Осажденные в воздушном доме. -- Пираты. -- Воспоминание о марафонском воине. -- Любопытный способ постройки. -- Голод. -- Съедят их или нет? -- Что было на кончике лианы, прицепленной к стреле с желтыми перьями? -- Двадцать пять килограммов свежего мяса. -- Кому приписать это доброе дело? -- Благодарность обездоленных. -- Опять кароны-людоеды. -- Главный талисман папуасов. -- Ночная птица после солнечной.
-- Ну, матрос, что ты об этом скажешь?
-- Что мне бы очень хотелось уйти.
-- Я тоже не прочь.
-- Решительно, на нас все неприятности.
-- Беда за бедой!
-- В конце концов это становится несносным. Там, на борту "Лао-цзы", мы были заперты и обречены на голод, здесь мы окружены и, того гляди, будем съедены...
-- Осаждены на высоте сорока пяти футов, на каком-то решетчатом люке в двести квадратных метров...
-- И притом нечего есть!..
-- А что поделывает неприятель?
-- Да по-прежнему прячется, норовя пустить в нас одну из своих иголок с красными перьями.
Несмотря на темноту, Фрике тихонько подвинулся к самому краю воздушной площадки, жадно вглядываясь в темноту.
-- Осторожней, матрос! Решетка широкая, а сетки внизу нет.
-- Я не боюсь! Для меня это дело привычное.
-- Ничего нового, да?
-- Ничего. Под деревьями темно, как в колодце. Луны недостаточно, чтобы осветить всю чащу.
-- А кстати, чем занимаются наши друзья-папуасы? Их что-то не слышно.
-- Тем же, чем и мы: подтянули животы. Они на другом конце хижины, сидят на корточках вокруг огня, заслоненного листьями саговых пальм.
-- Нет, это долго продолжаться не может, и если мы не попробуем выбраться, то придется съесть друг друга.
-- А все оттого, что райские птицы завели нас так чертовски далеко.
-- Да. Мы готовили их для небольшой трапезы. Что делать? Приходится покориться.
-- Как жаль, что у нас не осталось дюжин двух или трех этих маленьких птичек. Теперь они были бы кстати.
-- И хоть бы сотню-другую килограммов саго! Недостаток воды хоть и чувствовался бы, но ничего, можно было бы подождать.
-- А при голодовке роковая развязка неизбежна.
-- Ты видел, с какой отвратительной жадностью смотрели папуасы на нашего бедного Виктора?
-- Тсс!.. Пусть мальчик ничего не подозревает. Но я не советовал бы им дотрагиваться до него, а не то придется отведать несколько унций свинца. У меня, к счастью, цел еще револьвер американца. Первого, кто осмелится прикоснуться к мальчугану...
-- Пьер!
-- Я здесь...
-- Я попробую заснуть, а ты поглядывай. Нашим союзникам я доверяю так же мало, как и осаждающим. Когда твое дежурство закончится, я тебя сменю.
И Фрике, который, как и его товарищи, уже три дня успокаивал голод листьями, растянулся на рогоже.
Что же произошло с того момента, как папуасы, окончив охоту и обработав шкурки райских птиц, готовились приняться за завтрак?
А вот что.
Жаркое уже поспевало, охотники сидели на корточках -- любимая их поза, даже тогда, когда есть на чем сидеть. Шла веселая беседа. Черные лица расплывались в широкую улыбку: охотники мечтали о стеклянных бусах, о топорах с разукрашенными рукоятками и особенно о многочисленных бутылках с огненной водой, которые они рассчитывали получить от малайских торговцев в обмен на шкурки райских птиц. Ни дать ни взять, как в басне "Разбитый кувшин".
Вдруг в лесу послышался шум как будто от быстрого бега. Все мигом вооружились. Шум усилился. Можно было подумать, что это бежит зверь, настигаемый охотниками. Из чащи появился человек, в котором Узинак признал своего. Несчастный едва дышал и был весь взмылен. Стараясь унять кровь, лившуюся из раны на груди, он с трудом прохрипел упавшим голосом:
-- Гуни!.. Гуни!.. -- так папуасы называли пиратов.
В ту же минуту он свалился с ног, как воин-марафонец. Только, увы, весть была не о победе.
Упоминание о гуни напугало охотников. Если пираты напали на деревню, то невозможно вернуться на берег. Нужно бежать подальше в лес и спрятать в безопасное место богатую добычу, доставшуюся утром.
Два человека быстро подняли и понесли раненого: один за руки, другой за ноги. Третий схватил кушанье, и вся толпа, включая европейцев и китайца, ушла подальше от врага. Через полчаса быстрой ходьбы они оказались на прогалине. У опушки стоял большой покинутый дом. Беглецы взобрались на него с ловкостью обезьян, едва успев на ходу запастись несколькими кокосами и бананами. Этого было очень мало, но времени не было, враги были близко. Однако охотники успели укрыться от преследователей. Теперь им страшны были только голод и жажда.
Раньше мы уже описывали болотные дома, выстроенные на сваях, которые, будучи отделены от земли и от воды, совершенно недоступны. Не менее любопытны и жилища, выстроенные на твердой земле: в случае нужды они тоже могут служить настоящими крепостями.
