Приемная адвоката Коленатого. В глубине сцены — входная дверь, налево — дверь в кабинет. На заднем плане высокая регистратура с многочисленными ящиками, обозначенными в алфавитном порядке. Стремянка. Налево — стол архивариуса, в середине — двойное бюро, направо — несколько кресел для ожидающих клиентов. На стенах — разные таблицы, объявления, календарь и т. д. Телефон. Всюду бумаги, книги, справочники, папки.
Витек. (убирает папки в регистратуру) Боже мой, уже час. Старик, видно, уж не придет… Дело Грегор — Прус. «Г», «Гр», сюда. (Поднимается по стремянке.) Дело Грегора. Вот и оно кончается. О, господи. (Перелистывает дело.) Тысяча восемьсот двадцать седьмой год, тысяча восемьсот тридцать второй, тридцать второй… Тысяча восемьсот сороковой, сороковой, сороковой… Сорок седьмой… Через несколько лет столетний юбилей. Жаль такого прекрасного процесса. (Всовывает дело на место.) Здесь… покоится… дело Грегора — Пруса. М-да, ничто не вечно под луною. Суета. Прах и пепел. (Задумчиво усаживается на верхней ступеньке.) Известно — аристократия. Старые аристократы. Еще бы — барон Прус! И судятся сто лет, чёрт бы их побрал. (Пауза.) «Граждане! Французы! Доколе будете вы терпеть, как эти привилегированные, эта развращенная королем старая аристократия Франции, это сословие, обязанное своими привилегиями не природе и не разуму, а тирании, эта кучка дворян и наследственных сановников, эти узурпаторы земли, власти и прав…» Ах!
Грегор. (останавливается в дверях, и некоторое время прислушивается к словам Витека). Добрый день, гражданин Марат!
Витек. Это не Марат, а Дантон.[4] Речь от двадцать третьего октября тысяча семьсот девяносто второго года. Покорнейше прошу прощения, сударь.
Грегор. Самого нет?
Витек. (слезает с лестницы). Еще не возвращался, сударь.
Грегор. А решение суда?
Витек. Ничего не знаю, господин Грегор, но…
Грегор. Дела плохи?
Витек. Не могу знать. Но жаль хорошего процесса, сударь.
Грегор. Я проиграл?
Витек. Не знаю. Принципал с утра в суде. Но я бы не…
Грегор. (бросаясь в кресло). Позвоните туда, вызовите его. И поскорей, голубчик!
Витек. (бежит к телефону). Пожалуйста. Сию минутку. (В трубку.) Алло! (Грегору.) Я бы, сударь, не подавал в Верховный суд.
Грегор. Почему?
Витек. Потому что… Алло. Два, два, тридцать пять. Да, тридцать пять. (Поворачивается к Грегору.) Потому что это конец, сударь.
Грегор. Конец чего?
Витек. Конец процесса. Конец дела Грегора. А ведь это был даже не процесс, сударь. Это исторический памятник. Когда дело тянется девяносто лет… (В трубку.) Алло, барышня, адвокат Коленатый ещё у вас? Говорят из его конторы… Его. просят к телефону. (Грегору.) Дело Грегора, сударь, это кусок истории. Почти сто лет, сударь. (В трубку.) Уже ушел? Благодарю вас. (Вешает трубку.) Уже ушел. Наверно, сейчас придет.
Грегор. А решение суда?
Витек. Не могу знать, сударь. По мне, хоть бы его вовсе не было. Я… я расстроен, господин Грегор. Подумать только: сегодня последний день дела Грегора. Я вел по нему переписку тридцать два года! Сюда ходил ещё ваш покойный батюшка, царство ему небесное! Он и покойный доктор Коленатый, отец этого, могучие были люди, сударь.
Грегор. Благодарю вас.
Витек. Великие законники, сударь… Кассация, апелляция, всякие такие штуки. Тридцать лет тянули процесс. А вы — бах — сразу в Верховный суд, скорей к концу. Жалко славного процесса. Эдак загубить столетнюю тяжбу!
Грегор. Не болтайте чепухи, Витек. Я хочу, наконец, выиграть дело.
Витек. Или окончательно проиграть его, да?
Грегор. Лучше проиграть, чем… чем… Слушайте, Витек, ведь от этого можно с ума сойти: все время видеть перед носом сто пятьдесят миллионов… Чуть не в руках держать… С детских лет только о них и слышать… (Встает.) Вы думаете, я проиграю?
Витек. Не знаю, господин Грегор. Случай очень спорный.
Грегор. Ладно, если проиграю, то…
Витек. …то застрелитесь, сударь? Так говорил и ваш покойный батюшка.
Грегор. Он и застрелился.
Витек. Но не из-за тяжбы, а из-за долгов. Когда живешь так… в расчете на наследство…
Грегор. (удрученный, садится). Замолчите, пожалуйста.
