Занимая средину между низшими и высшими учебными заведениями, гимназия, за исключением немногих предметов, равняется первыми классами с низшими училищами, а последними с первым курсом университета: потому и говорю о преподавании отечественного языка вообще, хотя разумею, по преимуществу, преподавание гимназическое. Имею более права говорить о гимназии, ибо, будучи в ней преподавателем, частию привожу в действо на практике те основания, которые предлагаю читателям в этом сочинении. Разделяю его на две части: в первой метода преподавания, во второй самый предмет. Учитель должен не только знать свой предмет, но и уметь передать, что знает: о знании во второй части, об умении в первой. Должен смотреть на науку и глубже и дальше того, сколько сообщает ученикам: путь к дальнейшему изучению во второй части; мера, сколько сообщить ученикам -- в первой.
Хотя опровергаю все педагогические начала, которым не следую, однако вовсе не с той дерзкою мыслию, чтобы решительно их уничтожить, а единственно, чтобы показать вредные их крайности и разительнее выставить основания, по коим бы я всегда желал действовать в гимназии. А по обязанностям службы всяк должен поступать по крайнему своему разумению и сознательному убеждению. О преподавании нельзя говорить слегка, и тем более когда касается оно казенных учебных заведений. Вот для чего строго поверял я свои выводы судом опытных педагогов, мнения коих постоянно цитую. И для чего было бы говорить от своего имени то, что сказано уже другими? Однако, надеюсь, меня не осудят в компиляции, ибо заметят, что позади чужих мнений я старался ставить собственную критику. В деле общем и общественном, каково есть обучение юношества, оригинальным быть не следует: потому моя цель единственно та, чтобы показать современное воззрение на предмет. Как же я применил оное к русскому языку, пусть судят наши опытные наставники.
В настоящее время вопрос о преподавании отечественного языка едва ли не более всех других вопросов дидактических занимает педагогов. И действительно, после закона божьего нет ни одного гимназического предмета, в котором бы так тесно и гармонически совокуплялось преподавание с воспитанием, как в обучении отечественному языку. Постепенное раскрытие дара слова и законов оного должно быть вместе и раскрытием всех нравственных сил учащегося: ибо родной язык есть неистощимая сокровищница всего духовного бытия человеческого. Сверх того, современные блистательные успехи филологии и лингвистики заставили педагогов основательнее вникнуть в язык. Кто понял сравнительное языкознание, для того уже не существует непроходимого средостения между своим, т. е. русским, и между чужеземным. Столь же недостаточно изучать только свое, не ведая чужого, как и толковать только о чужом, ни во что ставя свое. Истинный гуманизм везде видит и уважает человека: сравнительная лингвистика и в языке народов грубых открывает великие законы творческой силы. Точно также отстали в науке и те, которые думают, что наш древний быт не имеет никакой связи с теперешним. Истинный гуманизм, повторяю, везде видит человека и сознает, что в необъятной махине создания не пропадает ни единого волоса с головы человеческой. Историческая лингвистика убедит всякого в настоятельной необходимости изучения всей нашей древности для преуспеяния настоящему и будущему. Столько же не правы и те, которые полагают, что исследование буквы убивает в ученом всякое сочувствие к живой идее. Чем более вникаешь в малейшие подробности творения, тем разительнее и глубже созерцаешь неистощимость и многообразие творчества: а буква есть самая дробная стихия человеческого слова. Философия языка только тогда будет незыблема, когда глубоко укоренится на изучении буквы. Кто с надлежащей точки смотрит на букву, тот понимает язык во всей осязательности его, изобразительности и жизненной полноте.
Итак, основательное изучение родного языка раскрывает все нравственные силы учащегося, дает ему истинно гуманическое образование, а вместе и свое собственное, народное; заставляет вникать в ничтожные, по-видимому, и безжизненные мелочи и открывать в них глубокую жизнь во всей неисчерпаемой полноте ее. Так думаю о своем предмете: почту себя счастливым, если хотя малую частицу этой мысли умел я выразить в предлагаемом сочинении.
Из всех современных ученых преимущественно следую Якову Гримму, почитая его начала самыми основательными и самыми плодотворными и для науки и для жизни. В моем сознательном выборе укрепляет меня и авторитет императорской Академии наук, Московская комиссия которой, принимая на себя разработку материалов для Академической русской грамматики, поставляет себе образцом грамматику Гримма (см. Отчет по второму отделению императорской Акад. наук за 1842 г., в "Журн. Мин. нар. пр.", 1843, ч. XXXVIII).
Приношу мою искреннюю благодарность гг. профессорам первого отделения философского факультета императорского Московского университета, у которых я имел честь учиться, и 3-й Московской реальной гимназии, в которой имею честь учить. Первые сообщили мне основания, по коим я впоследствии изучал свой предмет, а вторая дала мне полную возможность применить оный на практике.