясь...

Тут старшая внезапно сжала руки

Её в своих: "Прости, я не тебе

Должна б сказать... но, Боже, эти муки

Так много лет таила я в себе,

Так жаждала сочувствия порою!

Прости, дитя. Я всё тебе открою."

II

"В Париже том, где жизнь кипит ключом,

Волнуяся, как вспененное море --

Есть уголок, что многим незнаком.

Там дышится привольно на просторе

Больших садов, и куполы церквей

Издалека сияют меж ветвей.

Наш дом стоял среди большого сада,

Где я бродить порой бывала рада

По целым дням. Прозрачней чем листы

Весенние цвели тогда мечты

В душе моей. Не рассуждая много,

Опекуном воспитанная строго,

В семнадцать лет я вышла за того,

Кто мне в мужья назначен был. Его

Я всей душой глубоко почитала,

Но умер он -- и я вдовою стала

Наивною, как девочка. Вполне

Счастливой жизнь тогда казалась мне.

Цветы, рояль и бедных посещенья,

Кружок друзей -- иного развлеченья

Не знала я. В то время я была

Так радостно, так детски весела,

Что многие невольно принимали

Меня -- вдову -- за барышню... Теперь

Себя узнать я не могу, поверь.

Но день настал, и этот день едва ли

Забуду я... К обедне я в собор

Спокойно шла, когда невольно взор

Скрестился мой с другим глубоким взором

Решительных и властных серых глаз --

И я любовь узнала в первый раз:

Восторг её волшебный, о котором

Джульетта нам и Гретхен говорят.

Весь этот день одна за фортепьяно

Я провела, и незнакомца взгляд

Являлся мне, как будто из тумана...

Когда ж опять на следующий день,

Поднявшися на первую ступень

Собора, я увидела в притворе

Его лицо, и также в этом взоре

Прочла любовь -- не помню, что со мной

Тут было: как решился он сначала

Заговорить, как я ему внимала,

Как сделал он игрушкою, рабой

Меня своей, и всю могучей воле

Как подчинил -- теперь не помню боле.

Я отдалась вполне моей любви,

Она была грехом, но отчего же

Ты в душу нам вложил её, о, Боже,

И жар её зажёг у нас в крови?

Мы виделись в его уединённой

Квартире. Там, у яркого огня,

Он ожидал с волнением меня...

Он узнавал -- счастливый, возбуждённый --

Мои шаги и, дверь приотворя,

Спешил ко мне навстречу, говоря:

"Ты ль это?" -- Я. -- О, чудные мгновенья!

Они прошли, но нет душе забвенья...

III

Порою мы обедали вдвоём

Там, у меня. В часы такие -- нежной,

Доверчивой, как дружба, безмятежной

Была любовь. О будущем своём

Он говорил доверчиво со мною,

О том, что я была б его женою,

Но надо ждать... Я верила всему,

В одно лишь я не верила -- в разлуку.

Он уходил, и долго вслед ему

Глядела я, прислушиваясь к звуку

Его шагов по улице глухой.

Шаги его! Когда в земле сырой

Я буду спать, и вдруг над головою

Услышу их -- в гробу воскресну я,

Чтоб им внимать, дыханье затая.

О, Боже мой! Какой-то роковою,

Безумною была любовь моя!

Что вынесла, что выстрадала я,

Поняв, что он уж начал постепенно

Охладевать... Такая перемена

От глаз моих не скрылася, за ним,

Как за больным опасным, дорогим,

Следила я... Будь проклято желанье

Моё узнать всю истину! Её

Узнала я, и страшное сознанье,

Что чувство он горячее своё,

Свою любовь не мне одной всецело

Он отдавал, что им уже владела

Соперница -- свело меня с ума.

Ускоривши развязку роковую,

Из города бежала я сама,

Не видясь с ним, и если здесь живу я,

Живу затем, чтоб каждый миг страдать, --

Так значит скорбь не может убивать!

Под бременем невыразимой муки

Окаменев, с бесстрастием тупым

Скиталась я под небом голубым

Италии. Тянулись дни разлуки,

Как годы... Он писал мне за письмом

Письмо, но я их страстно целовала

И, не раскрыв, обратно отсылала.

