НИКОЛАЙ АЛЕКСѢЕВИЧЪ ПОЛЕВОЙ.

(Изъ записокъ барона Ѳ. А. Бюлера).

Въ 1838 году я былъ воспитанникомъ не задолго до того открытаго училища Правовѣдѣнія, Лѣтомъ мнѣ удалось воспользоваться вакаціями для сопровожденія отца моего за границу. Въ продолженіи этой поѣздки я велъ дневникъ, который, по возвращеніи моемъ въ С.-Петербургъ, ходилъ по рукамъ моихъ товарищей и нѣкоторыхъ изъ нашихъ воспитателей. Одинъ изъ нихъ, бывшій вмѣстѣ съ тѣмъ преподавателемъ русскаго языка въ низшихъ классахъ училища, Ардаліонъ Васильевичъ Ивановъ, состоявшій какъ-то въ родствѣ съ Н. А. Полевымъ, вздумалъ показать ему мою рукопись и, если не ошибаюсь, это уже было зимою, въ началѣ 1839 года, я былъ въ высшей степени пріятно пораженъ, найдя выдержку изъ моего дневника напечатанною въ "Сынѣ Отечества", который выходилъ тогда ежемѣсячно, въ видѣ толстой книжки, подъ редакціей Н. А. Полевого. Статья моя была озаглавлена "Воспоминанія объ Лондонѣ" и я былъ чрезвычайно польщенъ оказанною мнѣ честью, хотя трудъ мой помѣщенъ былъ въ отдѣлѣ "Смѣси" и безъ моего имени; однакожъ съ оговоркою, въ примѣчаніи, что это произведеніе воспитанника одного изъ столичныхъ казенныхъ заведеній. Я поспѣшилъ поблагодарить добраго А. В. Иванова и попросилъ его доставить мнѣ возможность лично познакомиться съ Н. А. Полевымъ, для того чтобы поблагодарить его за вниманіе и поощреніе, оказанныя моимъ литературнымъ опытамъ.

Полевой жилъ тогда очень далеко, гдѣ-то на канавѣ, около Покрова и проводилъ цѣлые дни за своимъ письменнымъ столомъ, въ свѣтлозеленомъ камлотовомъ, поношенномъ халатѣ, подпоясанный шерстянымъ шарфомъ, какіе въ то время нашивали въ дорогѣ, на шеѣ. Лицо его уже тогда было желтоватое, исхудалое, въ морщинахъ. Гравированный портретъ его, въ вышедшемъ тогда же (въ 1839 г.) I томѣ "Сто Русскихъ Литераторовъ", довольно похожъ, за исключеніемъ волосъ, которые я у него никогда не видалъ завитыми, -- какъ на портретѣ, а чаще всклокоченными, нѣсколько растрепанными. Онъ пользовался тогда заслуженною популярностью, какъ журналистъ и драматургъ. Многія пьесы его, какъ напр. "Ломоносовъ", "Параша Сибирячка", "Купецъ Иголкинъ" и пр. имѣли огромный успѣхъ на сценѣ. За каждое изъ этихъ драматическихъ произведеній онъ получалъ брилліантовые перстни отъ покойнаго государя. Онъ продавалъ ихъ и вообще всегда нуждался. Жить ему здѣсь было труднѣе, чѣмъ въ Москвѣ. На немъ сильно тяготѣла катастрофа "Телеграфа". Это былъ человѣкъ -- нравственно пришибенныи; въ немъ были порванныя струны и придавленные порывы; онъ уже работалъ безъ увлеченія, но равномѣрно, какъ маятникъ; усидчиво, какъ труженикъ, озабоченный поддержаніемъ многочисленнаго семейства; но, все-таки, въ произведеніяхъ его проявлялись талантъ и огромная начитанность, притомъ они отличались замѣчательною чистотою слога, даже краснорѣчіемъ. Съ перваго раза Полевой поразилъ меня ясностью взгляда своего на обсуживаемые предметы и обширностью своихъ познаній. Бесѣда его была увлекательна и поучительна. Часто, въ подкрѣпленіе своихъ доводовъ, онъ обращался къ своей библіотекѣ, т.-е. къ книгамъ непереплетеннымъ, а едва державшимся въ грязныхъ оберткахъ и разбросанныхъ въ его довольно обширномъ кабинетѣ гдѣ попало, иныя на полкахъ, устроенныхъ вдоль стѣнъ изъ простыхъ, неокрашенныхъ досокъ, другія на стульяхъ, на полу, на столахъ и т. д. Читая мнѣ однажды цитату изъ французской книги, онъ сказалъ: "Не удивляйтесь моему дурному произношенію; я одинъ выучился читать по-французски и говорить на этомъ языкѣ не умѣю!" Дѣйствительно, выговоръ былъ ужасный; Полевой произносилъ каждую букву т.-е. читалъ по-французски, какъ читаютъ по-латыни. Въ отношеніи англійскаго языка, метода была таже. Онъ зналъ наизусть всего Шекспира и его трагедіи были однимъ изъ любимыхъ предметовъ разговора Николая Алексѣевича. Изданный имъ переводъ Гамлета безспорно лучше всѣхъ другихъ; повторяю, это былъ тогда человѣкъ въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ уже отжившій, въ иныхъ -- даже чуть не мертвецъ; словомъ, онъ тогда дошелъ до той черты, когда согбенный испытаніями старецъ становится интереснѣе для постороннихъ, чѣмъ для самого себя. Но Полевой никогда не былъ равнодушенъ къ молодому поколѣнію и къ желанію принести пользу родинѣ и ближнему.

