Сейчасъ былъ у Смирдина и кажется дѣло сдѣлано. H. М. можетъ пріѣхать къ нему для окончательныхъ условій; я бы совѣтовалъ ему справиться сперва {Это слово, вторично написанное по ошибкѣ, перечеркнуто въ текстѣ.} о томъ, что берутъ обыкновенно за переводы à tant la feuille и требовать туже цѣну; такимъ образомъ онъ вѣрно получитъ болѣе, нежели условясь брать годовую плату. Въ случаѣ какого нибудь затрудненія пусть онъ располагаетъ мною: я готовъ служить ему отъ всей души.
Радуюсь, что на твое дружеское письмо могъ отвѣчать удовлетворительно и исполнить твое приказаніе. Сердечно благодарю за поздравленія.
Весь твой
Александръ Пушкинъ.
Пятница.
Адресъ: Его Превосходительству
Милостивому Государю Модесту Андреевичу Барону Корфу.
ПРИМѢЧАНІЕ.
Все это письмо и адресъ на немъ писаны рукою А. С. Пушкина на почтовомъ листѣ большаго формата, сложенномъ вчетверо; адресъ на оборотѣ, печать сорвана. Вмѣстѣ съ разными другими, оно подарено было въ 1840 году, графомъ М. А. Корфомъ въ мой сборникъ автографовъ. Содержаніе его дѣлаетъ столь же много чести Пушкину, какъ и графу Корфу. Первый не на словахъ только, но и на дѣлѣ доказываетъ горячую готовность исполнить просьбу, съ которою обратился къ нему его Лицейскій товарищъ, а этотъ послѣдній ходатайствовалъ о другѣ дѣтства, мать котораго нѣкогда оказала важную услугу матери графа. Мы лично имѣли честь знать баронессу Ольгу Сергѣевну Корфъ, рожденную Смирнову, воспитавшую своихъ дѣтей въ самыхъ религіозныхъ, высокихъ и благородныхъ чувствахъ. Мы помнимъ ее, въ преклонныхъ лѣтахъ, окруженную заботливою любовью двухъ поколѣній ея многочисленнаго потомства. Она скончалась въ С. Петербургѣ въ 1843 году и погребена возлѣ дѣтей, которыхъ имѣла скорбь пережить, на Старо-лазаревскомъ кладбищѣ Александро-Невской лавры. Мы близко знали и то лицо, которое въ письмѣ Пушкина обозначено начальными буквами его имени и отчества (но не фамиліи). Назвать же его однакожъ не рѣшаемся, опасаясь тѣмъ оскорбить скромность графа Модеста Андреевича и произвести непріятное впечатлѣніе на нисходящихъ человѣка, котораго мы искренно любили и который, при блестящихъ дарованіяхъ и многостороннемъ образованіи, постоянно нуждался, вслѣдствіе разныхъ несчатныхъ обстоятельствъ своей страдальческой жизни. Письмо это мы можемъ лишь гадательно отнести къ послѣднимъ годамъ жизни Пушкина, т. е. къ тому времени, когда онъ и графъ Корфъ, бывшій тогда управляющимъ дѣлами комитета гг. министровъ (если уже не государственнымъ секретаремъ) не только были сосѣдями, живя оба у Пѣвческаго моста (одинъ въ домѣ Волконскихъ, другой въ домѣ, принадлежавшемъ тогда Ломану, теперь же Н. А. Какошкину), но и имѣли часто случай встрѣчаться, постоянно посѣщая оба многочисленныя тогдашнія великосвѣтскія Петербургскія вечернія собранія. Что же касается до поздравленій, за которыя благодаритъ Пушкинъ, то едвали самъ графъ Модестъ Андреевичъ теперь вспомнитъ, къ чему именно они относились.
Къ стати замѣтить, что въ примѣчаніе наше къ письму Пушкина къ И. А. Дуровой (см. Р. Архивъ, 1872 г. стр. 202) вкрались двѣ опечатки. Тамъ сказано, что мы видѣли, въ квартирѣ покойнаго Александра Сергѣевича, графа Г. А. Строгонова, тогда какъ слѣдовало напечатать А. Г., Александра Григорьевича, т. е. графа Строгонова, еще недавно бывшаго Новороссійскимъ генералъ-губернаторомъ, тогда какъ отецъ его, былъ графъ Григорій Александровичь, знаменитый въ свое время дипломатъ, впослѣдствіи оберъ-камергеръ. Тамъ также напечатано "на порали", вмѣсто "не порали" такую-то набережную назвать Пушкинскою? Прибавимъ, что и нѣкоторыя части набережной Фонтанки можно было бы назвать, въ память жившихъ тамъ историческихъ личностей, Карамзинскою, Шереметевскою, Разумовскою, и т. п., и это было бы тѣмъ удобнѣе, что при теперешней системѣ нумераціи домовъ, ихъ очень трудно отыскивать на всемъ протяженіи этой огромной набережной.
Баронъ Ѳ. Бюлеръ.
"Русскій Архивъ", No 7--8, 1872