Витек. Да, у вас нервы слабы для великого процесса. А ведь какой великолепный материал! (Поднимается по стремянке, достает дело Грегора.) Взгляните па эти бумаги, господин Грегор. Тысяча восемьсот двадцать седьмой год. Самый старый документ в нашей конторе. Уникум, сударь! В музей, да и только. Что за почерк на бумагах тысяча восемьсот сорокового года! Боже, этот писарь был мастер своего дела. Посмотрите только на почерк. Душа радуется!
Грегор. Вы сумасброд.
Витек. (почтительно укладывая папку). Ох, господи Иисусе. Может, Верховный суд ещё отложит дело?
Криста. (тихонько приоткрыв дверь). Папа, ты не идешь домой?
Витек. Погоди, скоро пойду, скоро. Вот только вернется шеф.
Грегор. (встает). Это ваша дочь?
Витек. Да. Ступай, ступай, Криста. Подожди в коридоре.
Грегор. Боже упаси, зачем же, мадемуазель? Может быть, я не помешаю. Вы из школы?
Криста. С репетиции.
Витек. Моя дочь поет в театре. Ну, ступай, ступай. Нечего тебе тут делать.
Криста. Ах, папа, эта Марти… ну просто изумительна!
Грегор. Кто, мадемуазель?
Криста. Ну, Марти, Эмилия Марти.
Грегор. А кто она такая?
Криста. Неужели вы не знаете? Величайшая певица в мире! Сегодня вечером она выступает. А утром с нами репетировала. Папа!
Витек. Ну, что?
Криста. Папа, я… я… брошу театр! Не буду больше петь! Ни за что! Ни за что! (Всхлипывает и отворачивается.) Витек. (подбегает к ней). Кто тебя обидел, Криста?
Криста. Потому что… я… ничего не умею! Папа, эта Марти… Я… Если бы ты слышал… Нет, никогда больше не буду петь!
Витек. Вот те на! А у девчонки есть голос. Перестань, глупая! Успокойся.
Грегор. Кто знает, мадемуазель, может быть, эта знаменитая Марти ещё позавидует вам.
Криста. Мне?
Грегор. Вашей молодости.
Витек. Вот, вот. Видишь, Криста! Это господин Грегор! Погоди, когда будешь в ее возрасте… Сколько ей, этой Марти?
Криста. Не знаю. Никто… не знает. Лет тридцать.
Витек. Вот видишь, девочка, — тридцать. Уже но первой молодости.
Криста. А какая красавица! Боже, какая, красавица!
Витек. Так ведь тридцать лет. Это уже порядочно. Погоди, когда тебе стукнет…
Грегор. Сегодня вечером я пойду в театр, мадемуазель. Смотреть… Только не Марти, а вас.
Криста. Надо быть ослом, чтобы не смотреть на Марти. И слепым к тому же.
Грегор. Благодарю. С меня довольно.
Витек. О, язычок у нее острый.
Криста. Зачем говорить о Марти, не увидев ее. По ней все с ума сходят. Bce!
Входит Коленатый.
Коленатый. Кого я вижу! Кристинка! Здравствуй, здравствуй. Ага, и господин клиент здесь. Как себя чувствуете?
Грегор. Чем кончилось? Что решил суд?
Коленатый. Пока решения нет. Коллегия Верховного суда как раз удалилась…
Грегор. …на совещание?
Коленатый. Нет, на обед.
Грегор. А решение?
Коленатый. После обеда, мой друг. Главное — тор-пение. Вы уже обедали?
Витек. Ах, господи, господи!
Коленатый. В чем дело?
Витек. Жалко такого замечательного процесса.
Грегор. (садится). Опять ждать. Это ужасно!
Криста. (oтцу). Ну пойдем, папа.
Коленатый. Как поживаешь, Кристинка? Я очень рад тебя видеть.
Грегор. Доктор Коленатый, скажите откровенно, какие у нас шансы?
Коленатый. Тру-ля-ля!
Грегор. Плохо?
Коленатый. Скажите, мой друг, я вас когда-нибудь обнадеживал?
Грегор. Зачем же тогда… зачем?
Коленатый. Зачем я веду ваше дело? Только потому, друг мой, что я унаследовал его от отца. Вас, Витека и вон то бюро. Что вы хотите? Дело Грегора передается по наследству, как болезнь. А вам оно все равно ничего не стоит: я ведь не беру с вас гонорара.
Грегор. Получите все сполна, как только я выиграю.
Коленатый. Признаться, я мало на это рассчитываю.
Грегор. Значит, вы полагаете…
Коленатый. Если хотите знать, — да.
Грегор. …что, мы проиграем?
Коленатый. Разумеется.
Грегор. (упавшим голосом). Хорошо.
Коленатый. Но стреляться ещё погодите.
Криста. Папа, он хочет застрелиться?
