Шлюпка врезалась в прибрежную мель и зашуршала на гальке. Матросы прыгнули в воду, подтащили шлюпку поближе к берегу и помогли офицерам сойти. Вскоре причалила вторая шлюпка с матросами.
И тотчас же русских моряков тесной толпой окружили перуанские торговцы. Они крикливо предлагали купить у них разные безделушки, фрукты, напитки.
Офицеры протиснулись сквозь толпу назойливых торговцев и вышли на набережную.
Они с нескрываемым любопытством приглядывались ко всему, что встречали по пути. Вот выступает высокий, худой испанец в ярко-зеленом плаще. Издали его можно принять за высокопоставленное лицо, но вблизи видно, что плащ испанца запыленный и дырявый, а лицо изможденное.
Пробежал мимо оборванный, босой китаец, держа на голове лоток с ананасами. Он громко кричал, очевидно восхваляя достоинства своего товара. Попался навстречу перуанский крестьянин из горной деревушки, подгонявший хворостиной медленно шагавшего быка.
Когда миновали набережную, стало спокойнее. Маленькие домики с наглухо закрытыми ставнями в тени деревьев казались необитаемыми. На стенах домов, на белых каменных оградах садов вился зеленый плющ. Изредка в каком-нибудь домике приоткрывалась ставня и оттуда выглядывали черные глаза перуанки или сонное лицо горожанина.
Наконец моряки подошли к дому губернатора. У входа в большое кирпичное здание, обнесенное валом, дремал часовой.
— Проснись, дружище, — сказал старший офицер Якушев и легонько толкнул перуанца.
Сонный страж открыл глаза и, ничего не говоря, опрометью кинулся в дом.
Ждать морякам пришлось долго. Наконец дверь отворилась и их пригласили войти.
Губернатор, рослый перуанец с острой бородкой и печальными глазами, вышел навстречу, учтиво поклонился и пригласил русских моряков во внутренние комнаты.
Капитан Изыльметьев представил губернатору своих спутников и кратко изложил цель захода фрегата “Аврора” в порт. Губернатор спросил, долго ли пробудут русские в Кальяо. Изыльметьев ответил, что судно нуждается в ремонте и, кроме того, необходимо пополнить запасы продовольствия для дальнейшего плавания.
Губернатор, улыбаясь, сказал, что русские офицеры в порту сейчас не будут скучать — здесь много моряков с других кораблей, с которыми им будет интересно встретиться.
Капитан Изыльметьев осторожно опросил, чем объяснить, что в Кальяо столько английских и французских судов. Губернатор ответил уклончиво и перевел разговор на другое. В выспренних фразах он расписывал достоинства перуанского порта, называл имена знатных фамилий города и наконец пригласил всех офицеров на бал, который он, губернатор, дает в честь пребывания в порту военных кораблей самых сильных держав мира.
Изыльметьев поблагодарил губернатора за прием, откланялся и вместе с офицерами вышел на улицу.
“Нет, неспроста собрались здесь корабли! — подумал он. — Чует мое сердце недоброе, что-то готовится. Уж не война ли?”
Мыслей своих Изыльметьев вслух не высказал, но офицеры видели, что капитан чем-то серьезно озабочен.
Разрешив офицерам повеселиться на берегу, Изыльметьев отправился на фрегат.
Обрадованные полученной свободой, офицеры, шумно разговаривая, направились к харчевне. Николай Оболенский и Охотников, сославшись на то, что им хочется еще немного понаблюдать нравы города, отделились от товарищей и смешались с уличной толпой. Облик ее теперь, в предвечерний час, когда зной спал, заметно изменился. Меньше стало простого люда, зато важно выступали богатые купцы, видные чиновники, офицеры местного гарнизона.
Зеленоватое небо постепенно темнело. Над вершинами гор было еще светло, но над крышами домов, над мачтами кораблей уже витали сумерки. Вскоре солнце зашло за гребни гор, и гигантская тень покрыла город.
Оболенский и Охотников долго бродили по улицам, с живым любопытством присматриваясь к жизни перуанского порта. Потом, утомившись, направились в харчевню.
Все столики были уже заняты, протиснуться к стойке не было никакой возможности. Но их заметили и окликнули.
— Господа, а вот и наши красные девицы! — громко объявил лейтенант Елагин. — Милости просим к нам! Местечко найдется.
У трех столиков, сдвинутых вместе, сидели офицеры С “Авроры”, а рядом с ними несколько офицеров в английской и французской форме.
Оболенский и Охотников подошли к товарищам. Старший офицер Якушев представил их иностранным морякам.
Сидевшие потеснились и освободили места. Оболенский и Охотников уселись за столик. Перуанка в яркой полосатой юбке принесла вина.
Беседа не утихала. Офицеры оживленно толковали О достопримечательностях порта.
Соседом Николая Оболенского оказался высокий жилистый офицер со шрамом на щеке.