Въ 1843 году меня особенно сблизило съ нимъ то, что онъ задумалъ издать иллюстрированную "Исторію Суворова" и поговаривалъ даже о намѣреніи написать современемъ подробную его исторію въ 10-ти томахъ. Мой отецъ, баронъ Андрей Яковлевичъ Бюлеръ, дѣйствительный тайный совѣтникъ и сенаторъ, въ молодости своей служилъ при великомъ полководцѣ, въ качествѣ дипломатическаго чиновника; онъ любилъ вспоминать малѣйшія подробности, относившіяся до этой эпохи, и имѣлъ портретъ героя, рисованный пастельными красками извѣстнымъ живописцемъ курфирста саксонскаго, Фридрихомъ Шмитомъ {Исторію этого портрета, весьма любопытную, какъ единственнаго, для котораго позировалъ Суворовъ, когда-нибудь разскажу отдѣльно. Ѳ. Б.}, по которому, съ позволенія отца моего, Н. И. Уткинъ нѣкогда исполнилъ свою извѣстную гравюру.

По желанію Николая Алексѣевича, отецъ мой назначилъ ему свиданіе и тутъ-то я увидѣлъ его, въ первый разъ, въ черномъ фракѣ съ Анненскимъ крестомъ въ петлицѣ. Посѣщенія его возобновлялись, отецъ мой разсказывалъ ему обо многомъ, чего былъ очевидцемъ и часто препоручалъ мнѣ отвозить Полевому разные неизданные историческіе матеріалы, касавшіеся Суворова. Портретомъ его онъ также ссудилъ Полевого, по его просьбѣ. Копія съ него (увы, весьма плохая, почти лубочная) приложена къ вышедшей въ слѣдующемъ 1844 году "Исторіи Суворова".

Помѣщаемыя вслѣдъ за симъ два письма Н. А. Полевого, одно ко мнѣ, другое къ отцу моему, сохранившіяся у меня въ подлинникѣ, касаются именно тогдашнихъ моихъ къ нему отношеній:

1.

"Милостивый государь, Ѳедоръ Андреевичъ! Не знаю какъ благодарить васъ за всѣ одолженія ваши. Покорно црошу передать почтенному родителю вашему слабое изъявленіе чувствъ моихъ въ прилагаемомъ у сего письмѣ. Въ среду я въ вашихъ распоряженіяхъ, и явлюсь по назначенію вашему. Портретъ сохраню, какъ драгоцѣнность, и подтвержу художнику, чтобы онъ скорѣе доставилъ его обратно ко мнѣ, для передачи вамъ.

"Вѣрьте совершенному почтенію и проч. Н. Полевой".

27 февраля 1843 г. С.-Петербургъ.

2.

"Ваше высокопрев--ство милостивый государь! Спѣшу принести мою душевную, глубокую благодарность за всѣ благосклонныя одолженія, коими ваше высокопревосходительство изволили почтить меня" и милостивое вниманіе, оказываемое вами къ малому труду моему, недостойному великаго человѣка, памяти коего посвященъ онъ. Страницы 3-го выпуска моего сочиненія будутъ украшены именемъ вашимъ, бесѣдою вашею съ безсмертнымъ героемъ Измаила и Сенъ-Готарда. Усердіе мое да замѣнитъ въ сужденіи вашемъ недостатки дарованія и краснорѣчія.