Грегор. (овладевая собой). Нет, что вы, мадемуазель. Мы же условились, что вечером я приду в театр — смотреть вас.
Криста. Нет, не меня.
Звонок у входа.
Витек. Кто ещё там? Скажу, что вас нет. (Идет.) К черту, к черту. (Вышел.) Коленатый. Господи, как ты выросла, Кристинка. Скоро женщиной станешь.
Криста. Посмотрите на этого, господина.
Коленатый. А что?
Криста. Как он… вдруг побледнел.
Грегор. Я? Простите, мадемуазель. Мне немного нездоровится. Простудился.
Витек. (за дверями). Сюда пожалуйте. Да прошу вас. Входите.
Входит Эмилия Марти, за ней Витек.
Криста. Господи, это Марти!
Эмилия. (в дверях). Адвокат Коленатый?
Коленатый. Так точно. Чем могу служить?
Эмилия. Я — Марти. Пришла к вам в связи с делом…
Коленатый. (с почтительным поклоном показывает на дверь в кабинет). Прошу вас.
Эмилия. …в связи с делом Грегора.
Грегор. Что?! Мадам…
Эмилия. Я не замужем.
Коленатый. Мадемуазель Марти, вот господин Грегор, мой доверитель.
Эмилия. Этот? (Оглядывает Грегора.) Ну, что ж, он может остаться. (Садится.) Витек. (тянет Кристину за дверь). Ступай, Криста, ступай. (Кланяется и уходит на цыпочках.) Эмилия. Эту девочку я где-то видела.
Коленатый. (закрывая дверь). Мадемуазель Марти, я весьма польщен…
Эмилия. О, пожалуйста. Значит, вы — адвокат…
Коленатый. (садится против нее). К вашим услугам.
Эмилия. …который ведет дело вот этого Грегора…
Грегор. То есть мое.
Эмилия. …о наследстве Пепи Пруса?
Коленатый. То есть барона Иозефа Фердинанда Пруса, скончавшегося в тысяча восемьсот двадцать седьмом году.
Эмилия. Как, он уже умер?
Коленатый. К сожалению. И даже без малого сто лет назад.
Эмилия. Бедненький! А я и не знала.
Коленатый. Вот как. Чем могу быть ещё полезен?
Эмилия. (встает). О, я не хочу затруднять вас.
Коленатый. (встает). Простите, мадемуазель. Полагаю, что вы явились ко мне не без причины?
Эмилия. Да. (Садится.) Я хотела вам кое-что сказать.
Коленатый. (садится). В связи с делом Грегора?
Эмилия. Может быть.
Коленатый. Но ведь вы иностранка?
Эмилия. Да. О вашем… о процессе этого господина я узнала только сегодня утром. Совершенно случайно.
Коленатый. Вот как?
Эмилия. Прямо из газет. Понимаете, смотрю, что там пишут обо мне, и вдруг вижу: «Последний день процесса Грегор-Прус». Чистая случайность, а?
Коленатый. Да, да, о процессе было во всех газетах.
Эмилия. И так как я… так как я случайно кое-что вспомнила… Одним словом, можете вы мне рассказать об этом процессе?
Коленатый. Спрашивайте, что хотите. Пожалуйста.
Эмилия. Но я вообще ничего не знаю.
Коленатый. Совсем ничего?
Эмилия. Я впервые слышу о нем.
Коленатый. Но тогда… простите… непонятно… почему он вас интересует…
Грегор. Расскажите, расскажите ей, доктор.
Коленатый. Эдакий заплесневелый процесс, мадемуазель…
Эмилия. Но законный наследник — Грегор? Да?
Коленатый. Да. Только это ему не поможет.
Грегор. Рассказывайте.
Эмилия. Хотя бы в общих чертах.
Коленатый. Ну, если вам угодно… (Откидывается на спинку кресла и начинает быстро говорить.) В тысяча восемьсот двадцатом году владельцем имений баронов Прусов — Семонице, Лоуков, Нова Вес, Кенигсдорф и так далее — был слабоумный барон Иозеф Фердинанд Прус…
Эмилия. Пепи был слабоумным? О нет!
Коленатый. Ну, человеком со странностями.
Эмилия. Скажите лучше — несчастным человеком.
Коленатый. Простите, этого вы не можете знать.
Эмилия. Вы не можете, а я знаю.
Коленатый. Ну, не буду спорить. Итак — Иозеф Фердинанд Прус, который в тысяча восемьсот двадцать седьмом году скончался холостым, бездетным и не оставив завещания.
Эмилия. От чего он умер?
Коленатый. Воспаление мозга или что-то вроде. Наследником оказался его двоюродный брат, польский барон Эммерих Прус-Забржезинский. Против него с иском о всем наследстве выступил некий граф Стефан де Маросвар, племянник матери покойного, который в дальнейшем не будет иметь отношения к делу. А иск на имение Лоуков предъявил некто Фердинанд Карел Грегор, прадед моего клиента.
