Не зная ничего из того, что должен проповедник слова Божия знать обязательно, не выработав ничего определенного относительно своих отношений к обществу, без ясного плана своих будущих действий, бывший светский кабальеро и полезный офицер захотел, так сказать, покорить уничижение, испытать на себе все невзгоды подвижничества. Со времени знакомства с книгами духовного содержания он стал верить в Бога, хотя крайне своеобразно, как это будет видно впоследствии. Приняв твердое намерение начать новую жизнь, Иньиго Лопец в половине марта 1522 года покинул родительский замок Лойолу тайком, не сказав никому ни слова. Правда, родные устроили над ним тайный надзор, видя его восторженное настроение и зная его сумасбродство, но мнимый больной обманул их бдительность. Выбравшись рано утром на дорогу, Лопец направился сначала на своем муле к Монтесерратскому монастырю, куда стекались многочисленные богомольцы поклониться чудотворной иконе Богоматери, долженствующей сделаться патронессою новообращенного рыцаря. По дороге Лопец догнал какого-то мавра, с которым вступил от нечего делать в разговор; зашла почему-то речь о Богородице, и дерзкий мавр стал отзываться о ней непочтительно. Сначала Лопец пробовал подействовать на мусульманина силою убеждения, но возражения рассердили его, в проповеднике проснулся энергичный офицер - и он выхватил шпагу, чтобы наказать дерзкого. Испуганный мавр обратился в бегство на своей лошади, а рыцарь пустился догонять его; однако быстрое движение охладило его, и он стал рассуждать о неуместности своей вспышки. Впереди дорога раздваивалась: справа виднелось селение, где жил мавр, а слева - монастырь, куда направлялся рыцарь; фаталист, как большинство васконов, Лопец решился положиться на волю мула: если он повернет к селению, значит, рыцарский обет можно не исполнять, а если повернет к монастырю, значит, так угодно Св. Деве. Мул бойко доскакал до разветвления дороги и... взял влево.
Прибыв к часовне Богоматери, Лопец нашел необходимым поступить по всем правилам рыцарского кодекса и, прежде чем окончательно посвятить себя в рыцари Св. Девы Марии, продежурить всю ночь перед изображением своей патронессы. С этою целью он, при наступлении вечера, облачился в вычищенные рыцарские доспехи и при полном вооружении стал на страже перед образом; всю ночь провел он в молитве, обливаясь слезами о своих грехах и давая обеты быть нелицемерным и преданным рыцарем избранной им "дамы" и совершать все только во славу ее. Утро застало его бодрствующим. Прочитав последнюю молитву, Лопец принес в жертву Богородице свою шпагу, повесив ее на одну из колонн часовни, снял с себя весь дорогой рыцарский наряд, остаток презираемого им отныне богатства, и подарил его стоящему вблизи нищему. Затем надел нищенское рубище, подпоясался веревкой и пешком направился в близлежащий городок Манресу. Все, только что рассказанное, он как вежливый и деликатный кабальеро проделал на 25 марта, день Благовещения Богородицы. По прибытии в город Лопец приютился при монастырской больнице и начал свой искус. Первое время монастырская братия не хотела и принимать его, так как Лопец не сделал никакого вклада, но потом помирилась с ним во время его новой болезни. Посвятив себя посту и молитве, он находил скудный больничный стол даже чересчур роскошным и часто отказывался от него; дни он проводил в молитве или просил подаяние, одетый в рубище, под которым навешивал камни и вериги, становясь при этом, и даже с наслаждением, предметом насмешек праздных ребятишек и взрослых зубоскалов; по ночам же, с теми же веригами, он ложился на голой земле, отгоняя от себя сон молитвами и размышлениями. Уничижая себя в своем фанатизме, он дошел до мысли, что всего этого мало, так как все это в недостаточной степени усмиряло его страстный, пылкий темперамент, и ему казался необходимым искус посуровее, порезче и подейственнее.