"Возобновляя изъявленія чувствъ и проч. Николай Полевой".

Февраля 27 дня 1843 г. С.-Петербургъ.

Полевой зналъ, что со времени моей поѣздки за границу, когда вошло въ моду собирать автографы, я собиралъ ихъ гдѣ только къ тому представлялся случай, и вотъ онъ привезъ цѣлую кипу писемъ, которыя получалъ въ разное время отъ своихъ литературныхъ собратій и иныхъ извѣстныхъ лицъ, и подарилъ ихъ мнѣ въ выраженіе признательности за тѣ одолженія мои, на которыя намекалъ въ своемъ письмѣ ко мнѣ отъ 27 февраля. Тутъ были автографы: Булгарина, Греча, Глинки, Дегая, Іакинфа Бичурина, адмирала барона Врангеля, князя П. А. Вяземскаго, И. И. Дмитріева и друг. Нѣкоторые изъ нихъ Полевой тутъ же прочелъ, обращая мое вниманіе на то, какъ въ нихъ отразился характеръ лицъ, писавшихъ эти письма.

Съ 1844 года я уже почти не жилъ въ Петербургѣ и помню только, что въ послѣднюю свою бесѣду со мною, Полевой былъ особенно откровененъ, разсказавъ подробно, какъ, но сдѣланному на него доносу, онъ привезенъ былъ сюда изъ Москвы, въ сопровожденіи жандарма... Когда, нѣсколько лѣтъ спустя, на похоронахъ Полевого, въ церкви Николы Морского, при стеченіи множества сановниковъ и литераторовъ, Булгаринъ хотѣлъ-было ухватиться за ручку гроба, одинъ изъ присутствовавшихъ, чуть-ли ни П. А. Каратыгинъ, оттолкнулъ его, сказавъ: "Ужъ ты его довольно поносилъ при жизни!"

Привожу изъ моего собранія автографовъ -- три письма къ Н. А. Полевому, а именно: Греча, Булгарина и о. Іакинфа, а также письмо H. В. Гоголя къ С. Т. Аксакову -- послѣднее подарено мнѣ въ 1839 г. Ив. С. Аксаковымъ.

I.

Спб. 11 мая, 1824 г.

"Любезнѣйшій Николай Алексѣевичъ!..... Я совершенно согласенъ съ вами, что не худо было бы перепечатать первую тетрадь корректурныхъ листовъ. Только пришлите введеніе. Согласись въ основаніяхъ, я передѣлаю свое начало и очень скоро. Вы правы, что должно пустить сіи книги въ публику. Только присылайте начало.

"При семъ препровождаю мои отвѣты на глагольные ваши вопросы: я оставилъ у себя съ нихъ копію. Не ограждаюсь извиненіями въ томъ, что не совсѣмъ съ вами согласенъ; у насъ въ виду не соперничество, и не комплименты, а самое дѣло.

"Если увидите князя Одоевскаго, то поклонитесь ему и скажите, что я его статью на князя Шаликова получилъ, и напечатаю, если цензура пропуститъ, но вѣроятно, она не прейдетъ адовыхъ вратъ.

"Желательно бы мнѣ было крайне увидѣться съ вами нынѣшнимъ лѣтомъ. Постарайтесь сдѣлать это. Мы въ двѣ недѣли наработали бы кучу. Если случится вамъ пріѣхать, то остановитесь прямо у меня. Жена и дѣти мой будутъ жить на дачѣ, а намъ въ десяти покояхъ раздолье. Тутъ-то поработаемъ и поспоримъ. Вы будете имѣть и особый входъ, и особыя комнаты. Не откажите!

"Прощайте, до свиданія письменнаго или, лучше, личнаго. Вашъ Н. Гречъ.

"Нельзя ли доставить замѣчаній, особенно И. И. Давыдова...."

II.

Спб. 19 февраля, 1828 г.