Эмилия. Когда это, было?
Коленатый. Тотчас после смерти Пруса, в тысяча восемьсот двадцать седьмом году.
Эмилия. Постойте, Ферди тогда должен был быть ещё мальчиком.
Коленатый. Совершенно верно. Он был тогда воспитанником Терезианской академии,[5] и его интересы представлял адвокат из Вены. Иск на имение Лоуков был мотивирован следующим образом. Прежде всего, покойный за год до смерти лично, «hochstpersonlich», явился к директору Терезианской академии и заявил, что выделяет «das obengenannte Gut samt Schloss, Hofen, Meierhofen und Inventar», то есть все вышепоименованное движимое я недвижимое имущество, на содержание «des Genannten Minderjahrigen», то есть малолетнего Грегора, каковой «falls und sobald er major wird», то есть по достижении им совершеннолетия, должен быть введен «in Besitz und Eigentum», в полноправное владение упомянутым имуществом. Дополнительный факт: упомянутый малолетний Грегор, при жизни покойного и по его указанию, получал доходы от означенного имения и отчеты о них с пометкой «владельцу и собственнику имения Лоуков», что является доказательством так называемого натурального владения.
Эмилия. Значит, все было ясно? Да?
Коленатый. Виноват. Барон Эммерих Прус возражал на это, что у Грегора нет дарственной грамоты и что перевод имения на него не занесен в книгу земельных владений. Далее, что покойный не оставил письменного завещания, а наоборот — «hingegen» — на смертном одре сделал устное распоряжение в пользу другого лица…
Эмилия. Не может быть! Какого лица?
Коленатый. В том-то и закавыка, мадемуазель. Подождите, я вам прочту. (Поднимается по стремянке к регистратуре.) Тут заварилась такая каша, вот увидите. Ага, вот оно. (Вынимает дело, усаживается на верхней ступеньке и быстро листает.) Агa, «das wahrend des Ablebens des hochwohlgeborenen Majoratsherrn Freiherrn Prus Josef Ferdinand von Semonitz vorgenommene Protokol usw». Итак, свидетельство о последней воле, подписанное каким-то патером, врачом и нотариусом у смертного одра Иозефа Пруса. Вот что в нем говорится: «Умирающий… в сильной горячке… на вопрос нижеподписавшегося нотариуса — есть ли у него ещё какие-либо пожелания, несколько раз повторил, что имение Лоуков „dass das Allodium Loukov… Herrn Mach Gregor zukommen soll…“, он завещает герру Мах Грегору». (Ставит дело на место.) Какому-то Грегору Маху, мадемуазель, лицу неизвестному и не могущему быть обнаруженным. (Остается сидеть на стремянке.) Эмилия. Но это недоразумение! Пепи, безусловно, имел в виду Грегора, Ферди Грегора.
Коленатый. Конечно, мадемуазель. Но написанного пером не вырубишь топором. Грегор, правда, возражал, что слово «Мах» попало в устное завещание по ошибке или в результате описки, что «Грегор» должно быть фамилией, а не именем и так далее. Но litera scripta valet[6] — и Эммерих Прус получил все наследство, в том числе и Лоуков.
Эмилия. А Грегор?
Коленатый. А Грегор — ничего. Вскоре двоюродный брат Стефан — судя по всему, великий пройдоха — выкопал где-то субъекта, именовавшегося Грегор Мах. Этот Мах заявил на суде, что покойный имел по отношению к нему тайные обязательства, очевидно, деликатного свойства…
Эмилия. Ложь!
Коленатый. Несомненно… И что он претендует на имение Лоуков. Затем Грегор Мах канул в Лету, оставив — за какую сумму, об этом история умалчивает, — господину Стефану нотариальную доверенность на свои права на Лоуков. Сей кавалер, Стефан судился от его имени, и, представьте себе, выиграл тяжбу: Лоуков был передан ему.
Эмилия. Чёрт знает что!
Коленатый. Скандал, а? Тогда Грегор начал тяжбу, против Стефана, заявив, что Грегор Мах не является де-юре наследником Пруса, что покойный делал устное распоряжение в бреду и так далее. После долгой волокиты он выиграл дело: предыдущее решение было отменено. Но Лоуков возвратили не Грегору, а опять Эммериху Прусу. Представляете себе?
Грегор. Это называется справедливостью, мадемуазель!
Эмилия. Почему же не Грегору?
Коленатый. Ах, многоуважаемая, по разным тонким юридическим основаниям и учитывая, что ни Грегор Мах, ни Фердинанд Карел Грегор не являлись родственниками покойного…
Эмилия. Постойте! Ведь он его сын.
Коленатый. Кто? Чей сын?
Эмилия. Грегор. Ферди был сын Пепи.
Грегор. (вскочив). Сын?! Откуда вы знаете?
