Во время плавания мать сообщила Седрику, что она не будет жить с ним в одном доме: мальчик пришел в такое отчаяние, что мистер Хэвишем тут только убедился, как хорошо старый граф поступил, решив, чтобы мать жила недалеко от ребенка и часто с ним виделась. Ясно было, что он не вынес бы полной разлуки с нею. Миссис Эррол нежно утешала сына и так убедительно с ним говорила, что в конце концов успокоила его.
-- Мой дом будет близко от замка, -- повторяла она всякий раз, когда мальчик заговаривал об этом. -- Я буду так близко, что ты сможешь каждый день прибегать ко мне. Подумай, сколько тебе придется мне рассказывать! Вот увидишь, мы будем очень счастливы. Твой папа часто мне говорил о замке Доринкорт: это великолепный дом; твой папа его очень любил, и ты тоже его полюбишь.
-- Я бы полюбил его гораздо сильнее, если бы ты жила со мной, -- отвечал маленький лорд, тяжело вздыхая.
Он не мог понять, отчего мать не могла жить вместе с ним, это казалось чрезвычайно странным, а мать не хотела ему открыть настоящей причины их разлуки.
-- Лучше не говорите ему, -- сказала она поверенному, -- он не поймет этого и будет огорчен и глубоко оскорблен, если узнает, что его дед меня ненавидит: это может дурно повлиять на его чувства к деду. Он не понимает, что также ненависть, для него было бы тяжелым ударом узнать, что кто-нибудь меня ненавидит. Он так любит меня! Пусть он только со временем, когда возмужает, узнает всю правду; теперь же это совершенно оттолкнет Седди от графа, даром что он еще совсем ребенок.
Итак, Седрик узнал только, что существует какая-то таинственная причина, которую ему откроют впоследствии, почему его маме нельзя жить с дедушкой, и он примирился со своей судьбой, тем более что мать старалась выставлять только привлекательную сторону его будущей жизни. Но он все-таки часто сидел задумавшись на палубе, глядя на море, и мистер Хэвишем слышал, как он не по-детски вздыхает.
-- Мне это распоряжение не нравится, -- говорил маленький лорд поверенному. -- Вы не знаете, до какой степени оно мне не нравится! Но Мэри говорит, что в жизни много горя и надо уметь пережить его. И мистер Гоббс то же самое говорил мне. Дорогая хочет, чтобы я жил с дедушкой, потому что все дети его умерли. А это ведь большое несчастье, и мне очень жаль дедушку, особенно потому, что один из его сыновей умер внезапно.
Мистер Хэвишем мало-помалу привязался к маленькому лорду, ему нравилось с ним разговаривать.
-- Вы постараетесь любить графа? -- спросил он однажды у мальчика.
-- Да, -- отвечал его светлость, -- он мой очень близкий родственник, и, разумеется, каждый должен любить своих родных. Если бы кто другой так много для меня сделал, как граф, и доставил бы мне столько удовольствия, то я и его бы любил, а уж о близком родственнике и говорить нечего.
-- А как вы полагаете, полюбит ли вас дедушка?
-- Думаю, что да. Ведь и я ему родственник, я сын его сына, да наконец, если бы он меня не любил, зачем бы он за мной прислал?
-- Ого! -- воскликнул поверенный. -- Вы так думаете?
-- Конечно, -- отвечал Седрик. -- Разве вы не такого же мнения? Как не любить внука!
Все пассажиры на пароходе уже знали историю маленького лорда и интересовались мальчуганом, который бегал по палубе, беседовал с матросами или расхаживал с матерью или старым поверенным. Все его полюбили, он со всеми подружился. Когда мужчины, гуляя по палубе, шутили с ним, он весело отвечал на их шутки; когда он разговаривал с дамами, то в группе, центром которой был маленький лорд, всегда раздавался смех; когда он играл с детьми, он придумывал самые затейливые игры. Но лучшими его друзьями стали матросы: они рассказывали ему чудесные истории о пиратах, о кораблекрушениях и о необитаемых островах. Матросы выучили его вязать морские узлы и делать игрушечные корабли.
На одиннадцатый день Седрик прибыл в Ливерпуль, а вечером он сел с матерью и поверенным в карету, которая привезла их прямо к воротам Корт-Лоджа. Было уже темно, Седрик видел только, что они проехали под высокими деревьями и вскоре остановились у ярко освещенного подъезда. Мэри, которая ехала с ними на пароходе, прибыла раньше их и ждала уже у входа. Седрик выпрыгнул из кареты и увидел, что кроме Мэри у дверей стояли еще двое слуг.
Маленький лорд бросился к своей няне с громким восклицанием:
-- Как вы сюда попали раньше нас,
Мэри? Дорогая, Мэри уже здесь! -- и он крепко поцеловал красные шершавые щеки служанки.
-- Как я рада, Мэри, что вы здесь, -- шепнула миссис Эррол. -- Это большое утешение для меня, мне так было бы тоскливо без вас.
Она подала руку служанке, и та сочувственно ее сжала.