Смелость и легкость этих построек невероятны. Глядя, как они лепятся на высоте от четырнадцати до шестнадцати футов, невольно спрашиваешь себя: как это их не унесет ветром? Тяжелые, прочные сваи заменяются здесь длинными и тонкими жердями, искусно перекрещенными между собой и связанными в местах соединений лианами так, чтобы взаимно поддерживать друг друга. Представление об этих сооружениях могут дать американские железнодорожные мосты, построенные из дерева. Чтобы придать зданию прочность, на высоте десяти метров от земли устраивается из жилок саговых листьев пол, который плотно связывает между собой все жерди. Настоящий же пол находится на пять или шесть метров выше первого. Снаружи он образует широкую платформу, висящую над сваями, в центре этой платформы возвышается хижина.
Вход в это жилище, напоминающее гнездо хищников, крайне примитивен и не каждому доступен. С большой площадки, почти напротив двери, спускаются штук шесть жердей, очень тонких и гладких, образующих угол в шестьдесят пять градусов и в шести метрах от земли упирающихся в другую площадку, на которую нужно взобраться тоже по жердям, но уже вертикальным. Таким образом, по "лестнице" папуасов приходится взбираться, как на мачту. Это для папуасов -- как взрослых, так и малолетних -- не более как игра. Впрочем, оно и неудивительно. Разве не то же самое видим мы в Ландах, где четырехлетние дети так ловко умеют бегать на огромных ходулях, или в аргентинских пампасах, где маленькие гаучосы отличаются таким же искусством? Все дело в привычке.
Как бы то ни было, в воздушное жилище можно проникнуть только таким путем и только с одной стороны. Если бы неприятель вздумал штурмовать жилище, взбираясь по опорным столбам, то он уперся бы головой в пол, со всех сторон выступающий над фундаментом.
Нам возразят, что осаждающие могут поджечь постройку. Но дело в том, что папуасы воюют только для того, чтобы съесть своих врагов или отрезать им головы. Обугленные тела побежденных не годятся ни для пира, ни для украшения жилища.
Срубить столбы? Но и у осажденных есть оружие, которым они могут наносить урон осаждающим, если те подойдут слишком близко.
Пираты, о приближении которых сообщил раненый, сочли свайный дом достаточно защищенным и не решились приблизиться к нему. Но они, и не без основания, предположили, что владельцы дома на болоте могут быть хорошей добычей, и пустились по следу охотников.
Вот каким образом очутились европейцы и папуасы в критическом положении на высоте пятнадцати футов от поверхности земли.
От голода Фрике проснулся намного раньше, чем кончилось дежурство Пьера. "Кто спит, тот обедает", -- говорится в пословице. Но без обеда сон некрепок, и после сна голод опять дает о себе знать. Фрике потянулся, зевнул и задумался.
Сухой и довольно сильный удар с той стороны пола вывел его из задумчивости.
-- А! -- пробормотал он. -- Наши осаждающие хотят что-то предпринять. Посмотрим.
На всякий случай он нащупал свой револьвер и убедился, что оружие находится в прекрасном состоянии. Предосторожность оказалась, впрочем, ненужной, потому что стук не повторился. После этого парижанин промечтал еще около часу, поглядывая на звезды, пока не заалел край небосвода.
В это же время проснулся и Пьер -- по старой привычке моряка просыпаться перед утренней сменой.
-- А, ты не спишь? -- спросил он. -- Что новенького?
-- Увы, ничего, все по-прежнему.
Моряк бросил быстрый взгляд на землю и вскрикнул от удивления:
-- Ничего! Так это, по-твоему, ничего? Что это значит? -- продолжал он, подойдя к самому краю площадки. -- Черт возьми, очень странно!
И было чему удивляться.
На земле грудой лежали четыре или пять убитых четвероногих, шкурка которых была запачкана свежей кровью; только дружеская рука могла положить их так близко от осажденных. Туши были связаны лианой с продетой через нее палкой. Палка торчала кверху, поддерживаемая неизвестно чем, и конец ее был недалеко от платформы. Стоило только протянуть руку, чтобы поднять этот запас свежего мяса.
-- Да будут благословенны те, кто прислал нам целую корзину дичи, посочувствовав нашей горькой участи! -- с комическим пафосом воскликнул Фрике.
Парижанин прилег на платформу, стараясь разглядеть, чем поддерживается эта палочка-выручалочка. Оказалось, что длинная и крепкая стрела глубоко воткнута костяным острием в саговое дерево, а в другой конец ее, украшенный желтыми перьями, упирается палка.
Молодой человек вспомнил про странный стук, который он слышал ночью, не подозревая, что это втыкали стрелу в пол воздушного жилища. Он протянул руку, чтобы поднять наверх неожиданно появившиеся припасы, как вдруг над его ухом прожужжала стрела, пущенная из леса, и вонзилась в стену над самой головой.
Пьер де Галь немедленно ответил выстрелом из ружья.
-- А если тебе этого мало, поганый негритос, то у нас есть еще порох и пули, -- проворчал он. -- Это называется прикрывать движение.
