ГОЛУБОЙ радостный и светлый день. Прозрачно-синей глубиной моря кажется небо или лазоревым заповедным озером, там высоко, вдали. А земные хрустальные озера и реки отражают небеса. И мнится: два неба, два озера, два моря — внизу и вверху. Ласково-нежный, как сладкий бальзам душист воздух. В нем летнее дыхание диких левкоев, розовой кашки, гвоздик полевых. Наверху, над заоблачными сказочными озерами неба — золотое светило: солнце, улыбка Бога и радость земли. Оно не горючий, дышащий зноем пламень сегодня, — оно ясное, нежное и спокойное. Начало лета и прощанье весны.
День красивый, как сказка. Радостный день, теплый, ласковый, нежащий, посланный небом для утехи земли.
В четырех верстах от Ростова, славного города Ростова, отражавшего так отчаянно храбро набеги диких кочевников-татар и павшего под их бешеным натиском, небольшая усадьба, вся обласканная, вся согретая и принаряженная майским полднем. На высоком тыне играют солнечные блики, на белых крепко выложенных тесовых стенах хором, гридниц и пристроек мелькают световые пятна. Словно белоликие феи, бегают взапуски, прыгают и резвятся солнечные улыбки.
Там, за сараями, тенистей и будто сумрачней. Длинные тени ложатся от высоких дубов с мохнатыми шапками из свежей листвы на гордых головах-вершинах и от гибких, как прутики, юных тополей, похожих на юношей с зелеными глазами. Там, в тени, под тыном — лужайка. На лужайке толпа мальчиков-невеличков, от пяти до десяти лет. Играют во что-то странное, непонятное по первому взгляду. Что за игра?
Один сидит под дубом. Этот старше всех; по виду ему лет двенадцать. Он высокий, тоненький, как былинка, черноглазый, а лицо суровое, брови, будто кисточкой проведенный, сжались над тонким прямым носом. Брови хмуры, а пухлые детские губки, точно спелые алые вишни, кривятся в усмешку. В руках лист огромного лопуха, сорванного тут же под тыном, и указка в виде ивовой лозы, гибкого прутика, наполовину очищенного от кожицы.
Мальчик одет чисто и опрятно; не роскошно, нет, хотя он и боярский сын, дитя всем известного боярина Кирилла Ивановича Иванчина, приспешника и советчика первого при дворе князя Константина Борисовича, удельного владетеля Ростовской земли.
И усадьба эта за зеленым тыном принадлежит боярину Кириллу, и высокий, стройненький с нахмуренным лицом черноглазый отрок его старший сын — Степан. Тут же в толпе детей и младший сын — Петруша, голубоглазенький, белокуренький с детским невинным личиком шестилетний шалунок. Всех детей человек десять. Все стоят на вытяжку, глаза вперили в черненького Степу, что сидит на срубленном стволе под дубом с нахмуренным лицом, с сумрачными очами.
— А ну-ка, подходи, — кричит Степа, и черные глазенки его поблескивают, как угольки, — ты, Кирюшка Безруков!
Из толпы выделился мальчуган, бутуз лет семи-восьми, рыхлый, белотелый, вскормленный на мамушкиных подовых пирогах, на имбирных хлебцах, да на всякой сытной живности. Чистый кубарь, а не мальчик. Отделился от толпы, приблизился к дубу, поклонился в пояс Степе.
— Здрав будь, господин учитель!
— Здорово, паренек! Покажи свое уменье. Больно знатно ты псалтирь читаешь, наслышан я, так удружи, любезненький, а мы послушаем.
И с важностью заправского учителя степенно протянул Степа Кирюше лист лопуха.
Лист лопуха — псалтирь. Лист лопуха — Четьи Минеи. Он же и — Житие Святых, и все, по желанию. Что подскажет детская фантазия, то и представит из себя лист лопуха.
Этот Степа — учитель сейчас, мальчики — ученики, полянка под тыном — школа. В школу и в учителя играют мальчики, дети разных служивых городских людей, пришедшие сюда в боярскую усадьбу из города и из соседних ближних вотчин поиграть перед тем, как отправиться в настоящую заправскую школу.
Кирюша-бутуз берет лопух и читает певуче:
— Аз, Рцы, Хер, Аз… Архангел… — с трудом, обливаясь потом, произносит он, как бы читая на воображаемой странице книги воображаемое слово.
— Ладно, умник, пряник за мной… Подходи ты, Петруша, — одобрив кивком головы товарища, говорит Степа.
Выбегает к дубу другой мальчик. Этот совсем крошка, голубоглазый, маленький, похожий на херувимчика, только вот загорелый — в этом с херувимом и разница вся.
Это братец Степана — Петруша… Бойкий, веселый, глазки что звездочки горят.
— Давайка-сь, господин учитель, я тебя потушу! — сам хватает лопух и бойко читает наизусть псалом Давидов:
— Се удаляхся бегая и водворихся в пустыне, чаях Бога, спасающаго меня (псал. 54, 8, 9).
Странно звучат строгие, суровые слова царя-пророка в устах ребенка. Память у Петруши на диво.
— Молодец, — хвалит старший брат, — где слыхал такое?
— Брат Варфушка давеча молился, я и упомнил.
— Варфушка? Ишь, ты… Да где же он?
Степино суровое лицо разглаживается в минутку. Бровки, как стрелки, от переносицы разбегаются прочь.
— Где Варфушка, да… чего не играет с нами? Куда схоронился? — с любопытством спрашивает Степан. А сам уже вскочил со своего пня-обрубка, глядит поверх голов товарищей-мальчиков. Ищет взглядом того, кого хочет видеть сейчас.
— Варфушка! Варфушка! Варфоломей! — кричит Степа, прикладывая руки ко рту, — к нам ступай, сюда, Варфушка! Ско-ре-и-ча!
Крикнул и слушает, не откликнется ли тот, не поблизости ли он ненароком.
Кирюшка Безруков смеется:
— Ай, Степа, Степа, нешто не знаешь, что не любит играть да баловаться с нами Варфоломей…
И другой — Вася, Парфилия-дьяка сын, вторит детским басом:
— Штой-то важен больно Варфушка, ребят гнушается.
И третий — Ванюша, стремянного князя Константина Борисовича сын, шумит:
— Боярством своим, знать, кичится. Видно не то, что братья его, Степа да Петя: те с нами, как ровни…
— Ладно! Не покичится у меня! Я ему старший брат, у меня коротка расправа. Слышите? Сыскать мне сейчас Варфоломея, да привести сюда! Силком его с нами играть приневолю, коли не хочет по своей охоте. Ну, вы, живым духом, ребята!
И властно взмахнул загорелой ручонкой Степан. Брови опять сомкнулись у переносицы. Лицо приняло строгое, суровое выражение. Ну, вот-вот — и впрямь учитель.
Веселой стаей шарахнулись ребятишки в поисках за Варфоломеем. Слова Степы — тот же приказ. Сильный этот Степа, большой, старше их всех. Его ли не слушать. Ишь, суровый! Того и гляди лозой угостит. Все ребятки его слушать, как овцы пастуха своего, готовы. Вот и сейчас: едва сказал, а они уж пятками засверкали, метнувшись на поиски за младшим братом Степана — Варфушкой.