КОРАЛЛОВОЕ МОРЕ
ГЛАВА I
Пролог. -- Парижанин Фрике и его друг Пьер де Голь. Монте-Карло на крайнем Востоке. -- Выставка сокровищ. -- Макао. Игроки всех цветов, одинаково обкрадываемые. -- Шестидесятилетний шулер. Торговцы людьми. -- То, что называется "Баракон". Корабль "Лао-цзы". -- Ложный путь. -- Французы в западне.
-- Итак, вы отказываетесь уплатить карточный долг?
-- Нет, сеньор, нет. Примите мои извинения. Я не отказываюсь, я только не при деньгах сегодня. Но вы знаете, что здесь, как и на вашей славной родине, карточный долг -- долг чести.
-- Гм... Долг чести. Смотря с кем имеешь дело.
-- Я вам даю слово Бартоломео ди Монте... Никто здесь не сомневается в слове Бартоломео ди Монте.
-- В слове торговца людьми?
-- Ваша милость хочет сказать -- чиновника эмиграции.
-- Моя милость хочет сказать то, что говорит. А если мои слова вас оскорбляют, это меня не касается. Я окончательно потерял терпение за эти две недели, пока я нахожусь в вашем вертепе.
-- Однако, сеньор...
-- Молчать, черт возьми! Вы плут и больше ничего. Я прекрасно видел, как вы передали пиастры вашему сообщнику, поспешившему дать тягу.
-- Кто плут? Вы сказали, что я плут?!
-- Именно плут. Выигрыш меня не волнует. Я не игрок, но не желаю, чтобы какая-нибудь шоколадная кукла надувала меня и смеялась надо мной.
-- Я охотно простил бы, принимая во внимание вашу молодость, определение, брошенное на ветер, но последние слова, в которых я вижу оскорбление моей национальной гордости, заставляют меня требовать удовлетворения. Завтра на рассвете, сеньор, вы узнаете, что такое гнев Бартоломео ди Монте...
Смех первого собеседника прервал эту речь, произнесенную на смеси французского, испанского и португальского.
-- Да, но если я соглашусь на эту дуэль, то явлюсь не иначе как с толстой бамбуковой палкой. Ах, какая у вас грозная шпага! Не этим ли оружием вы думаете рассечь нить моей жизни? Ха-ха-ха!
-- Это шпага великого Камоэнса.
-- Как, еще одна?.. Ведь мне уже предлагали продать с полдюжины шпаг великого Камоэнса. Впрочем, у нас во Франции у каждого антиквара найдется палка Вольтера.
Этой насмешки знаменитый Бартоломео ди Монте не мог снести -- он повернулся и, гремя своей чудовищной шпагой, вышел на веранду.
Француз остался один. Это был молодой человек, почти юноша. Его усики с особенным старанием были закручены кверху. На нем были синяя матросская куртка и широчайшие фланелевые штаны, а клеенчатое американское кепи лихо сидело на макушке, придавая французу вид боевого петушка. Открытый ворот рубашки обнажал бронзовую от загара и необыкновенно мускулистую грудь. Этот молодец, весивший не более полутораста фунтов, обладал недюжинной силой.
Он еще улыбался, вспоминая стычку с желтолицым Бартоломео, когда тяжелая рука, с размаху опущенная на его плечо, и грубый голос за спиной заставили его вздрогнуть.
-- А, это ты, старина Пьер?
-- Он самый, мой мальчик.
-- Как ты отыскал меня здесь?
Не этим ли оружием вы думаете рассечь нить моей жизни?
-- Это было так же просто, как опрокинуть стаканчик грога перед сном. Когда ты сошел на берег, я рассудил, что оказаться одному в этом гнезде португальских пиратов не совсем удобно, и, чтоб избавить тебя от неприятельского абордажа, взял твой курс. Пробродив немного в этих закоулках, грязных, как палуба угольного брига, я наконец нашел тебя, моего дорогого Фрике, и, клянусь тысячей штормов, не оставлю теперь ни на минуту.
-- Дружище Пьер, -- ответил на эту громовую речь растроганный Фрике, -- ты всегда добр ко мне.