Попытка Фрике, поддержанная стрельбой Пьера, удалась вполне; глазам изумленных папуасов явились пять великолепных поссумов, называемых туземцами "куку" [ другое название поссумов -- кускус ].
-- Вот нам и есть чем перекусить, -- сказал Фрике, обращаясь к Узинаку. -- Это нам прислали в подарок неизвестные друзья. Велите поскорее приготовить этих животных, а то у нас в лагере все проголодались.
Узинаку на этот раз даже переводчик не понадобился: он сразу все понял, и папуасы мигом набросились на мясо, разорвали его на куски и принялись есть в сыром виде. Парижанин едва успел спасти одного "куку" для себя и своих спутников.
-- Любопытный зверек, -- говорил Пьер, пока Фрике торопливо сдирал пушистую шкурку, покрытую темноватыми крапинками.
-- Ты видишь только его хвост и круглую, как у кошки, голову с большими испуганными глазами. А взгляни-ка на огромную сумку его живота, в которую он прячет своих детенышей.
-- Знаю, я уже слыхал об этом. Не видав ни разу вблизи этого зверька с портфелем, я рад познакомиться с ним теперь покороче. Он весит, по крайней мере, три килограмма. У нас теперь есть чем закусить. Надо поскорее его зажарить, а то наши приятели съедят свою долю и начнут мечтать о нашей.
Вопреки обыкновению, Фрике оставался задумчивым, разрезая на куски мясо двуутробки.
-- Что же ты молчишь? -- приставал к нему моряк.
-- Я думаю. Сейчас мы подкрепимся, а что дальше? Положение наше не изменилось, и я не думаю, что наши неизвестные друзья будут в состоянии продолжать поставку.
-- Так-то оно так, но что же делать?.. А кстати, как ты думаешь, кому мы обязаны этим угощением?
-- Взгляни на стрелу. Ты видел, чтобы папуасы употребляли стрелы с костяным острием и с желтыми перьями на конце?
-- Нет, такие стрелы были у людоедов, которым мы недавно оказали услугу.
-- Людоеды-кароны, не так ли? Я тоже так думаю, я узнаю их стрелы.
-- Так, так. Бедные! На них здесь смотрят, как у нас в Бретани на волков, а у некоторых из них, оказывается, есть благородное сердце по соседству с желудком, способным переваривать человеческое мясо. Нельзя не признать, что хотя мы и наталкивались здесь на дурных людей, но встречали и хороших.
-- Да, и я спрашиваю себя: где бы мы были, если бы не познакомились с Виктором и с этими несчастными, так вовремя отблагодарившими нас? Оказывается, добрые чувства чаще можно встретить у людей, обездоленных судьбой!
Когда настала ночь, послышался такой же короткий стук, как и накануне. Фрике и Пьер догадались, что это опять прилетела стрела.
Послышался жалобный крик и какое-то странное трепетание. Дождавшись утра, два друга поспешили узнать, что это. Заглянув под платформу, они вскрикнули от разочарования.
На конце гибкой палки, приколотой, как и накануне, к стреле, была привязана черная птица величиной с голубя. Она жалобно лишала и билась, точно жук, привязанный к нитке злым ребенком.
-- Если это все, что нам посылается, то мы сегодня не объедимся, -- сказал Пьер с комической покорностью.
-- Это что-то означает, -- сказал Фрике. -- Быть может, Узинак отгадает эту загадку.
Сказав это, он потащил к себе палку, которая гнулась из стороны в сторону под трепетавшей на ней птицей.
-- Берегись, матрос, вспомни про стрелы. Подожди, я заряжу ружье.
Предосторожность была излишней. Осаждающие не думали возобновлять вчерашнюю попытку, и Фрике спокойно завершил операцию.
О чудо! Как только молодой человек завладел птицей, которая оказалась не кем иным, как черным, словно ворон, какаду, папуасы Узинака и сам он точно сошли с ума. Они начали прыгать, махать руками рвать на себе волосы и, наконец, бросились к ногам парижанина словно умоляя о чем-то.
Какаду продолжат пищать, широко раскрывая огромный клюв, в глубине которого виднелся толстый цилиндрический язык.
-- По-видимому, у тебя в руках какая-нибудь местная святыня, -- сказа! Пьер.
Предположение было верно. Поклоны и приветствия дикарей становились все шумнее. Наконец Узинак первый схватился за жерди, соединявшие хижину с землей, и храбро спустился на землю в сопровождении своих воинов.
Затем он сделал парижанину знак, чтобы тот тоже спустился, не выпуская птицу из рук. Фрике не заставил себя просить дважды и, пропустив вперед Виктора и Пьера, спустился последним, точно капитан, покидающий свой корабль.
Связанный попугай, сидя на дуле ружья, которое нес за плечом Фрике, вел себя как ручной. Папуасы окружили их, точно почетным караулом, и углубились в лес, не заботясь более о врагах.
На вопрос Фрике Узинак, опуская глаза, словно был не в силах смотреть на птицу, отвечал:
-- Они ушли. Они не смеют нападать на тех, кому покровительствует Птица ночи.