— Паркер, — надменно отрекомендовался он Николаю, окинув его беглым взглядом, — офицер флота английского королевства!
Паркер небрежно чокнулся с Николаем, залпом выпил бокал вина и, заметив, что сосед его пьет очень мало, пренебрежительно усмехнулся:
— Не узнаю русского моряка! Вы давно во флоте?
— Первое кругосветное плавание, — вспыхнул Николай.
— О-о! У вас еще все впереди!.. Обучитесь!
— Корабль — не питейное заведение, — оправившись от смущения, сухо заметил Оболенский, не в силах скрыть свою неприязнь к этому английскому офицеру: “Воображает, наверное, что осчастливил нас, русских офицеров, одним своим присутствием”.
— Конечно! — засмеялся Паркер. — Военный корабль создан для битв, дальних странствий… Русские со временем тоже, станут хорошими моряками… если, конечно, поучатся у других стран.
Оболенский резко ответил, что русские мореходы совершили немало славных дел на всех океанских просторах, а плавают русские с древнейших времен.
— История русского флота мало кому известна, — важно заметил Паркер. — А пока все истинные моряки чтут заслуги…
— Вы хотите сказать — вашего, английского флота? — горячо перебил Николай.
— Да, именно. В наш век просвещения и техники англичане призваны пронести знамя цивилизации во все уголки земного шара.
— Огнем своих пушек, — не утерпел Оболенский.
— Законы моей родины открывают перед человечеством путь к благоденствию, — горделиво проговорил Паркер.
— Какое там благоденствие! — с иронией ответил Оболенский. — Вы несете первобытным народам рабство, голод, нищету… Огнем и мечом устанавливаете вы в покоренных странах кровавые порядки, противные человеческой природе, разуму и сердцу. Не англичане ли вели в Китае опиумную войну, чтобы ради барышей одурманивать целый народ! Не англичане ли вводят рабство в Индии, Африке…
— Защитник готентотов! — с издевкой произнес Паркер.
— Готентоты созданы по тому же образу и подобию, что и англичане. Им свойственны все человеческие качества. Каждому дорога своя родина — богатая или бедная, находящаяся в зените своей славы или только начинающая свой путь к прогрессу.
— Вы, сударь, в пылу увлечения далеко зашли, — процедил Паркер. — Вы осмелились сравнить цивилизованных англичан с австралийскими дикарями.
— Я отвечаю за свои слова! — запальчиво крикнул Оболенский и встал.
Встал и Паркер.
— Господа, господа! — поторопился вмешаться старший офицер Якушев, давно уже заметивший, что спор принимает серьезный характер. — Оставьте ваши ученые рассуждения для другого раза. Разве здесь место для столь серьезных разговоров! Поднимем лучше бокалы за перуанских красавиц.
— Да! Да! — закричали офицеры. — Вы с ума сошли, господа! Не нарушайте компанию!
— Выпить за мир и согласие!
— Наливайте бокалы!
— Миритесь, господа!
Французские и английские офицеры, в свою очередь, обступили Паркера и уговаривали его не затевать ссоры. Паркер первый пошел на мировую. Он поднял бокал и, обращаясь к Оболенскому, проговорил:
— Различие во взглядах не помешает нам остаться добрыми друзьями. Англичане всегда терпимо относятся к чужим верованиям.
— Ну, Николай, не упрямьтесь! — шепнул Охотников. — Стоит ли, в самом деле, связываться с этим крокодилом! Помиритесь!
Совета своего Друга Оболенский послушался. Он знал, что Охотников высоко ставит вопросы чести, но раз он считает, что необходимо мириться, значит так и нужно. Николай Оболенский протянул Паркеру руку.
— Ура! — закричали офицеры. — Мир! Мир!
Посидев еще немного, Николай с Охотниковым откланялись. Они быстро пересекли опустевшие улицы города и вышли к гавани. Оба молчали. Спор с надменным английским офицером вызвал в душе Николая целую бурю самых противоречивых чувств.
И, точно угадывая его мысли, Охотников тихо проговорил:
— Долг каждого честного человека стараться сделать свою страну просвещенной и счастливой…
Николай вспомнил далекий, холодный Петербург, брата Сергея, его слова о родине, зажатой в железные тиски самодержавия, и тоскливая жалость к своему любимому краю наполнила его сердце.
Волны океана, облитые рассеянным лунным светом, тускло блестели. Словно злясь и жалуясь одновременно, они налетали на берег и, урча, откатывались назад.
А за океанской далью как будто виделся далекий берег родной страны — суровой, угрюмой, но дорогой и желанной сердцу.
Наняв рыбачью лодку, Оболенский и его друг добрались до своего фрегата. “Аврора” мирно покачивалась на волнах.
— Кто едет? — сурово окликнул часовой.
— Свои! — обрадовавшись родному голосу, ответил Оболенский. — Свои, братец!