"Милостивый государь, Николай Алексѣевичъ, сегодня вечеромъ получилъ я No 2 "Телеграфа" на 1828 годъ и при немъ вырѣзки изъ другой книжки, гдѣ находится рецензія моихъ сочиненій. Хотя вы погладили меня какъ мачиха, то-есть противъ шерсти, но благородный тонъ критики и хладнокровіе, съ которымъ вы царапнули меня, внушаетъ мнѣ полное къ вамъ уваженіе. Вы ошиблись въ главномъ, полагая что я начитался Жуи и Адиссона. Клянусь вамъ честью и всѣмъ святымъ, что до сихъ поръ не имѣлъ духу прочесть этихъ господъ какъ слѣдуетъ, а если это придетъ мнѣ въ голову, то справляюсь по заглавіямъ, не было ли о томъ писано, и пробѣгаю статью, чтобъ не встрѣтиться въ мысляхъ и изложеніи,-- чтобъ добрые люди не подумали что я подражаю. Это такъ вѣрно, какъ то, что вы первый журналистъ московскій. Даже вы говорите, что я не готовилъ себя въ литераторы. Кто же готовилъ себя въ Россіи? Тѣ, которые протухли на университетскихъ скамьяхъ -- именно никуда негодятся, и жаль что вамъ неизвѣстно, что я слушалъ лекціи въ Гетингенѣ, въ Вильнѣ и въ Страсбургѣ. Но это вовсе не нужно даже, чтобъ быть наблюдателемъ нравовъ, и въ этомъ случаѣ даже скорописанье не вредно. Вы не можете опредѣлить: кто я таковъ въ литературѣ? бель-летристъ и только.

Вотъ спорные пункты, которые я кончу -- симъ письмомъ, ибо спорить въ журналахъ не буду. Я сознаюсь, не надѣялся отъ васъ и этого и ваши строки удивили меня и заставляютъ вѣрить словамъ общихъ нашихъ друзей, Мицкевича и Малевскаго, на вашъ счетъ. Вѣрьте, что самое жестокое сужденіе на мой счетъ никогда не разсердитъ меня, если въ немъ видна добросовѣстность. Смѣшно требовать похвалъ, и столько же смѣшно требовать, чтобы всѣ смотрѣли одними глазами на предметы. Хотя въ главныхъ пунктахъ кажется мнѣ вы и не такъ растолковали мое Ichheit {Самоличность, индивидуальность.} -- но дѣло въ томъ, что вы обошлись со мною какъ слѣдуетъ человѣку съ человѣкомъ, литератору съ литераторомъ, и я доволенъ, еслибъ даже нашелъ сужденія во сто разъ строже. Вы знаете меня нѣсколько, т.-е. знаете наружность души моей, которая слишкомъ пламенна и не умѣетъ скрывать своихъ порывовъ. Это конечно порокъ, но все-таки почище притворства. Я вамъ высказалъ мое мнѣніе: пусть это послужитъ вмѣсто дружеской антикритики и останется между нами.

Если на васъ найдетъ грусть, совѣтую взять въ руки Корсара Олина. Это chef d'oeuvre безсмыслицы. Я въ моей критикѣ называю слогъ его сердитымъ пѣтухомъ на ходуляхъ. Бѣдная наша словесность! совершенный упадокъ всего. Еслибъ не писалъ Пушкинъ -- бѣда! Что книга -- то хлопоты. Ругать всѣхъ -- нельзя, да и публикѣ наскучитъ; хвалить грѣхъ -- мажешь, мажешь только чтобъ закрыть пустоту и книги и журнальнаго мѣста.

Три томика моихъ сочиненій выйдутъ на святой -- и простите самолюбію -- съ портретомъ. Думая оставить литературное поприще и удалиться на покой, я рѣшился на это. Браните! Въ предисловіи я хлеснулъ моихъ безмозглыхъ критиковъ, но въ Пчелѣ оговорюсь, что это до васъ не касается, а въ предисловіи именъ нѣтъ, ни въ хорошемъ, ни въ дурномъ смыслѣ.

Какъ идетъ ваше литературное депо? Если это входитъ въ планъ вашъ, напишите, я вамъ пришлю своихъ книгъ и надѣюсь, что это не помѣшаетъ сказать вамъ что угодно. Клянусь честью, что какъ бы ни разбранили, только бы въ благородномъ тонѣ -- не разгнѣваюсь.

Будьте справедливы. У васъ однажды было напечатано, что мои воспоминанія объ Испаніи выписаны изъ какой-то французской книги. Я купилъ эту книгу, прочелъ со вниманіемъ два раза, сличалъ и не нашелъ ни слова. Я только числа выписалъ изъ печатной книги, и то не изъ той, которую вы указали. Все оригинальное -- увѣряю васъ честью стараго воина. Не ошибитесь опять. Грѣхъ.

Поцѣлуйте отъ меня добраго Мицкевича. Валленродь его чудоуже отпечатанъ и картинки весьма недурны, а по композиціи даже и хороши.

Простите и вѣрьте, что я не такъ дуренъ, какъ вамъ меня обрисовали.