С этой целью он отправился на поиски и в шестистах шагах от Манресы, на скалистом берегу реки Льобрегат, впадающей в Средиземное море, разыскал почти неприступную пещеру, в которую можно было забраться чуть не ползком через колючие кустарники. Рыцарь Св. Девы расположился в этой пещере и устроился вполне по своему вкусу. Все время он проводил в религиозном созерцании божественных качеств небесного Учителя или в самых тяжелых грубых работах, утомляя и ломая себя наподобие пустынножителей первых веков христианства. То борясь с чертом, который самолично являлся искушать и совращать его во всевозможных видах, то охваченный неземным восторгом при виде небесных наслаждений и явлений, то изнемогая в обмороке после подобных потрясений и беседуя в это время с Богом, Лопец достиг постепенно такого состояния, когда он сделался существом не от мира сего, или, лучше сказать, самым высокопробным фанатиком, для которого понятия о времени, пространстве и логике не существовало. В своем дико восторженном настроении он, не имевший раньше ни времени, ни охоты учиться по книгам, пришел к сознанию, что теперь, при помощи свыше, он сразу усвоил науку познания людей; под горячим впечатлением, не выходя почти к людям и любуясь только небом и водою, он написал первый свой литературный труд по-кастильски - "Духовные упражнения", отразившиеся на всей его дальнейшей жизни, а также на истории ордена иезуитов. Не входя в оценку этой книги, составленной в духе и форме рыцарских романов, единственных литературных произведений, хорошо знакомых Лопецу, - заметим только, что по ней можно убедиться, как сбивчивы и смутны были у отставного офицера понятия о христианских догматах, как своеобразно понимал он личность Иисуса Христа и как легко он мог быть обвинен за эту книгу в несторианстве, если бы за него покруче взялись доминиканцы-инквизиторы.
Между тем молва о пустыннике, обитателе пещеры, разошлась по окрестностям, чему, конечно, содействовали и друзья Лопеца, бенедиктинцы, жившие в монте-серратском монастыре. Наконец известие о нем достигло замка Лойолы, где мирно жили его родители и братья. Старший из последних, Мартин-Гарциас Лопец, немедленно явился в Манресу, чтобы вернуть брата на путь истины; однако все его просьбы и убеждения не привели ни к чему. Иньиго Лопец был в том душевном настроении, которое в настоящее время назвали бы психопатическим, и оставался глухим к речам брата. Побившись несколько дней и видя, что ему не добиться толку, Мартин-Гарциас махнул рукою и опечаленный вернулся домой. Тем временем Иньиго перечитал свои "Духовные упражнения", убедился в их полной доброкачественности и решил про себя, что если он много дал Богу, то и получил от Него с процентами, так как написать такую превосходную книгу без непосредственного содействия Бога невозможно, а между тем "при такой книге даже Евангелие становится излишним". Покончив с этим, Лопец объявил друзьям-бенедиктинцам о своем намерении отправиться на поклонение гробу Господню в Иерусалим и затем обратить в христианство всех сарацин-мусульман. Монастырская братия одобрила это благочестивое желание пустынножителя и, кажется, в феврале 1523 года Лопец, совершенно приготовленный для единоличной борьбы со всеми врагами Бога, покинул Манресу и пустился со своими "Духовными упражнениями" в свет.
Побираясь Христовым именем, бывший герой Пампелуны достиг в своем рубище Барселоны, следуя по течению Льобрегата, и тут ухитрился попасть на галеру, отправлявшуюся в Италию. Жестокая буря долго носила по Средиземному морю корабль, и только на пятый день ему удалось пристать к Гаэте. Разбитый и утомленный переездом, Лопец должен был несколько дней отдыхать, а затем отправился пешком в Рим, желая получить благословение папы перед путешествием в Святую землю. В Вербное воскресенье достиг он вечного города и вскоре удостоился приложиться к туфле папы Адриана VI, бывшего воспитателя Карла V и вице-короля Испании. Запыленный странник прошел незамеченным, получил заодно с другими общее благословение и с облегченным сердцем покинул Рим, направляясь к Венеции. В это время в Италии свирепствовала чума. Села и города подвергались действию этой заразы, и люди сотнями умирали в домах, на улицах, на полях; устрашенный народ прятался ото всех, и каждый безобидный странник внушал страх, так как его считали вестником чумы. Тем более внушал страх Лопец, исхудавший от подвижничества, с мертвенно-бледным лицом и фосфорически сверкающими глазами; перед его носом запирали двери, за которыми он рассчитывал найти ночлег и кусок хлеба, так что ему зачастую приходилось ночевать под открытым небом, на сырой земле. Как ни закалил себя рыцарь Св. Девы в лишениях, но такое странствование надломило его настолько, что около Падуи он был близок к смерти от истощения. Но тут явился "добрый товарищ", сам Иисус Христос. Он ободрил ослабевшего, обещал ему свою помощь и так подкрепил Лопеца своим появлением, что тот благополучно и невредимо достиг адриатической столицы на лагунах - Венеции.