-- Пустяки, мой мальчик. Я твой должник и, вероятно, не скоро еще расплачусь с тобой. -- И старый моряк снова опустил кулак величиной с голову ребенка на плечо Фрике.
На голову выше юноши, вдвое шире его, он казался гигантом среди малорослых португальцев Макао. Каждый, кто знал Пьера де Галя, понимал, что гораздо лучше быть его другом, чем врагом.
Но какие добрые глаза и открытое лицо были у этого здоровяка! Его грубый, как рев муссона, голос дышал искренностью, а серые глаза, научившиеся пронизывать туман и темноту, смотрели дружески и весело.
-- О чем ты думаешь, Фрике?! -- воскликнул снова Пьер, хлопнув юношу по плечу.
-- Я думаю, мой друг, о нас... Кажется, мы с тобой довольно постранствовали по свету, имели немало хороших и дурных приключений и все-таки натолкнулись здесь, в грязном Макао, на нечто совсем неожиданное. У меня только что была стычка с этим дворянчиком Бартоломео ди Монте. И как подумаешь, что этот негодяй -- представитель великой и сильной нации! Эта желтолицая обезьяна с кривыми ногами, помесь португальца и китаянки, имела, быть может, своим предком Альбукерка или Васко да Гама. Жалкое, худосочное растение, прозябающее в удушающей атмосфере среди подонков и отбросов Востока. Трус, наглец, предатель -- и мне придется драться с ним, с этим "славным" Бартоломео ди Монте!
Пьер слушал молодого друга с разинутым ртом. На его лице было написано не столько удивление, сколько умиление перед познаниями Фрике.
-- Знаешь ли, дружище, -- сказал он голосом, до смешного полным уважения, -- ты стал так же умен, как корабельный док, клянусь тысячей штормов.
-- Да, я много работал, занимался, -- отвечал смущенно Фрике восторженному Пьеру. -- Впрочем, в этом, так же как и во всей моей судьбе, заслуга дорогого Делькура.
-- Славный малый, -- заметил задумчиво Пьер.
-- Бедный Делькур! -- продолжал Фрике. -- Если бы не это разорение, которое его постигло, я продолжал бы свое образование и не забрался бы сюда, в этот грязный притон воров, для вербовки дешевых работников.
-- Мы вырвем их из лап торговцев людьми.
-- Без сомнения. Ты, конечно, знаешь миссию, которая возложена на меня: вызволить этих несчастных, которые прозябают хуже, чем псы, и переправить их в нашу колонию на Суматре, где они будут не рабами, а свободными рабочими.
-- Да, если бы они были доверчивее и знали, какая судьба их ожидает, мы бы так долго здесь не торчат и.
-- Да, бедняги боятся, что их постигнет участь австралийских рудокопов, возвращающихся большею частью на гробовых судах [ Китайцы, по законам своих предков, должны быть похоронены на территории Поднебесной империи. Пользуясь этим, англичане организовали целое пароходство для перевозки останков китайцев из мест эмиграции в порты Небесной империи. Часто в гробы кладут товары, и китайская таможня не может ничего сделать, так как открыть гроб считается большим святотатством. -- Здесь и далее примечания автора; примечания переводчика или редактора -- оговариваются. ].
-- Но теперь, кажется, все улажено, и мы можем выйти в море.
-- Завтра, завтра, дружище. Мне надо закончить с этим Бартоломео ди Монте.
-- Но пока тебе нечего здесь делать, мы можем уйти.
-- Сейчас, Пьер. Мне нужно сказать одному из этих игроков два слова.
Молодой человек подошел к толпе, окружавшей игорный стол, и оставил Пьера де Галя наблюдать интересное зрелище.
Под волшебным светом бумажных разноцветных фонарей, развешанных на потолке разными причудливыми фигурами, волновалась разношерстная толпа всех цветов кожи. На грязном столе шло адское "макао", эта азартнейшая из азартных игр.
Богатые китайские коммерсанты из самых отдаленных провинций и даже с острова Хайнань специально приезжают в это Монте-Карло крайнего Востока, чтобы проиграть несколько сотен золотых тэли [ тэли -- китайская монета, приблизительно равная английской кроне ].
