Хребет Терскей Ала-тау был первым препятствием на пути к цели. Обходя его северные отроги, экспедиция прошла плодородную долину, миновала несколько мазаров (могильников), своей архитектурой напоминавших (Маленькие крепости, свернула в лесистое ущелье реки Тургень-ак-су.
После нескольких дней похода мы распрощались с уютными ночевками под густыми тяньшанскими елями и пошли на перевал Чон-ашу. С ближайшей вершины этого перевала был отчетливо виден пик Хан-тенгри, властелин Небесных гор, хотя до него по прямой оставалось еще около 100 км. Даже на таком расстоянии четкие грани величественной пирамиды производили внушительное впечатление.
Вот это вершина! Неужели на нее нет пути с севера?
До сих пор восходители поднимались на вершину только с южной ветви ледника Инылчек. В 1931 г. группа Суходольского пыталась подняться с севера, достигла высоты 6000 м, однако большая лавиноопасность вынудила ее отступить, не достигнув вершины.
Задача осталась нерешенной, и северная стена Хантенгри еще ждет новые группы советских альпинистов.
После спуска в неглубокую долину мы повернули на восток и пошли опять вверх к перевалу Беркут, находящемуся в южном отроге хребта Терскей Ала-тау.
Поручив Дюшембаю и его товарищам опустить на Сары-джас тяжело навьюченных лошадей, Летавет собрал остальных членов экспедиции и вывел их на небольшую возвышенность с южной стороны перевала. Это был неплохой панорамный пункт с видом на долину реки Сары-джас и хребты Куйлю-тау и Сары-джас.
Прямо на юг от перевала Беркут, немного правее реки Сары-джас, как стройный белый храм, поднималась высокая снежная вершина с отвесными склонами. До нее по прямой было около 30 км, по обычный в горах обман зрения сокращал это расстояние в несколько раз. Невысокие горы вокруг этой красавицы-вершины как бы приподнимали ее над собой и создавали впечатление воздушности, миража, призрачного, видения.
Мы не спускали глаз с вершины, старались запомнить ее контуры, будто бы боялись, что это видение внезапно исчезнет. Летавет с улыбкой смотрел на волнение своих спутников и по ласковой теплоте, излучавшейся из его слегка прищуренных глаз, было видно, что ему очень по душе и наша впечатлительность и наша любовь к прекрасным горам Родины.
Перед нами стояла во всей своей строгости, сложности и красоте одна из самых прекрасных вершин Тянь-шаня — пик Сталинской Конституции. Восхождение на нее являлось нашей главной задачей. Это была первая загадка из тех, которые нам предстояло разгадать и которую мы сможем считать разгаданной только после того, как совершим первое восхождение на ее вершину.
Форма вершины, ее высота, крутизна, следы лавин, блеск ледовых склонов, острота скальных выступов и навесы снежных карнизов много говорят альпинисту о предстоящих трудностях, но до тех пор, пока он не преодолеет всех препятствий, остаются многие неизвестные, которые можно узнать и решить только на месте.
Из хребтов Центрального Тянь-шаня менее других был изучен хребет Куйлю-тау. До сих пор на этот хребет никто не поднимался.
Топографы и географы заходили почти во все ущелья Куйлю-тау, но не были в его высокогорных областях. Венгерский путешественник Альмаши, видевший вершины Тянь-шаня, но не имевший достаточно сил, желания и смелости, чтобы на них подняться, высказал предположение, что главная вершина Куйлю-тау лишь немного ниже пика Хан-тенгри. Но едва ли это так. Возможно, что Альмаши смотрел на эту вершину с того же самого места, где стоим и мы, но свои утверждения он не подтвердил никакими измерениями.
Надо сказать, что главная вершина Куйлю-тау со всех сторон производит одинаково сильное впечатление и при виде ее крутых склонов, слабые духом, воспитанные в теплых и сравнительно невысоких Альпах, иностранцы могут отнести ее к разряду высочайших вершин, невозможных для восхождения.
В последние два года А. А. Летавет посвятил несколько своих походов изучению хребта Куйлю-тау. Наконец, в прошлом году ему удалось найти ключ к этой загадке — подход к самому подножию главной вершины из ущелья реки Большая Талды-су.
Вот что рассказал нам Август Андреевич об этом походе.
На стыке ледников, дающих начало рекам Аю-тор и Б. Талды-су, с перевала, ведущего на ледник соседнего ущелья, вершина видна совсем близко на расстоянии каких-нибудь пяти километров. Она выглядит грандиозной двухкилометровой отвесной стеной, на которой возвышается пик в виде остроконечной пирамиды с небольшим плечом. Эту вершину, самую прекрасную из всех виденных на Тянь-шане и на Кавказе, назвали пиком Сталинской Конституции.
Интересно ее расположение в хребте. Кажется, что она подавляет все ближайшие горы и как бы поднимается над ними. Так и есть на самом деле. Но снизу, из ущелий, ее ниоткуда не видно. Издали мы определяли ее место, затем подходили к хребту, углублялись во многие ущелья и теряли из виду свою вершину. Дело в том, что она стоит не в верховьях какого-нибудь ущелья, а находится на отроге и окружена боковыми хребтами. Но все это мы смогли разгадать лишь, когда прошли до конца чуть ли не шестое ущелье. До сих пар неизвестна ее действительная высота, однако можно предположить пределы от 5000 до 6000 метров. Во всяком случае, это выяснится только на месте, после восхождения. Перед нами такая серьезная задача, что, следуя нашему плану, мы сначала поднимемся на главную вершину хребта Инылчек-тау на пик Нансена.
