Вечер в приюте - лучшее время для больших и маленьких воспитанниц. Старшие и средние приютки, пользуясь свободным часом перед отходом ко сну, каждые в своем дортуаре, проводят время по своему усмотрению.
Но большей частью, собираясь у кого-нибудь на кровати, оживленно беседуют на тему о будущем... В это время зарождаются в юных головках самые светлые мечты, самые радужные надежды.
Строятся самые упоительные, но - увы! - мало осуществимые планы о том, что ожидает их "после приюта". По большей части все мечты сводятся к одному общему желанию: открыть собственную белошвейную мастерскую и стать "хозяйкой". Иные не прочь помечтать о месте экономки или "чистой горничной", без уборки комнат в богатом графском или княжеском доме. Иные робко мечтают о замужестве. Но "он", неясный еще образ будущего мужа, представляется совсем туманно... Обыкновенно на этой роли старшие определяют типы вычитанных в романах героев... Но романы, кроме классических произведений, читаемых самими надзирательницами, строго воспрещены в приютских стенах. Однако кое-кто из страстных любительниц бульварной литературы, переводной дешевой стряпни или необычайных похождений Ната Пинкертона умудряется под величайшим секретом раздобыть ту или другую запретную книжку. В то время как старшие и среднеотделенки оживленно шепчутся, обмениваясь впечатлениями о прочитанном или строя планы один другого невероятнее на недалекое таинственно-заманчивое будущее, в дортуаре стрижек время проводится совсем иначе.
Нянька Варвара, огромная, плотная веснушчатая особа с огненно-рыжими волосами и вздернутым носом, с голыми до локтей (по форме) руками, тоже сплошь усеянными темным бисером веснушек, сидит в центре спальной, на одной из детских кроваток.
А вокруг нее, тут же на постели, по бокам и за спиною няньки, у ее ног, часто на ее коленях, на полу и табуретах ютятся малыши.
Няня Варварушка, как ее называют дети, рассказывает... Ее обычно грубоватый голос делается растянуто-певучим во время таких повествований. Оттягивая конец каждого слова на последнем слоге, она умышленно делает его таковым.
И мастерица же рассказывать Варварушка! Каких только сказок она не знает! И про Илью Муромца и Соловья Разбойника, и про Бову-Королевича, и про Принца, обороченного медведем; про красавицу Золушку, мачехину падчерицу, словом, про все то, что так жадно глотается разгоревшимися ушками малюток-стрижек.
И лишь только смолкает, желая передохнуть немного, Варварушка, четыре десятка пар сияющих любопытством и восторгом глазенок поднимаются на нее с плохо скрытым разочарованием и мольбою..
- Няня! Нянечка! Нянюша! А еще? А дальше? - несказанно волнуется заинтересованная детвора.
- Ну, будет с вас, спать пора, полунощницы, - грубоватым, сразу потерявшим все свои певучие модуляции голосом говорит Варвара и решительно встает.
- Ня-неч-ка! - лепечут чьи-нибудь плаксиво растянувшиеся губенки.
- Еще чего? Пореви у меня! Вот ужо придет тетя Леля, так я!..
Еще грубее звучит голос, а веснушчатая рука вольным или невольным движением грубовато-ласково гладит стриженую головенку. Варварушка, несмотря на свой мужиковатый тон и резкий голос, ангел во плоти по своей отзывчивости и доброте. Для каждой из стрижек у нее наготове приветливость и ласка. И заботится она о своих малютках, как не заботится, пожалуй, другая мать. На дне объемистого Варварушкиного кармана вместе с неизбежными наперстком, катушкой ниток и носовым платком имеется всегда запас квадратиков сахара или горсточка подсолнухов, покупаемая ею из собственных скудных средств для ее "ребяток".
Зато все младшее отделение, начиная от большой десятилетней Вассы Сидоровой и кончая малютками Олей Чурковой и Дуней Прохоровой, все они обожают Варварушку. Каждая из девочек видит в ней что-то свое, родственное, простое, и, несмотря на то что нянька иногда и ругнет и даже пихнет под сердитую руку, она более близка их сердцу, более доступна их пониманию, нежели сама воплощенная кротость тетя Леля.
Тетя Леля все же "барышня", и между нею и ее девочками целая пропасть, несмотря на всю нежность, доброту и заботливость горбатенькой воспитательницы.
А Варварушка "своя". Такое же дитя подвалов, видевшее и пережившее в своем детстве все то же, что пережила большая часть воспитанниц.
* * *
- Спать, спать, ребятки!
Быстрыми, ловкими руками прикручен фитиль на лампе. Зеленый абажур затянул и без того маленький свет. Приятная полутьма наполнила комнату. Варварушка, тяжело переступая огромными ногами, прошла в свой угол.
Вот она долго стоит на коленях и прилежно отбивает земные поклоны, прежде чем улечься в постель.
Вот заскрипела жалобно кровать под ее здоровым, грузным телом, вот она протяжно зевнула, вздохнула и затихла в своем углу.
Затих вместе с нею и весь длинный дортуар младшеотделенок. Ночная тишина воцарилась над сорока узенькими детскими кроватками. Кое-где уже слышалось мерное дыхание спящих. И легкое всхрапывание Варварушки очень скоро присоединилось к нему.
Дуня лежала с широко раскрытыми глазами на своей жесткой постельке.
Девочке не спалось. Это случалось каждый раз после Варварушкиных сказок.
Ничего подобного этим увлекательным, интересным сказкам она не слыхала у себя в деревне. Горячее воображение ребенка рисовало ей картины только что слышанного. Вот видится Дуне Иван-Царевич, скачущий на сером волке. Вот въезжают они на поляну, посередке которой высится замок Кащея Бессмертного. Страшное чудовище сторожит замок, за стеной которого томится в плену Краса Царевна. Нужно Ивану-Царевичу освободить из неволи красавицу...