Съ искреннимъ почтеніемъ и проч. Ѳ. Булгаринъ."

III.

19 марта 1831 г.

"Милостивый государь Николай Алексѣевичъ! Мнѣ помнится, что вы намекали о прекращеніи споровъ, возникшихъ между много и г. Клапротомъ относительно исторіи народовъ въ Средней Азіи. Г. Клапротъ вскорѣ послѣ того самъ подалъ мнѣ случай къ тому. Въ прошломъ году онъ издалъ опроверженіе на исторію монгольскаго народа, помѣщенную въ моихъ запискахъ о Монголіи. Въ семъ опроверженіи онъ раскрылъ и систему французской восточной школы о народахъ Средней Азіи. Какъ сія система въ самомъ основаніи своемъ есть вздорная, то и не потребовалось многаго труда для ея опроверженія. Я написалъ объясненіе на его опроверженіе и посылаю на ваше разсмотрѣніе. По строгомъ выправленіи помѣстите сію статью въ вашемъ журналѣ; и сверхъ сего не можно-ль постараться, чтобы она переведена была и на другіе языки. Прошлую зиму едва не всю я страдалъ отъ простуды, почему нынѣшнимъ лѣтомъ располагаюсь провести около двухъ мѣсяцевъ на горячихъ водахъ; а это еще болѣе года задержитъ меня въ Кяхтѣ, и съ вами увидѣться надѣюсь не ранѣе августа въ слѣдующемъ году. Впрочемъ я здѣсь не безъ дѣла. Обучаю дѣтей китайскому языку, передѣлалъ китайскую грамматику, написалъ разговоры на китайскомъ языкѣ для дѣтей и привожу къ окончанію переводъ монгольскаго словаря съ китайскаго на русскій. Монгольскую грамматику для себя составилъ еще въ прошломъ году -- выборомъ правилъ изъ нѣсколькихъ грамматикъ, и нынѣшнимъ лѣтомъ думаю заняться симъ языкомъ. Духовная миссія, отправившаяся въ Пекинъ 30 августа въ прошломъ году, 18 ноября благополучно прибыла въ свое мѣсто и принята очень хорошо. Дальнѣйшихъ извѣстій не имѣемъ. Я ожидаю вашего мнѣнія о посланныхъ къ вамъ статьяхъ относительно черепословія. Если онѣ годны для вашего журнала, то сочинитель обѣщаетъ отправить къ вамъ еще нѣсколько главъ. Монахъ Іакинфъ."

Примѣч. Извѣстный ксинологъ и настоятель россійской миссіи въ Пекинѣ, издалъ нѣсколько сочиненій о монгольскихъ племенахъ, между прочимъ: "Историческое обозрѣніе Ойратовъ", С.-Петербургъ, 1834 г. и перевелъ съ китайскаго "Описаніе Тибета, Чжуньгаріи и Восточнаго Туркестана", С.-Петербургъ, 1828 и 1829. Іакинфъ Бичуринъ умеръ въ исходѣ 1840-хъ годовъ, проведя послѣдніе годы своей жизни въ Александроневской Лаврѣ.

Баронъ Ѳ. Б.

IV.

Письмо H. В. Гоголя къ С. Т. Аксакову.

Вы не виноваты. Это моя нещастная судьба всему виною. Я теперь самъ не ѣду. Морозы повергнули меня въ совершенное уныніе. Я уже успѣлъ отморозить себѣ ухо несмотря на всѣ закутыванья. Я не знаю какъ и что дѣлать. Какъ это все странно вышло! Но мнѣ никогда ни въ чемъ удачи. Признаюсь въ вашей запискѣ мнѣ больше всего жаль что вы обманулись въ вашихъ надеждахъ что опредѣленіе не состоялось жаль потому что эта неудача вамъ непріятна.-- Будьте здоровы обнимаю васъ нѣсколько разъ. Если удастся завтра буду у васъ. Весь вашъ Гоголь.

Примѣчаніе. Адресъ на оборотѣ этого же письма, сложеннаго вчетверо: "Сергѣю Тимофѣевичу Аксакову". Во всемъ письмѣ нѣтъ ни одной запятой. Въ настоящемъ спискѣ удержана орѳографія подлинника, подареннаго мнѣ, въ 1839-мъ году, моимъ училищнымъ товарищемъ И. С. Аксаковымъ.

Сообщ. баронъ Ѳ. А. Бюлеръ.

"Русская Старина", No 12, 1871