Здесь, в главном средоточии западноевропейской торговли того времени, Лопец мог бы затеряться в толпе равнодушных торгашей, если бы в нем не принял случайно участия какой-то зажиточный земляк. Узнав о цели его паломничества, испанец выхлопотал ему местечко на правительственной галере, отправлявшейся к берегам Сирии, и снабдил кое-какою провизией. Освежившийся и отдохнувший Лопец бодро занял свое место на галере и решился немедленно приступить к исправлению нравов разгульных матросов. Наивный до ребячества, самоуверенный до крайности, неопытный в житейском отношении, так как он знал только лагерную жизнь, Лопец воображал, что стоит только захотеть чего-нибудь ему, - и он непременно добьется желаемого. Первое же практическое столкновение на избранном им самим поприще показало ему всю трудность предпринятого дела. На первых порах напуганные его страстными и малопонятными речами матросы покаялись и усмирились, но потом им это надоело, они стали возражать и, наконец, единодушно подняли проповедника нравственности на смех. Задетый за живое, рыцарь Св. Девы стал угрожать им наказанием свыше; тогда озлобившиеся матросы уговорились при первом же удобном случае высадить его на какой-нибудь необитаемый островок. К счастью, для Лопеца, этой грубой шутки не пришлось исполнить, потому что по выходе галеры из Адриатического моря пришлось бороться с сильным волнением и стараться не сбиться с курса. Обновив свои запасы на острове Кипр, галера благополучно достигла Яффы, откуда Лопец с толпою богомольцев добрался 4 сентября 1523 года до Иерусалима.
С благоговением посетил он все места, освященные воспоминанием о земной жизни Спасителя, наплакался, намолился и затем решился заняться главною своею задачей - обращением мусульманского Востока в христианство. Как солдат, привыкший к дисциплине, прежде чем взяться за дело, усердный рыцарь обратился за благословением к провинциалу (то есть начальнику отдела) ордена францисканцев, имя которого, к сожалению, неизвестно. Умный и осторожный провинциал, прежде чем дать благословение на такое опасное дело, решился проэкзаменовать проповедника, ему незнакомого; с удивлением увидал он, что Лопец местных языков не знает, с мусульманским вероучением не знаком и наконец в христианском богословии более чем неуч. Изумленный и раздосадованный этою фанатическою смелостью, провинциал бесцеремонно выпроводил рыцаря из Иерусалима и энергично велел ему убираться туда, откуда он пришел, если не хочет бесполезно рисковать жизнью. Ошеломленный таким жестким уроком и потеряв еще на галере большую часть своей слепой самоуверенности, Лопец покорно выполнил приказание и покинул Палестину. Ободранный, голодный, полузамерзший, он каким-то чудом остался в живых и ухитрился вернуться в январе 1524 года в отчасти знакомую ему Венецию. Нисколько не поколебленный целым годом неудач, упрямый васкон, едва отдохнув от тяжелого переезда, решился обращать в христианство христиан венецианских, забывших, по его мнению, все учение Христа.
