Моя пытка. -- Тетя Оля. -- Новость далеко не приятного свойства.
Май стоить в самом разгаре. Солнце жарит вовсю. Небо такое же голубое, как голубой кушак на моем новом платье. Ах, какое красивое небо! Век бы смотрела на него!
Мой стол стоить у самого окошка, у того самого окошка, через которое четыре года тому назад я смотрела на драку коршунов в воздушном пространстве и не хотела молиться. Но теперь я молюсь. Хороший урок дала мне судьба, на всю жизнь и я часто думаю, что захоти я тогда молиться -- Бог не разгневался бы на меня и папу-Алешу не взяли бы на войну. Правда, "солнышко" вернулся здоровым -- не то, что папа Лели Скоробогач, моей ближайшей подруги, которому контузили ногу и он ходит теперь, опираясь на палку. И все-таки лучше, если бы не было воины и папа-Алеша оставался бы дома.
Да, молиться я теперь умею. Но зато какая пытка это ученье! И к чему мне, восьмилетней девочке, знать, сколько было колен царства Израильского и что такое причастие и деепричастие на русском языке?
Тетя Лиза ушла, выбившись со мною из сил, а я сижу над раскрытой книжкой и мечтаю. Сегодня приедет тетя Оля из города и привезет мне новое платье. Она всегда сама обшивает меня, тетя Оля. Никогда не позволяет отдавать мои костюмы портнихам. И новое платье она сшила сама. Только кушак купила мне тетя Лиза, голубой, как небо. Очень красивый кушак! Надену этот кушак, это платье, и меня повезут к Весмандам на рождение. Там гостит рыжая Лили и Вова приехал из Петербурга, из пажеского корпуса. Я его мельком видела вчера. Такой потешный в мундирчике. Ах, скорее бы тетя Оля приезжала!.. Тогда Лиза наверное позволит бросить уроки. Побегу тогда на гиганки. Приедут Леля, Гриша, Коля, а может быть и Анюта? Ах, только бы не она!.. Придется домой идти. Тетя Лиза не позволяет играть с Анютой. Она отчаянная. И Коля Черский будет. Я его очень люблю. Он никогда не ссорится со мною и умеет все объяснить -- и какая травка, и какие букашки, и как паук называется. Он умный. Первым учеником идет в гимназии. А ему ведь только четырнадцать лет. Ах, скорее бы тетя приезжала! Вон Петр (это наш денщик) побежал дверь открывать.
-- Что, Петр, тетя Оля приехала?
-- Нет, барышня, мужик принес свежие орехи продавать.
Орехи? Не дурно! Совсем даже не дурно.
Ах, скорее бы выучить. И что это за неблагодарные евреи были. Сколько им Моисей наделал, ничего знать не хотят, ропщут и только. И зачем только учить про таких дурных надо? То ли дело история Исаака. Я даже заплакала на том месте, где его Авраам в жертву принести хотел. Потом успокоилась, узнав, что все кончилось благополучно.
-- Ты выучила урок, Лидюша? -- внезапно появляясь на пороге, спрашивает тетя Лиза.
-- Ты что это ешь, тетя Лиза? -- заинтересовываюсь я, видя, что рот тети движется, пережевывая что-то.
-- Отвечай урок. Нечего болтать попусту, -- желая казаться строгой, говорит тетя.
Я надуваю губы и молчу.
-- Закон Божий выучила?
Молчу.
- A русский?
Молчу снова.
-- Ну, мы это вечером пройдем, а теперь пиши диктовку.
-- В такую жару? Диктовку? Те-тя Ли-за-а! -- тяну я жалобно.
Но тетя неумолима.
Я беру перо, которое становится разом мокрым в моих потных руках, и вывожу какие-то каракульки.
-- Что ты написала! -- выходит из себя тетя, -- надо труба, а ты пишешь шуба...
-- Все равно -- труба или шуба! -- хладнокровно замечаю я.
-- А такую длинную палку у "р" зачем ты сделала, а?
-- С размаху! -- отвечаю я равнодушно.
-- Нет, ты будешь целую страницу лишнюю писать! -- возмущается тетя. -Пиши!
Но я бросаю перо и начинаю хныкать. В одну минуту лицо тети Лизы проясняется. Суровое выражение исчезает с него.
-- Девочка моя, о чем? -- наклоняется она ко мне с тревогой.
Но я уже не хнычу, а реву вовсю.
Какая я несчастная! Какая несчастная, право! И никто не хочет понять, до чего я несчастная! В жару, в духоту -- и вдруг изволь учить про каких-то неблагодарных евреев, которые мучили бедненького Моисея! Нет, буду плакать! Нарочно буду! Чтобы голова разболелась, чтобы вся расхворалась! А потом умру. Да, умру, вот назло вам всем умру, в отместку. Придет священник, будет панихиду служить. Выроют ямку у церкви и положат туда Лидюшу. Закопают... Где Лидюша? Нет Лидюши!.. И всем будет жаль меня, жаль...
И я уже рыдаю, отлично зная, что "солнышко" на работах (мои отец управляет ходом казенных построек), а тети мне нечего стесняться. Я ложусь головой на классный столик и повторяю только одно слово: "умру, умру, умру!"
Теперь я уже не над тем плачу, что надо заниматься, а мне просто жаль себя.