Коленатый. (поспешно слезая с лестницы). Его сын? А мать кто, скажите, пожалуйста?
Эмилия. Мать была… Ее звали Эллен Мак-Грегор. Она была певицей Венской императорской оперы.
Грегор. Как? Как фамилия?
Эмилия. Мак-Грегор. Шотландская фамилия.
Грегор. Слышите, доктор? Мак-Грегор! Мак! Мак! А вовсе не Мах! Понимаете, в чем дело?
Коленатый. (садится). Разумеется. А почему фамилия сына — не Мак-Грегор?
Эмилия. Из-за матери… Он вообще не знал ее.
Коленатый. Вот как. А есть у вас какие-нибудь доказательства, мадемуазель?
Эмилия. Не знаю. Продолжайте.
Коленатый. Продолжаю. С тех пор вот уже почти сто лет спор между Прусами, Грегорами и Стефанами об имении Лоуков тянется из поколения в поколение с небольшими перерывами до наших дней, при компетентном участии нескольких поколений адвокатов Коленатых. С их помощью сегодня после обеда последний Грегор окончательно проиграет дело. Вот и все.
Эмилия. А стоит Лоуков всей этой кутерьмы?
Грегор. Я думаю!
Коленатый. Видите ли, в шестидесятых годах прошлого столетия на угодьях Лоуков были обнаружены залежи угля. Стоимость их не поддается даже приблизительному подсчету. По-видимому, миллионов сто пятьдесят.
Эмилия. И больше ничего?
Грегор. Ничего! Мне бы хватило и этого.
Коленатый. Есть у вас ещё вопросы, мадемуазель?
Эмилия. Да. Что вам нужно, чтобы выиграть процесс?
Коленатый. Лучше всего было бы формальное письменное завещание.
Эмилия. Вам что-нибудь известно о таком завещании?
Коленатый. Его не существует.
Эмилия. Как глупо!
Коленатый. Бесспорно. (Встает.) Есть ещё вопросы?
Эмилия. Да. Кому принадлежит старый дом Пруса?
Грегор. Моему противнику Ярославу Прусу.
Эмилия. А как называется такой шкаф, куда прячут старые бумаги?
Грегор. Архив.
Коленатый. Регистратура.
Эмилия. Так вот, в доме Пруса был такой шкаф. На каждом ящичке — дата. Пепи складывал туда старые отчеты, счета и другие бумаги. Понимаете?
Коленатый. Да, да.
Эмилия. На одном ящичке была дата — «тысяча восемьсот шестнадцатый год». Как раз когда Пепи познакомился с этой самой Эллен Мак-Грегор. На Венском конгрессе или где-то ещё…
Коленатый. Так, так!
Эмилия. И в этом ящичке он хранил все письма Эллен.
Коленатый. (садится). Откуда вы это знаете?
Эмилия. Не спрашивайте.
Коленатый. Извините. Как вам угодно.
Эмилия. Кроме того, там были письма от управляющих и другая деловая переписка. Короче говоря, пропасть всяких старых бумаг.
Коленатый. Понимаю.
Эмилия. Как вы думаете: кто-нибудь сжег все это?
Коленатый. Может быть. Очень возможно. Впрочем — увидим.
Эмилия. Вы посмотрите?
Коленатый. Обязательно. Конечно, если позволит господин Прус.
Эмилия. А если нет?
Коленатый. Тогда ничего не поделаешь.
Эмилия. В таком случае вы должны достать этот ящик другим способом, понимаете?
Коленатый. Да. В полночь, при помощи веревочной лестницы, отмычек и тому подобного. Ах, мадемуазель, хорошенькое у вас мнение об адвокатах!
Эмилия. Но вы должны достать эти бумаги!
Коленатый. Увидим. Что дальше?
Эмилия. Так вот… если там есть ещё эти письма… то между ними лежит… большой желтый конверт…
Коленатый. Ив нем?
Эмилия. Завещание Пруса. Собственноручное и запечатанное.
Коленатый. (встает). О, господи!
Грегор. (вскакивает). Вы уверены?
Коленатый. Скажите, пожалуйста, что же в этом завещании? Каково его содержание?
Эмилия. В нем Пепи отказывает… поместье Лоуков… своему внебрачному сыну Фердинанду… рожденному в Лоукове… такого-то числа, не помню точно.
Коленатый. Так все и сказано?
Эмилия. Так.
Коленатый. И конверт запечатан?
Эмилия. Да.
Коленатый. Личной печатью Иозефа Пруса?
Эмилия. Да.
Коленатый. Благодарю вас. (Садится.) Скажите, с какой стати вам вздумалось нас дурачить, мадемуазель?
Эмилия. Дурачить? Значит, вы мне не верите?
Коленатый. Конечно, нет. Ни одному слову.