Однако его и тут ждало разочарование. В нескольких диспутах, на которых он смело выступил, его унизили, осмеяли и опозорили, доказав целым рядом доводов и цитат, что он круглый невежда, которому нужно не проповедовать слово Божие, а сесть за букварь. У сконфуженного рыцаря Св. Девы открылись, наконец, глаза, и он понял свой промах; другой на его месте махнул бы рукою на свою проповедническую страсть и, быть может, вернулся бы на военную службу, но Иньиго Лопец был не из таких. С упрямством и настойчивостью горца-васкона он соединял страшную силу воли и изумительное терпение. При знакомстве с такими характерами становится вполне понятною итальянская поговорка: "Если испанцу нужно вбить в стену гвоздь, а молотка под руками не будет, то он заменит его своей головой и вобьет гвоздь в стену". Лопец стал обдумывать свое положение и изыскивать способы достичь намеченной еще в Лойоле цели: укрепить веру в Бога и этим приобрести известность и славу. Неуспех его посланничества происходил от двух причин: он был вполне необразованный человек и действовал до сих пор один; следовательно, ему необходимо получить научное образование и создать духовное братство, воинствующее во славу Божию. Таким образом, в Венеции пришла Лопецу впервые мысль об ордене иезуитов, а не в пещере подле Манресы, как уверяет не в меру усердствующий биограф Лопеца, иезуит Рибаденейра, старавшийся доказать, что чуть ли не со дня рождения предназначение великого человека было ясно до очевидности. Непосильная задача для 33-летнего рыцаря Св. Девы нисколько не устрашила и не поколебала его. "Это нужно - значит, это должно быть сделано" - вот, вероятно, как формулировал Лопец свою новую задачу. А раз решившись, он не откладывал дела. Учиться латыни, этому первоисточнику всей премудрости того времени, Лопец не хотел в Италии, так как он никогда не владел хорошо итальянским языком; поэтому он нашел необходимым возвратиться в Испанию, а именно в Барселону, в которую не мог попасть по причине чумы два года тому назад, то есть при бегстве из замка Лойола. Но чтобы скорее попасть туда, надо было добраться до Генуи, а как раз в это время северная Италия сделалась театром войны Карла V с французским королем, неукротимым воителем и блестящим баловнем женщин, Франциском I.
Люди, сочувствующие Лопецу, советовали ему избрать более безопасный, хотя и более кружной путь, чтобы добраться до одного из средиземных портов, но он нашел это как бы унизительным для себя, бывшего офицера, и смело покинул Венецию в своем рубище, питаясь подаянием и прямолинейно направляясь в Геную. Передвижения войск, сторожевые цепи, сражения, взятие городов приступом, преследование бегущего неприятеля - все это страшно задерживало путешественника, а подчас ставило в опасное положение: его могли нечаянно убить или расстрелять, как шпиона. В одной деревне его арестовал испанский отряд, считая подосланным французами; едва переубедив начальника отряда, Лопец не избег-таки глумления расходившихся солдат: его раздели и голого водили долгое время по всей лагерной стоянке. Едва вырвался от них знаменитый герой Пампелуны и поспешил наверстать потерянное время. Наконец он добрался, к великому своему удовольствию, до Генуи, где ему удалось найти место на одном из кораблей, совершавшем рейсы до Барселоны, благодаря содействию Портунде, начальника испанской эскадры, с которым он познакомился, будучи еще придворным пажом. Через год с небольшим возвратился Лопец на родину, значительно умудренный жизненным опытом, но по-прежнему непреклонный в достижении раз задуманного.
Прибыв в Барселону, Лопец прямо отправился в одну из обыкновенных школ для детей, объяснил учителю свое желание, попросил его не стесняться в обращении и ничем не отличать взрослого ученика от остальных. Набожный преподаватель Ардебаль, умиленный желанием отставного офицера, согласился учить его даром, а добродушная Изабелла Розель вызвалась кормить его бесплатно в течение всего учебного времени. Тяжело приниматься в 33 года за латинскую грамматику, но отступать было стыдно, поэтому с полным самообладанием и охотою занял Лопец место на школьной скамье и принялся за незнакомую ему до сих пор премудрость, не обращая внимания на насмешки ребятишек и зубоскальство взрослых. Последовательный теперь в своих поступках, рыцарь Св. Девы, параллельно с учением, начал приводить в исполнение другой свой план - вербовки сотоварищей; мало того, он не оставил старой привычки исправлять согрешивших поучениями и проповедями, подавая пример строгим образом жизни, постами и самобичеванием. Умерщвляя в себе все плотское и греховное, он изучал склонения и спряжения по грамматике, а затем пылкими, страстными речами заставлял каяться провинившихся перед Богом и исправляться на самом деле. По странной случайности духовные власти города не обращали внимания на незнакомого для них проповедника и не стесняли его миссионерской деятельности; благодаря этому, в городе скоро заговорили о суровом проповеднике нравственности и вокруг него стал образовываться кружок ревностных последователей. Удачно пользуясь обстоятельствами, Лопец выбрал себе четырех учеников и этим положил основу проектированному им духовному товариществу. Эти ученики были: три каталонца - Артиага, Каллист и Кацерес да паж Жеган из французской Наварры; все четверо - малоопытные и малосведущие молодые люди, увлекшиеся аскетизмом и пламенными речами Лопеца, не перестававшего усердно зубрить латинскую грамматику. Так прошло два года, и Лопец, не желавший даром терять времени, решил, что он достаточно подготовлен для поступления в высшее учебное заведение.