Между желтыми лицами граждан Поднебесной империи виднелись индусы, негры, малайцы и европейцы, загорелые, почти черные, как актеры в мелодрамах, изображающие убийц. Крупье, шестидесятилетний китаец с седой жидкой косичкой, отвислыми губами и лапами обезьяны, кидал карты, засаленные, как передник кочегара. После каждой сдачи он осматривал ставки ястребиным взглядом, ловко загребал проигрыши и со вздохом отсчитывал фунты и тэли немногим счастливцам.
Кучка денег крупье быстро росла. Настолько быстро, что один американский капитан, опустошив свой кошелек, закончил тем, с чего ему следовало начать: он стал присматриваться к рукам крупье. После четверти часа наблюдений он бросился на китайца.
-- Каторжник, шулер, вор! -- закричал он так, что стекла веранды зазвенели.
Затем, схватив крупье за косу так же уверенно, как хватал просмоленную снасть корабля, он тряхнул его и, не обращая внимания на вопли испуганного китайца, распорол его балахон карманным ножом.
О чудо! Сотни семерок, восьмерок и девяток высыпались из складок платья китайца к величайшему негодованию игроков, которые думали, что имеют дело с честным крупье.
Этот короткий акт правосудия закончился полным скандалом: все бросились на деньги, и началась общая потасовка.
Фрике, с грустью наблюдавший эту жалкую сцену, вдруг почувствовал острую боль в плече. Он обернулся и увидел Бартоломео ди Монте с поднятым ножом, пытавшегося воспользоваться удобным случаем, чтобы избежать дуэли.
Фрике быстро схватил португальца за руку и так сжал, что тот отчаянно закричал:
-- Простите... сеньор!.. Вы мне сломаете руку.
-- Негодяй, тебе недостаточно, что ты меня обокрал, ты хотел еще убить меня из-за угла, как трусливый шакал!
-- Простите, я вас едва задел, да и то потому, что меня толкнули. Простите.
Фрике разжал пальцы, высвободив онемевшую руку португальца.
-- Желтая макака, -- сказал, смеясь, молодой человек, -- я мог бы раздавить твою голову пяткой, но мне это противно. Вон отсюда, и живей!
В эту минуту к Фрике сквозь толпу пробрался Пьер де Галь.
-- Стоило ли оставаться, чтобы иметь дело с такими мошенниками? Сильно тебя ранила эта обезьяна?
-- О, пустяки, небольшая царапина.
-- Ну, в таком случае идем из этого вертепа, а завтра в путь.
Друзья покинули игорный дом, еще не затихший после скандала, и направились в свою гостиницу. Найти ее было нелегко. Нужно быть моряком, чтобы ориентироваться в лабиринте узких переулков, которые скорее похожи на переплетения водостоков, чем на улицы. Они переплетаются между собой, карабкаются по горам, спускаются в овраги и, наконец, теряются среди китайских лачужек, разбросанных безо всякого порядка.
Основанный в 1557 году португальцами Макао лежит на самой оконечности полуострова. Он насчитывает до двухсот тысяч жителей, из которых только семь тысяч европейцы. Часть города, где живут последние, представляет собой крепость с пушками, направленными во все стороны.
Фрике и Пьер бродили по переулкам и только к рассвету добрались до дома.
В то время, когда они входили, мимо прошли две темные фигуры.
-- Клянусь брюхом тюленя, -- вскричал Пьер, пристально всмотревшись, -- это тот самый американец, который вздул шулера, и португалец, который хотел тебя убить!
Наутро друзья отправились в "Баракон", как называлось здание китайской эмиграционной конторы. Некогда это здание принадлежало иезуитам, теперь же служило перевалочным пунктом для бедных кули [ нарицательное имя китайских рабочих ].
Первым навстречу французам попался португалец Бартоломео.
С удивительным спокойствием он подошел к Фрике и с подобострастием стал расспрашивать о здоровье. Не получив ответа, негодяй удалился, скорчив отвратительную гримасу, которая должна была изображать улыбку.
-- Прощайте, сеньор, -- говорил он, уходя, -- будьте здоровы. Надеюсь, что вы никогда не забудете вашу встречу с Бартоломео ди Монте.