Грегор. А я ей верю. Как вы смеете…
Коленатый. Да имейте же голову на плечах! Если конверт запечатан, как может кто-нибудь знать, что в нем? Ну, скажите!
Грегор. Но…
Коленатый. В конверте, запечатанном сто лет тому назад!
Грегор. И все-таки…
Коленатый. Да ещё в чужом доме. Не будьте ребенком, Грегор.
Грегор. Я верю, и все тут.
Коленатый. Ну, как хотите. Дорогая мадемуазель Марти, у вас особый дар… рассказывать сказки. Поистине своеобразная слабость. Часто это с вами бывает?
Грегор. О, помолчите.
Коленатый. Ну да, буду молчать как могила. Абсолютная тайна, мадемуазель.
Грегор. Имейте в виду, доктор: я верю всему, что сказала мадемуазель. Каждому слову.
Эмилия. Вы настоящий джентльмен.
Грегор. Поэтому — или вы сейчас же отправитесь к Прусу и попросите выдать вам бумаги, датированные тысяча восемьсот шестнадцатым годом…
Коленатый. Этого я, очевидно, не сделаю. Или?
Грегор. Или я поручу это первому попавшемуся адвокату, выбрав его наугад по телефонной книге. И ему же передам ведение моего процесса.
Коленатый. Сделайте одолжение.
Грегор. Ладно. (Идет к телефону и перелистывает книгу.) Коленатый. (подходит к нему). Послушайте, Грегор, перестаньте глупить. Мы ведь с вами друзья, не правда ли? Помнится, я даже был вашим опекуном.
Грегор. Адвокат Абелес Альфред, двадцать семь шестьдесят один.
Коленатый. О, господи, только не этого! Это же третьесортный адвокатишко. Он погубит все дело…
Грегор. (в трубку). Алло! Двадцать семь шестьдесят один…
Эмилия. Отлично, Грегор!
Коленатый. Не срамитесь! Неужели вы доверите наш наследственный процесс такому…
Грегор. Доктор Абелес? Говорит Грегор из конторы…
Коленатый. (вырывает у него трубку и вешает ее). Постойте. Я еду.
Грегор. К Прусу?
Коленатый. Хоть к черту на рога. Но вы отсюда ни ногой!
Грегор. Если не вернетесь через час, я позвоню…
Коленатый. Перестаньте! Прошу прощения, мадемуазель. И, пожалуйста, не задурите ему голову окончательно. (Убегает.) Грегор. Наконец-то!
Эмилия. Он на самом деле так глуп?
Грегор. Нет. Но он практик и не учитывает возможность чудес. А я всегда ждал чуда. И вот явились вы. Позвольте поблагодарить вас.
Эмилия. О, не стоит благодарности.
Грегор. Слушайте… я почти уверен, что завещание действительно окажется там. Не знаю, почему я так безгранично вам верю. Наверно, потому, что вы красивы.
Эмилия. Сколько вам лет?
Грегор. Тридцать четыре. Мадемуазель Марти, я с малых лет жил мыслью получить эти миллионы. Вы себе представить не можете мое положение. Я жил как в чаду… Иначе я не мог… Если бы не явились вы…
Эмилия. Долги?
Грегор. Да. Сегодня ночью мне, наверное, пришлось бы застрелиться.
Эмилия. Вздор!
Грегор. Я ничего не таю от вас, мадемуазель. Положение мое было безнадежно. И вдруг являетесь вы, неведомо откуда, знаменитая, великолепная, полная тайны… и спасаете меня. Почему вы смеетесь? Почему вы смеетесь надо мной?
Эмилия. Глупости. Просто так.
Грегор. Хорошо, больше не буду о себе. Мы здесь одни. Умоляю вас, говорите. Объясните мне все!
Эмилия. Что же ещё? Я сказала достаточно.
Грегор. Затронуты семейные дела. Даже некоторые… семейные тайны. Каким-то необычайным образом вы посвящены в них. Ради бога, скажите мне все!
Эмилия качает головой.
Не можете?
Эмилия. Не хочу.
Грегор. Откуда вы знаете о письмах? Откуда знаете о завещании? Откуда? С каких пор? Кто рассказал вам? С кем вы связаны? Поймите… я должен знать, что за всем этим кроется. Кто вы? Что все это значит?
Эмилия. Чудо.
Грегор. Да, чудо. Но каждое чудо должно быть объяснено. Иначе оно невыносимо. Зачем вы пришли сюда?
Эмилия. Чтобы помочь вам, как видите.
Грегор. Почему вам вздумалось помогать мне? Почему именно мне? Какой вам от этого прок?
Эмилия. Это мое дело.
Грегор. И мое тоже, мадемуазель Марти. Я буду вам обязан всем: своим состоянием, самой жизнью. Скажите, что должен я положить к вашим ногам?
Эмилия. Что вы имеете в виду?
Грегор. Что я могу предложить вам взамен, мадемуазель Марти?