Английские слуги с любопытством смотрели на мальчика и его мать. До них доходило множество слухов о миссис Эррол и ее сыне. Они знали, как граф был взбешен женитьбой капитана Седрика и почему миссис Эррол будет жить в маленьком доме в Корт-Лодже, а ее мальчик, в замке; они знали, что он наследует громадное состояние деда, знали также, как суров и сердит старый граф.
-- Бедняжка! -- перешептывались они. -- Как тяжело ему будет!
Но они не знали характера будущего графа Доринкорта.
Мальчик ловко сбросил с себя пальто; видно было, что он не привык к посторонней помощи. Он внимательно осмотрел просторную переднюю, увешанную картинами и оленьими рогами. Ничего подобного он не видывал до сих пор ни в одном доме.
-- Дорогая, -- сказал он, -- это хороший дом, и какой большой! Я рад, что вы будете здесь жить.
Это был, конечно, очень красивый и даже большой дом по сравнению с их скромным домиком в Нью-Йорке.
Мэри повела их наверх в великолепную спальню с мягкой мебелью и занавесками из дорогого ситца; в камине ярко горел огонь, и белая персидская кошка спала на белом меховом ковре перед огнем.
-- Экономка принесла сюда эту кошку, -- сказала Мэри, -- чтобы в комнате стало уютнее. Она очень добрая женщина и все заранее приготовила для вас. Она так любила покойного капитана и до сих пор все плачет о нем. Она его знала еще мальчиком; говорит, что он прелесть как был хорош собой и добр, как ангел. А я ей сказала, что капитан оставил после себя сына, такого же игривого и доброго, как он сам был.
Переодевшись, они сошли вниз, в другую большую, светлую комнату, с тяжелой резной мебелью, стульями с высокими спинками и этажерками с разными украшениями. Перед камином лежала тигровая шкура, а с обеих сторон стояло по креслу. Белая кошка пришла вниз за маленьким лордом, и, когда он бросился на тигровую шкуру, она свернулась рядышком, как будто собиралась подружиться с ним. Седрик был так доволен, что положил голову возле кошки и гладил ее, не обращая внимания на разговор матери с мистером Хэвишемом. Они, правда, говорили вполголоса. Миссис Эррол была бледна и взволнованна.
-- Надеюсь, что Седди не сейчас уедет? -- спрашивала она. -- Можно ему еще одну ночь провести со мной?
-- Конечно, -- тихо отвечал мистер Хэвишем. -- Ему не нужно сейчас уезжать. Я отправлюсь в замок тотчас после обеда и объявлю графу о вашем приезде.
Миссис Эррол посмотрела на Седрика. Тот беспечно лежал на тигровой шкуре, огонь освещал его русые кудри и раскрасневшееся личико; мальчик гладил кошку, которая довольно мурлыкала.
Миссис Эррол печально улыбнулась.
-- Граф не знает, -- грустно сказала она, -- что он у меня отнимает. Скажите ему, -- прибавила она, глядя на поверенного, -- что я не хотела бы брать от него денег.
-- Денег? -- воскликнул мистер Хэвишем. -- Вы отказываетесь от назначенного вам ежегодного содержания?
-- Да, -- отвечала она просто. -- Я бы не хотела получать его. Я вынуждена, согласитесь, жить в этом доме, потому что иначе не видала бы сына; но у меня есть немного собственных сбережений, мне их достаточно, чтобы жить скромно. Ничего другого мне не надо... Граф меня ненавидит; если я приму его деньги, мне будет казаться, что я продала сына... А я отдаю его только потому, что забываю себя ради его блага и что покойный отец его одобрил бы мое решение.
Мистер Хэвишем потер подбородок.
-- Это очень странно! Граф рассердится. Он не поймет.
-- Поймет, если вдумается хорошенько. Мне, право, денег не нужно, -- продолжала она. -- Рассудите сами, могу ли я быть обязана человеку, который меня ненавидит и отнимает у меня моего мальчика, ребенка своего сына?
Мистер Хэвишем задумался.
-- Я передам графу ваши слова, -- сказал он.
Подали обед; они сели за стол втроем; белая кошка уселась около Седрика, мурлыкая все время.
Когда поздно вечером мистер Хэвишем явился в замок, его сейчас же позвали к графу, который сидел в мягком кресле перед огнем. Больная нога его покоилась на стуле. Граф строго взглянул на поверенного. Видно было, что, несмотря на усилие сохранить спокойствие, он был очень взволнован.
-- Приехали? Ну что, Хэвишем, какие известия?
-- Лорд Фаунтлерой и его мать в Корт-Лодже, они благополучно перенесли плавание и здоровы.
Граф что-то нетерпеливо промычал, руки его нервно задвигались.
-- Рад это слышать, -- сказал он отрывисто. -- Пока все хорошо. Садитесь. Хотите стакан вина? Ну, что еще?
-- Его светлость остался у матери. Завтра я привезу его в замок.
Граф прикрыл глаза рукой.
-- Так... Продолжайте. Я вам запретил писать мне, и я ничего не знаю. Что это за мальчик? Про мать мне не нужно знать, а он какой?
