Сто тридцатая Татьяна отпразднована en grand и с трезвоном во вся тяжкая. Татьянин день -- это такой день, в который разрешается напиваться до положения риз даже невинным младенцам и классным дамам. В этом году было выпито все, кроме Москвы-реки, которая избегла злой участи, благодаря только тому обстоятельству, что она замерзла. В Патрикеевском, Большом московском, в Татарском и прочих злачных местах выпито было столько, что дрожали стекла, а в "Эрмитаже", где каждое 12 января, пользуясь подшефейным состоянием обедающих, кормят завалящей чепухой и трупным ядом, происходило целое землетрясение. Пианино и рояли трещали, оркестры не умолкая жарили "Gaudeamus" {"Будем веселиться" (лат.).}, горла надрывались и хрипли... Тройки и лихачи всю ночь не переставая летали от Москвы к Яру, от Яра в "Стрельну", из "Стрельны" в "Ливадию". Было так весело, что один студиоз от избытка чувств выкупался в резервуаре, где плавают натрускинские стерляди. Больше всего досталось торжествующим свиньям и трихине, по адресу которых посыпалось внушительное "pereat!" {да погибнет! (лат.).}, и шампанскому, которое пили с усердием дятла, долбящего кору. Истребляли этот напиток особенно яро бывшие студенты, не уплатившие долга Обществу вспомоществования недостаточным студентам. Этих господ так много, что для удовлетворения их не хватило ни шампанского, ни лихачей. Многим из неисправных должников пришлось довольствоваться одними только стерлядями, зернистой икрой и ликерами.
* * *
Одной лошадиной реформой больше. Пресса и прессованное сено подали друг другу руки. Некий А. Головин публикует, что прессованное сено продается "во всех складах и во всех киосках, где продаются газеты и журналы и другие произведения печати". Что и требовалось доказать. Все, подлежащее сжатию и прессовке, снесено в одно место, в видах экономии места и для удобства гг. жеребцов, имеющих обыкновение закусывать после сена газеткой.
* * *
Кстати о газетах. Новые светила, обещавшие засиять в начале этого года, зажглись. Началась плевако-погодинская "Жизнь". Этот орган по внешности, содержанию и мягкости бумаги ужасно напоминает "Бакинские ведомости". Газетка плохонькая... "Не пойдет", как выражается один московский редактор, произведенный не так давно жителями Балахны в почетные граждане. "Светоч" помре, не прожив даже времени, потребного на понюшку табаку и на одно "апчхи!" В "Голосе Москвы" работают гробокопатели, гробовщики, читалки и проч. Издатели "Вокруг света" заказали себе у Айе по новой паре и купили по новому галстуху. Умерли: "Свет и тени", "Мирской толк", "Европейская библиотека". Больны: "Россия", "Волна" и Газета великого Гатцука. Бежал, убоявшись бездны премудрости, "Русский сатирический листок". "Московская летопись" продается Полушину, а издатель ее г. Иордан (однофамилец реки) поступает в монахи.
* * *
На конце Сретенского бульвара построено прошедшею осенью странное здание кирпичного цвета и с огромными окнами. К чему оно построено, неведомо. Большие темные окна глядят на прохожих уныло, словно обиженные, дверь заперта наглухо, из труб не струится дымок... Все это свидетельствует, что странный дом необитаем. Назначение его непонятно. Вывесили на нем как-то нечаянно вывеску "Читальня имени И. С. Тургенева" и потом, словно испугавшись чего-то, сняли вывеску и забили дверь доской.
-- Извозчик, что такое в этом доме? -- спросил я как-то извозчика, проезжая мимо странного дома.
-- Надо полагать, портерная... -- отвечал извозчик. -- А впрочем, кто его знает! Будь это портерная или кабак, давно бы открыли, а то, вишь, заперта...
* * *
С временами меняются и вкусы. Было время, когда люди зачитывались рыцарскими романами и уходили в дон-Кихоты. Не так давно наши сызранские и чухломские детеныши, начитавшись Майн-Рида и Купера, удирали из родительских домов и изображали бегство в Америку. -- "Дяденька, где Америка?" -- спрашивали они прохожих, выйдя за город. Теперь же в Москве зачитываются пастуховским "Разбойником Чуркиным" и идут в... разбойники. Недавно два мальчика-москвича, проникшись насквозь духом творений Николая Иваныча, почувствовали страстное влечение к разбойнической жизни и бежали из дома родителей "в леса". Сначала юные Чуркины ехали по железной дороге, потом же, выйдя на одной станции, они наняли лошадь и дорогою убили везшего их мужика. Теперь малыши сидят в тюрьме и изобретают способы бегства... Описываемый случай может служить тысяча первым доказательством тлетворного влияния чтения книг на детские умы -- роскошная тема для передовицы в ваганьковском вкусе...
* * *
В заключение о шельмах. Недавно в наших "Русских ведомостях" появилась заметка, в которой говорилось, что театральные барышники при продаже билетов дают публике в виде сдачи фальшивые бумажки. Такая "диффамация" господам барышникам не понравилась. В количестве более чем двадцати человек они припожаловали в редакцию "Ведомостей" и, негодуя, потребовали выдачи преступника. Заявление протеста имело характер корпоративный: не от одного лица, а от имени "корпорации театральных барышников". Доселе про барышников мы знали только то, что они находятся в стачке с кассирами и что против них никаких мер не принимается, теперь же из описанного факта явствует, что они составляют собой целую "корпорацию", целое общество на паях с акциями, облигациями, уставом и проч. Есть ли это "корпорация", правильно организованная, законом дозволенная "артель", или это просто мошенническая шайка? Если второе, то удивительно, что против этих гусей не принимаются до сих пор никакие меры. Забрать их на цугундер не так трудно. Физиономии их известны не одним только городовым. Всякий кассир, капельдинер, извозчик и театральный завсегдатай ведает, что обер-барышником состоит некий С. Его приметы: брюнет с проседью, коротко остриженная борода, тучность и шикарное пальто с бобровым воротником. Другой атаман, З., герой половины салонных и маскарадных протоколов, особых примет не имеет, но узнается по светлорусым усам и щегольскому платью. Оба вечно торчат у подъезда театра Лентовского. О третьем коноводе, сыне умершего профессора, узнать можно у кассиров.