Эмилия. Ах, так. Вы хотите дать мне… как это называется? Куртаж?
Грегор. Ради бога, не называйте это так. Назовите просто благодарностью. Что тут для вас обидного, если…
Эмилия. Мне не нужно денег.
Грегор. Простите, денег не нужно только бедняку — богатому они всегда нужны.
Эмилия. (сердится). Возмутительно. Этот наглец предлагает мне деньги.
Грегор. (тронут). Простите, но и я не могу принимать… благодеяний…
Пауза.
Вас называют божественная Марти, мадемуазель. Но в нашем земном мире даже сказочный принц… потребовал бы награды за такую услугу. Тут нет ничего дурного. Это в порядке вещей. Поймите, ведь речь идет о миллионах.
Эмилия. Он уж хочет раздавать, мальчишка! (Подходит к окну, смотрит на улицу.) Грегор. Почему вы говорите со мной, как с ребенком? Я отдал бы половину наследства за то… Мадемуазель Марти!
Эмилия. Ну?
Грегор. Возле вас я чувствую себя таким маленьким, — просто невыносимо.
Пауза.
Эмилия. (оборачивается). Как тебя зовут?
Грегор. Что?
Эмилия. Как тебя зовут?
Грегор. Грегор.
Эмилия. Как?
Грегор. Мак-Грегор.
Эмилия. Имя как твое, дурачок?
Грегор. Альберт.
Эмилия. Мать звала тебя Бертик, да?
Грегор. Да, но она уже умерла.
Эмилия. Э, все только и делают, что умирают.
Пауза.
Грегор. Какова… какова собой была Эллен Мак-Грегор?
Эмилия. Наконец-то! Почему тебе вздумалось спросить об этом?
Грегор. Знаете вы о ней что-нибудь? Кем она была?
Эмилия. Великой певицей.
Грегор. Красивая?
Эмилия. Да.
Грегор. Любила она моего… прапрадеда?
Эмилия. Да. Наверно. По-своему.
Грегор. Когда она умерла?
Эмилия. Не знаю. Довольно, Бертик. Как-нибудь в другой раз.
Пауза.
Грегор. (подходя к ней). Эмилия!
Эмилия. Для тебя я не Эмилия.
Грегор. А я что для вас? Ради бога, не дразните меня. Не унижайте! Представьте на минуту, что я вам ничем не обязан, что вы только прекрасная женщина, обворожившая меня. Послушайте… Я вас вижу впервые — Нет, не смейтесь надо мной… Вы удивительны, необычайны.
Эмилия. Я не смеюсь, Бертик. Не сходи с ума.
Грегор. Да, я схожу с ума. Я никогда не был таким сумасшедшим, как сейчас… Вы… вы страшно волнуете. Как боевая тревога. Видели вы когда-нибудь кровопролитие? Оно заставляет человека терять голову. А в вас — я чувствую с первого взгляда — есть что-то головокружительное. Вы вели бурную жизнь? Послушайте, я не понимаю: как это вас до сих пор никто не убил?
Эмилия. Перестань.
Грегор. Нет, теперь дайте мне сказать. Вы были грубы со мной, а это выводит из равновесия. Как только вы вошли, на меня словно пахнуло… горячим дыханием горна. Что это такое? Человек сразу чувствует это и становится на дыбы, как зверь. Вы пробуждаете страшные инстинкты. Вам кто-нибудь говорил это? Если бы вы знали, Эмилия, как вы прекрасны!
Эмилия. (устало). Я прекрасна? О, не говори так. Взгляни!
Грегор. О, боже, что с вашим лицом?! Что с ним?! (Отступает.) Не надо! Не надо, Эмилия! Вы выглядите сейчас такой старой. Это ужасно!
Эмилия. (тихо). Вот видишь. Уходи, Бертик, оставь меня. Уходи.
Пауза.
Грегор. Простите, я… сам не знаю, что делаю. (Садится.) Я смешон, да?
Эмилия. Я выгляжу очень старой, Бертик?
Грегор. (не глядя на нее). Нет, вы прекрасны. Прекрасны до безумия.
Эмилия. Знаешь, что ты мог бы мне дать?
Грегор. (поднимает голову). Да?
Эмилия. Ты ведь сам предлагал мне награду… Знаешь, что я хотела бы получить от тебя?
Грегор. Все, что мне принадлежит, — ваше.
Эмилия. Слушай, Бертик, ты знаешь греческий?
Грегор. Нет.
Эмилия. Ну вот. Значит, это тебе не нужно. Дай мне греческую рукопись.
Грегор. Какую?
Эмилия. Ту, что Ферди… твой прадед получил от Пени Пруса. Это всего лишь сувенир. Дашь?
Грегор. У меня нет никакой рукописи.
Эмилия. Вздор, она должна быть у тебя. Ведь Пени обещал, что отдаст ее сыну. Ради бога, Альберт, скажи, что она у тебя.
