Пролетарии вроде вашего юдофоба Окрейца чрез печатное извещение миру о своем желании кушать набрали столько гривенников и пятаков, сколько на паперти и в тысячелетие не соберешь. Не мешало бы им отслужить панихиду по Гуттенберге. Наш чайный торговец Киселев, карманы которого вкусили сладость печатного слова, должен по крайней мере, если он благодарный человек, записать имя Иоганна в поминальницу. Мало того, что он по милости этого усопшего раба божия Иоганна и невинность соблюл и капитал нажил, но он еще кроме того познакомил мир с собственной юмористической особой, за что мы не можем не быть ему благодарны. Из объявлений, которые он ежемесячно рассылает пудами по России, явствует, во-первых, что Киселеву очень хочется кушать. Во-вторых, очевидно, как 2+2=4, что объявления эти сочиняются юмористом, прошедшим огонь, воду и медные трубы, не щадящим ради "аллегорий" ни своего живота, ни живота патрона-заказчика.
Юмористическая реклама носит скромное название "прейскуранта". Вы берете в руки этот прейскурант и прежде всего поражаетесь высотой и пластикой слога, коим описаны чудные ароматы и жемчужные цвета лянсина, сиофаюна, куанг-су и прочей китайщины "урожая 1884 г.". Слог до того изящен, что хоть вместо чая заваривай... Цены невозможно умеренные, аромат необыкновеннейший, вкус сверхъестественный, неземной... Тут же вы бесплатно узнаете между прочим, что китайскими мандаринами называются китайские сановники. Покупателей у Киселева нет, а есть у него "строгие ценители достоинств", которые "отнеслись с высокою похвалою". Далее следует заманчивый "отдел о премиях", выдающихся покупателям. Премии грошовые, но... не дорог твой подарок, дорога твоя любовь. В этом отделе не обходится без подражания г. Окрейцу: "Кто не пожелает иметь Календарь, -- повествует г. Киселев, -- то взамен Календаря мы предлагаем книгу для легкого чтения под заглавием: "Всё приятели", веселые рассказы известного московского писателя-юмориста М. Е." (очевидно, составителя самой рекламы). За сим следует длинный ряд благодарственных адресов, присланных г. Киселеву "строгими ценителями достоинств". Интересно, что авторы этих благодарностей подписываются полными своими чинами и титулами, словно в полицейском протоколе о нарушении тишины и спокойствия. Преобладающим чином является почему-то упраздненный "майор". Далее достойно внимания изображение на этом прейскуранте чего-то вроде Трокадеро или Вестминстерского аббатства. Под изображением скромная подпись: "Внутренний вид магазина К. Е. Киселева в Москве, на Сретенке". Чаю я у Киселева никогда не покупал и "внутреннего вида" его не знаю, но не могу не выразить ему сочувствия: как должно быть душно и тесно такому большому "внутреннему виду" помещаться в "наружном виде" киселевской двухоконной лавочки, ничем не отличающейся от обыкновенных бакалейных учреждений! Небось, пищит, да лезет! "Чай, -- философствует желающий кушать Киселев, -- оказался до такой степени превосходным, что желать лучшего значило бы -- желать чуда"; стало быть, если мы пожелаем поменьше нахальства, то тоже пожелаем чуда. Хорошего аппетита, г. Киселев!
* * *
Вниманию психиатров. В Москве водится некий Анатолий Дуров, молодой человек, выдающий себя за "известного" клоуна. Где кучка людей, там и он, кривляющийся и ломающий дурака. И сей незначительный Дуров -- как бы вы думали? -- неожиданно оказывается величайшим человеком на... очень малые дела. Нынешним летом он занимался необыкновенным делом -- дрессировал гуся. Говорят, занятие его увенчалось полным успехом. Гусь стал умен, как та свинья, которую клоун Танти продал купцам за 2000 р. и которую купцы (своя своих не познаша!) съели. Интересно бы знать, какой физиологический процесс имел место в мозгах Дурова и гуся, когда первый целое лето надоедал второму, а второй с недоумением глядел в глаза первого, словно вопрошая: "Что с вами, молодой человек?!"
Клоун Танти и его свинья, лавры коих не дают спать Дурову, воспеты Боборыкиным в "Китай-городе". Оказывается, что и завистник Дуров готовит материал для писателя, который пожелал бы взять его в герои своего романа. Гуся, во-первых, съедят, как съели свинью... Найдутся в Москве гуси лапчатые, которым захочется войти в ближайшее общение с умным гусем. Во-вторых, у Дурова есть враг -- необходимый элемент драмы. И что драматичнее всего, врагом этим оказывается (horribile dictu! {страшно сказать! (лат.).}) родной брат Дурова... "В мое отсутствие, -- пишет клоун в приюте всех клоунов, скороходов и дрессированных гусей, "Новостях дня", -- в Москву явился брат мой и, воспользовавшись известностью (!) моей фамилии, начал давать представления, не бывши никогда клоуном". Ужасный человек этот брат! Не был никогда клоуном и вдруг осмеливается salto-mortale делать и рожу белилами мазать! На цугундер его!
* * *
Тоже вниманию психиатров. Беговая одурь начинает принимать острый и даже уголовный характер. Всей московской воды не хватит для того, чтобы освежить не в меру разгорячившиеся черепа наших Ахиллов и тем, наконец, прекратить надоевшее бесчиние. Черт знает, что выделывается на этих беговых кругах! Не так давно, после долгих обоюдных печатных вызовов вышли на состязание две звезды налетевшей на Москву стаи бегунов -- итальянец Баргосси и француз Делятуш. Состязание кончилось скандалом. Баргосси, побегав немного, сошел с круга, объявив, что Делятуш ударил его три раза под итальянские микитки и тем лишил его способности продолжать бег; Делятуш же в свое оправдание заявил, что Баргосси саданул его под французские микитки, и таким образом обе звезды друг друга побили, оба с круга сошли и, что и требовалось доказать, денежки получили. И вместо того, чтобы предложить этим пиратам убираться подобру-поздорову, наша умная публика усердно занялась их судьбами: кто? как? почему? А маленькая, не менее умная пресса из ошейника выскочила, печатая статьи об этих ерундистах. Северного Ледовитого океана не хватит, чтобы освежить головы ее хозяев и сидельцев!