Мистер Хэвишем выпил рюмку вина.
-- Трудно судить о характере семилетнего ребенка, -- осторожно сказал он.
Граф был сильно предубежден. Он быстро взглянул на поверенного:
-- Дурак он, что ли, или грубиян? Сказывается американская кровь?
-- Нет, сэр, мне кажется, она ему не повредила, -- сухо ответил поверенный. -- Я не судья, но, по-видимому, он славный мальчик.
Мистер Хэвишем всегда говорил обдуманно, не увлекаясь, а сейчас нарочно себя сдерживал еще больше, чтобы граф при свидании с внуком не разочаровался.
-- Здоров? Высок ростом?
-- Кажется, здоров и довольно высок для своих лет.
-- Хорошо сложен и недурен?
Мистер Хэвишем слегка улыбнулся: он вспомнил прелестного мальчика на тигровой шкуре.
-- Кажется, красив, -- отвечал он, -- я мало толку знаю в детях, но он не такой, как английские мальчики.
-- Не сомневаюсь, -- промычал граф, чувствуя приступ подагры. -- Американские дети все бесстыжие нищие, знаю!
-- Это не совсем так, -- возразил Хэвишем. -- Лорд жил со взрослыми людьми, и разница, кажется, заключается в том, что в нем какая-то смесь детской беспечности с серьезностью взрослого.
-- Американское бесстыдство! -- настаивал граф. -- Они называют это ранним развитием и свободой... Отвратительные манеры -- вот это что!
Мистер Хэвишем отпил еще немного вина. Он никогда не спорил с графом, когда того мучила подагра. В таких случаях лучше было оставить его в покое. Они немного помолчали. Хэвишем первый заговорил:
-- У меня есть к вам поручение от миссис Эррол...
-- Никаких поручений от нее. Чем меньше будут о ней говорить, тем лучше.
-- Это очень важный вопрос. Она не желает получать от вас денег.
Граф вспыхнул.
-- Это еще что? -- крикнул он.
Мистер Хэвишем повторил:
-- Она не желает получать от вас денег, потому что ваши отношения далеко не дружеские...
-- Не дружеские? -- взорвался граф. -- Да я ее ненавижу! Думать о ней не хочу! Продажная, крикливая американка! Видеть ее не желаю!
-- Милорд, -- сказал мистер Хэвишем, -- едва ли можно назвать ее продажной. Она ничего не просила и не хочет даже принять то, что вы предлагаете.
-- Это нарочно! -- перебил его благородный граф. -- Она хочет принудить меня принять ее, воображает, что поразит меня силой духа! Не выйдет! Это все американская самостоятельность! Я не хочу, чтобы она у ворот моего замка жила как нищая. Она мать моего внука и должна жить прилично. Хочет или нет, а деньги ей придется получать!
-- Она не станет их тратить, -- заметил мистер Хэвишем.
-- Мне все равно, станет она их тратить или нет, -- бушевал граф. -- Посылать деньги буду! Не позволю ей рассказывать, что она живет как нищая, что я ей ни гроша не даю! Она хочет восстановить мальчика против меня! Она, верно, уж невесть что ему про меня наговорила!
-- Нет, -- возразил мистер Хэвишем. -- У меня есть еще одно поручение к вам, которое убедит вас, что она не сделала этого.
-- Я и слышать ничего не хочу! -- кричал, задыхаясь, граф.
Но мистер Хэвишем спокойно продолжал:
-- Она просит вас не говорить лорду Фаунтлерою ничего такого, из чего он может понять, что вы из ненависти к ней разлучаете ее с сыном. Он очень к ней привязан, и она уверена, что это может его оттолкнуть от вас, внушить ему чувство страха или помешать ему любить вас. Она ему сказала, что он слишком мал, чтобы понять, отчего она не может жить с ним, но что со временем она ему все скажет. Она желает, чтобы ни малейшей тени не легло между вами и ребенком.
Старик опустился глубже в свое кресло, глаза его гневно сверкали из-под бровей.
-- Что? -- протянул он, задыхаясь. -- Вы хотите меня уверить, что она ничего ему не сказала?
-- Ни единого слова, милорд, -- холодно отвечал поверенный. -- Уверяю вас, что ни единого. Мальчика убедили, что вы самый любящий и добродушный дед. Ему не сказали ни одного слова не в похвалу вам. И так как я исполнил в точности все ваши приказания в Нью-Йорке, то он, конечно, уважает вас за щедрость и великодушие.
-- Это правда? -- спросил граф.
-- Даю вам слово, -- отвечал мистер Хэвишем, -- что от вас теперь зависит произвести самое лучшее впечатление на лорда Фаунтлероя. И если вы позволите мне высказать свое мнение, я уверен, что вы достигнете своей цели, если ни единого дурного слова не скажете про его мать...
-- Хо-хо, -- пробормотал граф. -- Мальчику всего семь лет.
-- Да, но все семь лет он неразлучно провел с матерью, -- возразил мистер Хэвишем, -- и очень к ней привязан.