Тогда он сам явился, и в своём

Отчаяньи, бояся искушенья, --

У алтаря искала я спасенья.

Пять лет прошло, и я узнала мир,

Спокойствие; казалось, внешний мир

Мне чуждым стал... Но вот, молясь в капелле,

Однажды я задумалась. В приделе

Соседнем луч заката золотой

Лился струёй сквозь стёкла расписные,

И вдруг во мне, простёртой пред святой

Мадонною, вновь помыслы земные

Проснулися... Господь, с того же дня,

С минуты той, покинул Ты меня,

И на устах молитва замирает!

Всё тот же бред опять меня смущает.

И если б он -- (безумная мечта!) --

Явился вдруг, и вновь его уста

К моим устам прильнули бы с любовью,

Вот здесь, у ног Распятого Христа,

Что видит нас, Что истекает кровью --

Я, может быть... О, Боже мой, прости

Безумную, спаси и защити!

Сестра моя, молися! На колени!"

IV

Алел восток. Давно ночные тени

Рассеялись в сиянии утра,

А в келье двух подруг ещё звучали

Слов а молитв. Но старшая сестра

Вся отдалась мольбе своей, сверкали

И капли слёз во взоре впалых глаз,

И сладостный мистический экстаз.

Она, как чёлн у пристани надежной,

Искала в ней спасенья от мятежной

Борьбы страстей, и с тёмного креста,

Казалось, лик страдальческий Христа

Ей говорил о мире и забвеньи.

Меж тем росли тревога и смятенье

В душе сестры, внимавшей ей давно

С волнением. Как узник, что в окно

Взглянув своё и взором на мгновенье

Обняв простор сияющий степей,

Почувствовал весь гнёт своих цепей

И рвётся в даль -- так и она впервые

Почуяла порывы роковые,

И сердце в ней, проснувшися, рвалось

К любви, хотя б ценою жгучих слёз

Ей заплатить пришлося за науку.

Да, всё узнать -- и счастие и муку,

И -- ринувшись на жизненный призыв --

Не умереть, блаженства не вкусив!

1887 г.

Увядшие розы

Я помню, как тёплою ночью осенней,

Простившись, бывало, с тобой,

Исполненный страстных, немых сожалений,

Я шёл потихоньку домой.

На улице было темно и безлюдно

(В селе с петухами легли),

Я шёл мимо сада большого, где чудно

Роскошные розы цвели.

И там, недоступный нескромному взгляду,

В мечты о тебе погружён,

Я долго стоял, опершись на ограду,

Дыханием роз упоён.

Казалось, что розы, дрожа, замирали

Под ласками лунных лучей...

Я грезил -- (тогда как в таинственной дали

За дюною волны чуть слышно рыдали) --

О блеске любимых очей.

Исчезли цветов ароматы. Ужели

Зима уж стучится в окно?

Зелёные листья кой-где уцелели,

Но розы увяли давно.

1887 г.

Преждевременное горе

Как жалко мне всегда детей осиротелых!

Грустна надежда их и радость их -- горька.

И если с лаской к ним протянется рука --

Несчастные дрожат: в сердцах, ещё несмелых

И преждевременно для горести созрелых,

Нет веры в счастие и в радость бытия.

Так птичка робкая, что поймана живою,

Вся бьётся и дрожит под ласковой рукою

Ребёнка. Иногда отчаянье её

Необъяснимое бывает безгранично --

И гибнет бедная от ласки непривычной...

1887 г.

Греческая песня

Был вечер. Лодка шла под всеми парусами...

Вдруг поцелуя звук пронёсся над волнами...

В безлюдии, окрест

Царившем, в тишине волшебной этой ночи

Вас видели. Но кто? Насмешливые очи

Сиявших ярко звезд.

Скользя по небесам, одна из звёзд падучих

Историю любви и поцелуев жгучих

Поведала волне,

Волна лазурная тотчас же рассказала

Веслу, что серебром и жемчугом сверкало

При молодой луне.

Волна болтливая -- от вас не утаю я --

Открыла всё гребцу: и тайну поцелуя,

И тайну ласковых речей,

А юноша гребец с красноречивым взглядом

Пропел их под окном, обвитым виноградом,

Возлюбленной своей.

1887 г.