Пьер де Галь и Фрике, не обращая внимания на слова португальца, вошли к главному чиновнику эмиграции.
Помещение было убрано с непомерной роскошью, в которой европейский комфорт соседствовал с богатством Востока. Но едва вы покидали порог комнаты и оказывались в коридоре, все изменялось.
Тут начиналось царство нищеты и голода. Бедные, оборванные китайцы, в течение целых суток не имевшие щепотки риса во рту, покорно ожидали решения своей участи. Они с унынием, гонимые неумолимым голодом, покидали зеленые берега Небесной империи, как будто предчувствуя, что больше их не увидят.
Действительно, из десяти тысяч китайцев, которые ежегодно покидают Макао и приезжают в Калао, и из пяти тысяч направляющихся в Гавану после закрытия Сан-Франциско, добрая половина не возвращается совсем, и очень многие совершают обратное путешествие на кораблях-гробах.
Лучшая участь постигает работников, которые уезжают на плантацию французских колонистов в Суматре: там на них не смотрят, как на рабов или вьючных животных, а главное, никогда не лишают свободы, в то время как в английских и испанских колониях рабочие попадают в вечную кабалу. Она, собственно, начинается с первого дня поступления китайца в "Баракон". Его кормят несколько недель и записывают это в счет; хозяин берет его в работники, и чудовищные комиссионные вычитаются из будущего жалованья китайца; болезнь или малейшая погрешность в работе наказываются крупными штрафами из скудного жалованья, и несчастный, работая как вол, находится долгое время в полном рабстве.
Мы уже знаем, что Фрике и Пьер де Галь были посланы французскими колонистами Суматры для найма рабочих. Честные и гуманные труженики не хотели приобретать рабов -- им нужны были только способные работники.
Судно, зафрахтованное для перевозки, было невелико, всего семьсот тонн, при двигателе в двести лошадиных сил. Оно было построено в Америке, но владелец почему-то дал ему имя китайского мудреца Лао-цзы. Кроме того, капитан нарисовал на носу корабля огромный глаз, как это делают китайцы для отведения морских бед, что придавало пароходу вид каботажного судна китайских портов.
Когда все формальности были соблюдены и колониальный служащий обошел ряды китайцев с вопросом, по своей ли воле они едут, Фрике подписал контракт с агентством и внес за каждого китайца по восемьсот франков.
На этом закончилась двухнедельная процедура найма работников, и задержка была только за "Лао-цзы", начавшим разводить пары, чтоб сняться с якоря. Этот американский пароход с китайским названием был чрезвычайно грязен. Цветной экипаж его, как будто набранный со всего мира для коллекции, был скорее похож на шайку бандитов, чем на честных матросов.
Бросив взгляд на грязную палубу, на убранные паруса, на беспорядочно наваленный товар, Пьер де Галь, старый матрос французского военного флота, только покачал головой и проворчал несколько самых сильных морских проклятий.
-- Грязная шаланда для мусора, -- говорил почтенный моряк. -- Это скорее китайский пират, чем честный купец [ На морском языке "купцом" называется всякое торговое судно ]. И разве это экипаж?.. Какой-то малаец, хромоногий негр, косой португалец... Тысяча залпов! Это зверинец и больше ничего!
Рассуждать было уже поздно: "Лао-цзы" отдал швартовы и отвалил от пристани.
-- Вперед! -- раздалась команда с мостика.
-- Черт возьми! -- вскричал Фрике, обернувшись. -- Капитан нашей шаланды, оказывается, тот самый малый, который побил вчера шулера в игорном доме! Да и старшего помощника вчера мы тоже встречали.
-- Молодцы! -- ответил с презрением Пьер. -- Оставили пароход и две недели пропадали в вертепах. То-то и палуба так убрана. Впрочем, пароход так хорошо нагрузили, что волны смоют всю грязь, прогуливаясь по ней.
Предсказания старого моряка сбылись очень скоро. "Лао-цзы" прошел Сульфурский пролив, миновал острова Сано, Патун, Лантау и вышел в открытое море.