Уговорив учеников следовать за ним, Лопец покинул Барселону и направился в Алкала де Генарес, где процветал юный университет, основанный знаменитым кардиналом и регентом Кастилии во время детства Карла V, Франчиско Хименс де Чиснерос, в 1498 году; местопребывание архиепископа, средоточие кастильской образованности, Алкала была в то время многолюдна, богата и оживленна. Лопец поступил на курсы в университет и повел тот же образ жизни, какой он вел в столице Каталонии. Вокруг него стали собираться кающиеся, о нем заговорили по городу, и общее внимание обратилось на незнакомого студента в черном плаще и сомбреро; благородные кастилианки решили бесповоротно, что это святой, и наперебой принялись приглашать его в качестве исповедника. Две из них, воспламененные его рассказами о страннической жизни во славу Божию и о задуманном духовном воинствующем братстве, решились проделать то же самое и тайком бежали из Алкалы, покинув мужей и семьи. Скандал вышел громадный, и инквизиция, давно уже следившая за рыцарем Св. Девы, немедленно арестовала его и подвергла допросу, считая его сочленом опасной в то время религиозно-мистической секты иллюминатов. Старший инквизитор и великий викарий доминиканцев, Фигвероа, убедился в своей ошибке после самого поверхностного допроса и выпустил на свободу студента-проповедника, но в это время поступили жалобы оскорбленных мужей, и Лопеца вторично арестовали. Две дамы высшего круга, Тереза Карденас, мать герцога Диего Макведа, и статс-дама Алиенора Маскареньяс, бывшая кормилица наследного принца Филиппа, приняли живое участие в святом проповеднике и выразили желание взять его на поруки, но нелюбезный Фигвероа отказал им в этом. Дело могло бы принять очень дурной оборот для блюстителя нравов, если бы взбалмошные кастилианки не вернулись домой после целого ряда курьезных приключений. Они удостоверили под присягой, что "дон Иньиго Лопец де Рекальде" отговаривал их от поездки и они поступили против его настоятельных советов; тогда Фигвероа освободил Лопеца, посоветовав ему прилежнее учиться, а не баламутить народ. Как бы то ни было, кредит рыцаря Св. Девы был подорван, ученики отреклись от него, опасаясь инквизиции, и он в досаде покинул Алкалу, чтобы продолжать учение в Саламанке. По дороге Лопец остановился в Вальядолиле, где обратился за советом к толедскому архиепископу Фонсеке; последний благословил его и даже дал денег, чтобы ревностный студент мог беспрепятственно добраться до университетского города. "Маленький Рим", как долго называли Саламанку, обладал старинным университетом, основанным в 1239 году леоно-кастильским королем Фердинандом III Святым. Записавшись на университетские курсы, неугомонный Лопец повел тот же образ жизни, как и в Алкале, поэтому немудрено, что в городе скоро заговорили о суровом ревнителе нравственности и благочестия. К тому же из Алкалы прибыли раскаявшиеся Артиага, Каллист, Кацерес и Жеган. Инквизиция всполошилась, и великий викарий доминиканцев, Фриас, велел арестовать всех пятерых. Относясь почему-то к Фриасу с большим уважением, чем к Фигвероа, Лопец на допросе показал ему свои "Духовные упражнения". Великий викарий пригласил экспертами трех докторов богословия и поручил им рассмотреть произведение студента Лопеца де Рекальде; доктора прочитали книгу и объявили, что в ней противохристианского в духе католицизма ничего нет, но видно полное неумение владеть пером, а потому слог сбивчивый и неясный. Тогда Фриас выпустил на волю злосчастного рыцаря, внушительно "посоветовав" ему учиться, так как он мало искусен в риторике и может впасть в ересь. Взбешенный таким советом, Лопец объявил одновременно с ним выпущенным ученикам, что в Испании учиться нечему, что здесь не понимают его великих идей, а потому им следует отправиться в Париж. Злосчастные ученики потеряли терпение и наотрез отказались следовать за учителем, из-за которого они перенесли только массу неприятностей. Тяжело вздохнул покинутый всеми и непризнанный рыцарь Св. Девы, нагрузил свои скромные пожитки на осла и, подгоняя его, отправился пешком из Саламанки в Париж.