Бросается он к воротам, вздымает кверху тяжелый, булатный меч и вдруг отступает невольно...
Худая костлявая фигура Кащея выходит из замка... Идет прямо на витязя-удальца. Но не струсил Иванушка. Гикнул, свистнул в ухо серому волку, обратился волк серым коршуном, Иванушку же пичужкой малой сделал... И исчез коршун с пичужкой, ровно братец старший с младшим, в поднебесье. А Кащей не исчез... Идет долго по поляне... Идет теперь прямо на Дуню, прямо на нее...
Сердце замерло в груди девочки... Похолодели конечности. Ужас сковал все существо.
Мечты перестали казаться мечтами и перешли в действительность... Кащей идет худой и белый в сорочке до пят с горящими взорами... Только по мере своего приближения он все меньше и меньше делается... Вот ростом немногим больше Дуни стался, а все же приближается, все надвигается прямо на нее.
- Господи! Господи! - едва шевелясь, шепчут побледневшие губенки Дуни. - Что ж это? Богородица Дева, радуйся... - смятенно лепечет она, скованная страхом.
- Ай!
Белый Кащей совсем придвинулся к узенькой, детской кроватке и наклонился над Дуней.
- Ну, что кричишь! Не признала? - говорит страшный Кащей голосом Вассы Сидоровой. - Няньку разбудить, что ли, хочешь? А я за тобою! К гадалке, к среднеотделенкам пойдем! Страсть занятно. Оня, Паша, все идем, ты будешь четвертая! Ну!
Голос Вассы звучит обычно присущими ему властными нотками, и робкой, пугливой Дуне и в голову не приходит ослушаться ее.
Она так рада к тому же своему исчезнувшему страху, так счастлива видеть девочку Вассу вместо страшного чудовища из Варварушкиной сказки, что и рассуждать больше незачем.
Мгновенно вихрем проносится в голове короткая мысль:
"А Дорушка-то! Ведь она ходить не велела".
- А Дорушка? - смущенно прорывается вслух у Дуни.
- Эвона! Кого хватилась! - бесшумно расхохоталась Васса. - Спит твоя Дорушка и, почитай, четвертый сон видит, да и что она тебе за указчица? Скажи на милость, няньку какую себе выискала! Дорушка сама по себе, ты сама по себе. И нечего много разговаривать, идем!
Васса вошла в свою роль как нельзя лучше и командовала теперь отрывистым, коротким шепотом.
- Сапоги не надо... В одних чулках пойдем, чтобы не услыхали. Сама знаешь, по головке не больно погладят, коли встретит кто. Нас и днем-то в чужие отделения не пущают, а сейчас поймают - беда! Юбку накинь... так... ну ладно. Ступай за мною.
И осторожно крадучись, на цыпочках Васса пошла вперед. За нею, затаив дыхание, проскользнула сквозь дверь умывальной Дуня...
За другой коридорной дверью, щелкая зубами от холода и перепрыгивая с ноги на ногу, их ждали Оня Лихарева и востроносенькая Паша Канарейкина, две величайшие в младшем отделении шалуньи.
- Прежде чем идти, надо сговориться, девоньки, - шепотом оживленно затараторила Васса. - Пашки нет, она со двора ушедши, так это хорошо, а все же зевать не след... Надо тут же сейчас решить, о чем гадать будем.
- Я про Хвостика и Мурку спросить хочу, - решила Паша Канарейкина, - не найдут их у нас, не отнимут ли?!
- Ладно. А ты, Оня?
- Я-то? - Оня задумалась на минуту. Потом глаза ее лукаво блеснули.
- Попаду ли в это лето на дачу! Вот о чем хочу спросить!
- Ну, а я насчет Фенички... - смущенно призналась Васса.
Феничка Клементьева, знакомая уже читателям увлекающаяся фантазерка - Феничка, в свою очередь, была предметом самого пылкого обожания со стороны Вассы.
Но Феничка пренебрежительно относилась к поклонению некрасивой, костлявой стрижки.
Феничка любила все красивое, изящное и, будучи избалована со стороны сверстниц и подруг, милостиво разрешала любить себя "малышам", очень мало заботясь о возбуждаемом ею восторженном чувстве последних.
Вассу она игнорировала вполне и не называла иначе как Костяшкой за чрезмерную худобу девочки.
Но Васса мечтала постоянно о дружбе с хорошенькой беленькой, "словно барышня", среднеотделенки...
Тяжелая, крикливая, властная и капризная Васса в кругу своих однокашниц-стрижек делалась совершенно неузнаваема в обществе Фенички. Тихая, робкая и застенчивая, она едва решалась отвечать односложными "да-с" и "нет-с" на вопросы своего кумира. Разумеется, и для "гаданья" Васса не могла найти более подходящего для нее вопроса: полюбит ли ее когда-нибудь Феничка и подарит ли своей дружбой или же этого не случится никогда?
И уже заранее волновалась услышать ответ на интересующую ей тему.
- А ты, Дуня, о чем гадать будешь? - неожиданно огорошила Оня Лихарева девочку.
- Ха-ха, гадать! Куда уж гадать такой малышке! - снова беззвучно рассмеялась Васса. - Пускай только идет с нами. Попадемся - она выручит. Тетя Леля и бранить не станет. Она Дунятку любит. А через нее, смотришь, спустит и нам вину... Ну, айда, девоньки, вперед! - И костлявая Васса засеменила полуобутыми, в одних чулках, ногами по холодным доскам коридора, держа крепко за руку Дуню. Оня и Паша поспешили за ней.