За наградами.
Раздача медалей, наград и дипломов состоялась дня через три. Снова недавние классики собрались в актовом зале. Снова вокруг красного стола торжественно разместился весь синедрион во главе с сановным старичком.
Приехал митрополит… Певчие пропели концертное "Исполати Деспота", и началась раздача наград.
Рука Юрия дрожала, когда директор передавал ему бархатный футляр с золотой медалью. Он видел, как при его приближении глаза сановного старичка, запомнившего его лицо, очевидно, с явным состраданием остановились на нем.
— Примерный юноша! — громким, слышным шепотом, обращаясь к попечителю округа, прошамкали блеклые старческие губы.
За уходом Ренке вторую медаль присудили мрачному Комаровскому.
— Ну, куда ее мне… Лучше бы тыщенку отвалили! — со своим комическим унынием говорил Комарик, рассматривая скептически "золотую штучку" и во все стороны поворачивая футляр.
Все знали, что Комаровский, сын бедной портнихи-труженицы, чрезвычайно нуждался и бегал по урокам за пять с полтиной в месяц…
— А ты ее… продай… Получишь Катеньку[13], — посоветовал ему подвернувшийся Талин.
— Да ну! — обрадовался Комаровский и вдруг неожиданно своими длинными ручищами облапил юношу. — Ведь вот хоть раз умное слово ты сказал, Попочка… Ведь бывает же, подите, что на грех палка выстрелит! — развел он комическим жестом свои длинные руки.
Талин хотел обидеться и не успел.
Раздача наград кончилась. Начались речи. Говорил директор, говорил инспектор, говорил сановник. Предложили сказать попечителю, но Александр Нилыч только добродушно отмахнул рукою.
— А ну ее!.. Отпустите вы их с Богом поскорее… Не стоится им!.. Так и рвутся на свободу… По своему сорванцу вижу! Ведь ребята они, хоть и напялят завтра форму действительных студентов!
И, лукаво подмигнув племяннику, он торопливо распрощался и поспешил покинуть зал. Покинули ее и остальные.
Недолго оставались в ней и "завтрашние студенты".
С шумом и грохотом, под оглушительное "ура" высыпали они на улицу, сияющие, радостные, безумно-счастливые, как дети…
Все улыбалось им: и самые стены, и люди, и старый швейцар, распахнувший перед "ними" настежь огромную дверь, и самое солнце, весеннее, жаркое, своими золотыми лучами, как теплой, ликующей волной, залившее их…
— До вечера! — крикнул первый Миша Каменский, едва удерживаясь от бившего в нем через край мальчишеского задора.
— До вечера! У Юрочкина!
— У Юрочкина, да, да!
И шумная ватага разбрелась по улицам, будя их сонную, степенную корректность звонкими, радостными, молодыми голосами…