Из-за хребта Сары-джас выглядывала часть его снежной шапки, но на нас эта вершина не производила сильного впечатления. Все головы повернулись в сторону пика Сталинской Конституции, порозовевшего в лучах заходящего солнца. Начав спуск с перевала, мы невольно поглядывали в его сторону до тех пор, пока он не закрылся гребнем бокового хребта.
Заканчивали спуск в долину уже в полной темноте. Пока склон был крут и еще было видно тропу, вели лошадей на поводу. Но внизу, в темноте узкого и глубокого ущелья, чтобы не сбиться с тропы, сели на лошадей и, полагаясь на их чутье, отпустили довода. В самом деле лошади в темноте не сделали ни одного неверного шага, и вскоре запах дыма предупредил появление огней бивуачных костров. Остановились на широкой поляне возле ручья. Нога утопала в мягкой густой траве. Это была не сочная луговая трава, а почти сухая, тонкая и мягкая, как толстый ковер.
Ночь была теплая, звездная, поэтому палаток ставить не стали. Эту ночевку на травяной перине мы часто вспоминали на камнях, ледниках и снежниках во время поисков и устройства ровного места для палатки.
Рассвет застал дежурного по лагерю Ходакевича за исполнением своих обязанностей у костра. Собрать скудное топливо — кизяк и сухую траву — ему помог неутомимый Дюшембай. Вскоре разнесся запах кипящего кофе и дежурный будил альпинистов приглашением к столу.
На этот раз роль стола удачно выполняли накрытые куском брезента ящики. Между красиво расставленными кушаньями стояли в консервных банках букетики белых цветов с острыми серебристыми лепестками. Сегодня убранству нашего стола могли позавидовать восходители Альп. Они долго лазают по скалам в поисках этого редкого цветка, а наш стол был украшен сотней серебристых эдельвейсов. У нас в Тянь-шане их так много, что перестаешь обращать на них внимание. И не только в Тяньшане, по и на Чуйском тракте Алтая эти цветы растут вдоль автомобильной дороги по берегу реки Чуй.
Рано утром караван вышел в широкую долину реки Сары-джас. Кругом ни деревца, пи кустика. Обильные суховатые травы покрывали дно долины и прилегающие склоны. Река прорыла себе извилистый, неглубокий каньон. В тех местах, где тропа уходила в сторону от берега, река скрывалась, даже не было слышно шума воды.
Пересекая широкую излучину реки, мы пустились на своих конях вскачь и оторвались от вьючной части каравана.
— Стой! Архары! — закричал Рацек.
С выступа излучины, наперерез каравану, мчалось стадо архаров. Видимо, им не хотелось остаться отрезанными на берегу реки, и, надеясь на быстроту своих ног, они пошли на прорыв в промежуток между группой альпинистов и остальной частью каравана.
Мы повернули лошадей и с гиканьем поскакали наперерез. Ни у кого не было и мысли об охоте, по все удовлетворили редкую возможность посмотреть на пугливых животных, пробежавших в 20–30 м от нас. Низко опустив голову, увенчанную винтообразными рогами, горные бараны промчались в сторону близких гор. Вырвавшись из окружения, они пробежали еще метров 300 и дальше пошли шагом.
Спустившись к месту переправы на берегу бушующей реки, мы внимательно осмотрели се протоки, стараясь определить глубину и характер дна по поверхности воды.
Проводник Дюшембай погнал в пенистую воду своего послушного коня и потянул за собою двух вьючных лошадей, за которыми пристроились и мы. По широкому разливу река шла тремя протоками. Их разделяли узкие островки грядки камней. Дюшембай выбирал путь, стараясь пройти там, где меньше воды и мельче камни. И то и другое надо было угадывать по поверхности и цвету воды на мелких местах она была светлее, а над крупными камнями поднималась бурунами.
Первые два протока пересекли благополучно. Вода чуть касалась живота лошадей, и они не теряли устойчивости. Последний, самый узкий, проток оказался глубже, и вода сразу опрокинула двух вьючных лошадей, шедших впереди каравана. Дюшембай, Рацек и Мухин изрядно вымокли, пока спасали животных и вытаскивали их на берег. Для остальных лошадей каравана устроили надежную страховку при помощи альпинистской веревки и проводили их поочередно. Трудная переправа отняла много времени и сил, поэтому пришлось ночевать на левом берегу Сары-джаса, на открытом месте. Вечером подул с гор холодный ветер и мы поставили палатки входом к долине.
Вскоре все заснули, только у маленького, с чуть тлевшими кизяками, костра тихо беседовал Летавет с Амасбаем. Амасбай советовал при сборе следующего каравана брать с собой резиновые вьючные сумы. Он успокоил Летавета, сказав, что лошади, опрокинувшиеся сегодня при переправе через реку, ног не повредили и вполне здоровы.
Убедившись в благополучном исходе происшествия на переправе, Летавет облегченно вздохнул, так как потеря лошадей в самом начале пути могла поставить под угрозу всю дальнейшую работу экспедиции. Он записал в своем дневнике, что необходимо подыскать на Сары-джасе лучший брод. В этот вечер начальник экспедиции заснул с мыслями о предстоящем знакомстве с Инылчеком другой мощной и коварной рекой Тянь-шаня.