Грегор. Нет.
Эмилия. (быстро встает). Что-о? Не лги! Она у тебя, да?
Грегор. (встает). Нет.
Эмилия. Глупый. Она мне нужна. Я должна ее получить, понимаешь? Найди ее!
Грегор. Где же она?
Эмилия. Откуда я знаю. Ищи. Принеси. Ведь я ради этого приехала сюда. Бертик!
Грегор. Да.
Эмилия. Где она? Ради бога, подумай, вспомни.
Грегор. Может быть, у Пруса?
Эмилия. Возьми у него. Помоги мне… помоги!
Звонит телефон.
Грегор. Одну минуту. (Идет к телефону.) Эмилия. (падает в кресло). Ради бога, найди ее! Ради бога!
Грегор. (в трубку). Алло. Контора адвоката Коленатого… Его нет… Передать что-нибудь? Это Грегор… Да, тот самый. Да. Да… Хорошо. Благодарю вас. (Вешает трубку.) Кончено!
Эмилия. Что?
Грегор. Процесс Грегора — Пруса. Верховный суд только что вынес решение. Пока о нем сообщают неофициально.
Эмилия. Ну?
Грегор. Я проиграл…
Пауза.
Эмилия. Неужели твой дурак адвокат не мог хоть немного оттянуть дело?
Грегор молча пожимает плечами.
Но ты ещё можешь обжаловать? Да?
Грегор. Не знаю. Думаю, что нет.
Эмилия. Как глупо. (Пауза.) Послушай, Бертик, я заплачу твои долги, слышишь?
Грегор. Что вам до меня! Я не хочу, не надо.
Эмилия. Молчи! Заплачу, и все тут! А ты поможешь мне найти ту рукопись.
Грегор. Эмилия…
Эмилия. Вызови мне машину.
Поспешно входит Колeнатый, за ним Прус.
Коленатый. Нашли! Нашли конверт! (Становится на колени перед Эмилией.) Тысячи извинений, сударыня. Я — глупая старая скотина, а вы — провидица.
Прус. (подавая руку Грегору). Поздравляю с великолепным завещанием.
Грегор. Не с чем… Суд только что вынес решение в вашу пользу.
Прус. Но ведь вы обжалуете?
Грегор. Как?
Коленатый. (вставая). Ну конечно, друг мои. Теперь мы можем требовать пересмотра.
Эмилия. Нашли, что нужно?
Коленатый. А как же. Завещание, письма и ещё кое-что…
Прус. Пожалуйста, представьте меня…
Коленатый. Ах, виноват. Мадемуазель Марти, это наш заклятый враг — господин Прус.
Эмилия. Очень приятно. А где письма?
Коленатый. Какие?
Эмилия. От Эллен.
Прус. У меня. Господин Грегор может о них не беспокоиться.
Эмилия. Вы отдадите письма ему?
Прус. Если он получит наследство, конечно. Как память о… мадемуазель прабабушке.
Эмилия. Слушай, Бертик…
Прус. Ага, вы хорошо знаете друг друга. Я так и думал.
Грегор. Простите, я познакомился с мадемуазель Марти только…
Эмилия. Молчи. Бертик, ты мне вернешь эти письма. Слышишь!
Прус. Вернешь? Разве они ваши?
Эмилия. О нет. Но Бертик отдаст их мне.
Прус. Я вам бесконечно признателен, мадемуазель. Наконец-то узнаешь обо всем, что есть у тебя в доме. Я охотно преподнес бы вам за это большой букет.
Эмилия. Вы не очень щедры. Бертик предлагал мне больше.
Прус. Целый воз цветов, да?
Эмилия. Нет, деньги. Бог весть сколько миллионов.
Прус. И вы приняли?
Эмилия. Боже упаси.
Прус. Правильно поступили. Не надо делить шкуру неубитого медведя.
Эмилия. А чего ещё не хватает, чтобы Грегор получил наследство?
Прус. Да, в общем, пустяка. Например, доказательства, что Фердинанд Грегор действительно тот самый Фердинанд, сын Пруса. Юристы — они, знаете, народ придирчивый.
Эмилия. Нужно письменное доказательство?
Прус. Хотя бы.
Эмилия. Ладно. Завтра утром я вам пришлю такой документ, доктор.
Коленатый. Как, вы возите его с собой? О, господи!
Эмилия. (резко). Очень странно, не правда ли?
Коленатый. Я уже ничему не удивляюсь. Грегор, позвоните куда-нибудь: например, по номеру двадцать семь шестьдесят один.
Грегор. Адвокату Абелесу? Зачем?
Коленатый. Потому что, друг мой, мне кажется, что… что… Ну, увидим.
Прус. Мадемуазель Марти, отдайте предпочтение моему букету.
Эмилия. Почему?
Прус. Получить его — гораздо больше шансов.
Занавес