Умереть в такой ранней юности! Ведь и девяти лет нет еще! О ужас, ужас!..
Тетя мечется вокруг меня со стаканом воды, с валериановыми каплями, одеколоном. Но я нимало не обращаю внимания на нее, а реву, реву, реву...
Под собственные стоны и всхлипывания мне не слышно, как подкатывает к крыльцу пролетка, как звонок продолжительно дребезжит в прихожей, и я прихожу в себя только в ту минуту, когда вижу на пороге высокую, статную фигуру тети Оли, с руками, наполненными узелками, пакетиками и картонками без числа. Тетя Лиза, младшая из сестер-тетей, говорить постоянно: "Когда Оля умрет, за ее гробом пойдут все провожающие с узелками в руках". -- И все смеются, слыша это, а сама тетя Оля громче и добродушнее всех.
Не могу себе представить более доброго человека в мире. Она вся соткана из доброты, эта моя вторая воспитательница и крестная мать. Ни на кого не рассердится, голоса не повысит и постоянно хлопочет и работает на других. Исполнить ли какое-нибудь трудное поручение, сшить ли к спеху кому-либо из сестер белье, одеть моих кукол, ухаживать дни и ночи за часто болевшею старшею сестрою Юлией, -- она тут как тут, милая, добрая, самоотверженная тетя Оля! Я ее не помню зато иною, как спешащей с узелком куда-то, непременно с узелком, сосредоточенную, запыхавшуюся и милую, милую без конца, или приютившуюся с иголкой в руке в нашей столовой над длинной и скучной работой, так как она обшивала всегда не только меня, но и тетю Лизу и других сестер.
Кроме слабости делать добро близким и чужим у тети Оли есть еще большая слабость: крестница Лидюша. И сейчас войдя к нам, она сразу как-то потемнела при виде слез на лице своей любимицы.
-- Вот неугодно ли, полюбуйся, Оля, -раздражи-тельно говорить тетя Лиза, которая, видя, что ничто не может унять мои слезы, сердится снова, -- полюбуйся, как отличается твоя любимица! Ни Закона не выучила, ни басни, ничего! А теперь плачет -- унять не могу.
-- Ай-Ай-Ай! Нехорошо, девочка! -- говорить тетя Оля. -- Ведь если так продолжаться будет, то папа и прав, пожалуй, что мы тебя воспитывать не умеем...
-- Кто справится с такою капризницей! -- сердитым голосом говорить тетя Лиза.
-- Ну, даст Бог, исправится наша Лидюша, -- примиряющим тоном отвечает снова моя крестная и ласково приглаживает мои кудрявящиеся волосы рукою. -- Вот приедет гувернантка и...
-- Гувернантка, а? Какая гувернантка? -- испуганными звуками вырывается из моей груди. -- Что ты сказала, тетя? Повтори, что ты сказала, про какую гувернантку ты сказала! -- задыхаясь от волнения, тормошу я тетю.
-- Ну, чего ты волнуешься? Успокойся, пожалуйста, -- говорить тетя Лиза. -- Я давно хотела сказать тебе... что... что папа пригласить тебе гувернантку... Он находит, что наши занятия идут не так правильно, как бы он хотел.
И горькая улыбка кривит губы моей второй матери. Я понимаю, что значить эта улыбка. Давно уже замечаю я, что что-то неладное творится у нас в доме. Папа как-то разом изменился к тете Часто он говорить ей колкости и она отвечает ему тем же. А иногда, я слышу, они ссорятся даже, и тогда голоса и их, звучат раздраженно и громко по всему дому. Я не помню, как это началось и когда. Но теперь решительно не проходить ни одного дня, чтобы они не поговорили крупно.
И, Господи, до чего я страдаю в такие минуты!
Я люблю их обоих, ужасно люблю. "Солнышко" значительно больше, конечно, но и тетю Лизу люблю, как вряд ли можно любить родную мать. И поэтому, когда я слышу, что двое любимых мною людей ссорятся из за чего-то, я невыносимо страдаю. Теперь уже они не называют друг друга "Алешей" и "Лизой", нет: "Алексей Александрович" и "Елизавета Дмитриевна"... Ах, как все это звучит печально и уныло!
Однажды я подкралась к дверям террасы и услышала фразу, сказанную папой:
- "Нет, положительно вы не умеете воспитывать Лидюшу! Никаких педагогических способностей, решительно никаких!"
И дрожащий голос тети Лизы ответил:
-- "Но ведь все это скоро кончится, ведь вы, Алексей Александрович, нашли ей подходящую воспитательницу. Остается уже недолго потерпеть"...
И голос тети Лизы задрожал слезами.
Тогда я не поняла о какой воспитательнице они говорили, но теперь... теперь... Я понимаю ясно, что значить "новая воспитательница".
"Они хотят мне дать гувернантку! Ага! Отлично! -- вихрем несется в моих мыслях. -- Гувернантка! Великолепно! Чудо как хорошо! Задам же я ей перцу, этой гувернантке! Пусть только появится она к нам в дом!"
И злая, трепещущая, взволнованная, как никогда, я вскакиваю со своего места и стрелою несусь прямо в сад, оттуда вдоль пруда, прямо в рощу -- в ту самую рощу, где впервые когда-то прекрасный принц увидел маленькую принцессу...