Это было в ноябре. Норд-остовый муссон в это время особенно свиреп, а океан беснуется. Бедный пароход качало, как жалкую шлюпку, и волны непрерывной чередой перекатывались через палубу.
Капитан с хладнокровием янки прогуливался по мостику, как будто считал, что все будет благополучно, если только аккуратно жевать двойную порцию табака.
-- Отчего эта обезьяна не поставит паруса? -- ворчал Пьер де Галь. -- Качка была бы не так чувствительна для тех бедняг, которые находятся на нижней палубе.
К вечеру янки пришел к тому же мнению. Два десятка разношерстных матросов, как обезьяны, поползли по марсам, и через четверть часа "Лао-цзы" нес марселя, фок и бизань [ название парусов. -- Прим. перев. ].
Этот маневр, сделанный словно в угоду Пьеру, не прекратил его ворчаний.
-- Чудеса, право! -- говорил он Фрике. -- Мы черт знает куда идем. Муссон -- норд-ост. Двигаясь к Сингапуру, мы должны чувствовать его затылком, но реи так обрасоплены, как будто мы держим курс к Филиппинским островам.
-- Я ничего не могу тебе сказать, -- отвечал Фрике, -- ведь я невежда в морском деле; впрочем, у янки может быть какое-нибудь намерение.
-- Конечно, но с его намерениями что-то нечисто.
-- Пойдем-ка лучше спать. Пьер. Ты ведь знаешь, что лучший советчик -- сон.
Но старый моряк не разделял этого мнения.
На рассвете Пьер проснулся и с удивлением заметил, что ни стука машины, ни толчков винта не слышно. Он бросился на верхнюю палубу.
Самое сильное ругательство невольно вырвалось у де Галя, когда он увидел, что "Лао-цзы", рискуя потерять мачты, поднял все паруса. Любой клочок парусины, не исключая бом-брамселей, был поставлен назло сердитому муссону, который гнал пароход со скоростью десять узлов.
-- Допустим, это прекрасно, -- ворчал Пьер, -- форсировать вовсю, но почему эта каналья не сворачивает к западу?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, бравый моряк полез на мостик к компасу. Он почти взобрался туда, как вдруг был остановлен грубым голосом рулевого:
-- Пассажиры сюда не входят!
-- Но я хотел бы взглянуть на компас, -- отвечал Пьер де Галь.
-- Я вам повторяю, что пассажирам вход сюда запрещен! -- крикнул еще грубее американец.
Взбешенный Пьер вернулся на палубу и, встретив помощника капитана, пожаловался на грубость рулевого.
-- Курс парохода -- не ваша забота, -- ответил Пьеру помощник и скрылся в рубке.
Старый моряк ничего не ответил и спустился в каюту. Когда Фрике проснулся, то увидел, что Пьер чистит свой револьвер.
-- Что с тобой, старина? -- спросил молодой человек.
-- Готовлюсь всадить две унции свинца в голову обезьяны, которая командует нашей шаландой.
-- Что ты хочешь этим сказать? Неужели твои подозрения справедливы?
-- Или я непозволительно ошибаюсь и мне нужно матросскую фуфайку заменить бабьим чепчиком, или эта каналья ведет нас в Тихий океан.
-- Будь мы одни, я мало беспокоился бы о нашей жизни, -- озабоченно произнес Фрике, -- но мы обязаны исполнить поручение друзей, которые рискнули всем своим капиталом.
-- Во всяком случае, этот долговязый американец нам дорого заплатит! -- угрожающе закричал Пьер, потрясая револьвером.
Настало время завтрака, и наши друзья, хотя и сильно озадаченные непонятным поведением капитана, подкрепили свои силы несколькими китайскими блюдами.
Тут произошло нечто загадочное.
Неожиданно они впали в глубокий тяжелый сон. Сколько он продолжался, друзья не знали.
Когда они проснулись, полная темнота царила вокруг. Головы были точно налиты свинцом, а руки и ноги связаны.
-- Черт возьми, -- прошептал Фрике, -- я на четырех якорях!
-- Тысяча смертей! -- воскликнул громовым голосом Пьер. -- Мы брошены в трюм!