Чрезвычайно интересный вопросъ затронулъ и попытался разрѣшить А. Н. Потресовъ въ статьяхъ "О литературѣ безъ жизни и жизни безъ литературы" ("Наша Заря" No 4--5 и 6). Это -- вопросъ объ отношеніи между пролетаріатомъ, между могучимъ соціальнымъ движеніемъ, вышедшимъ изъ его нѣдръ, и художественной литературой и даже вообще идеологическимъ творчествомъ современности.
"Современное человѣчество, говоритъ Овсянико-Куликовскій въ статьѣ, цитируемой Потресовымъ, живетъ въ эпоху, какой еще не было въ его исторіи. Мы имѣемъ счастье жить наканунѣ величайшихъ событій и преобразованій во всемъ строѣ жизни, въ основномъ укладѣ міровой культуры". А художественная литература, которая, казалось бы, должна была бы отражать въ себѣ этотъ мощный, преобразовательный процессъ, намѣчающійся въ жизни, плеть не только мимо него, но даже находится съ нимъ въ полной дисгармоніи.
Современная литература и вообще современное художество являются, по мнѣнію Потресова, продуктомъ буржуазной среды эпохи упадка, среды, у которой уже нѣтъ дѣйствительно общественныхъ задачъ,-- кромѣ, пожалуй, задачи самосохраненія и въ которой соотвѣтственно этому, въ разнообразнѣйшихъ формахъ, начался процессъ, такъ сказать, оголенія личности, ея освобожденія отъ общественности.
"Растерянная психика" -- "индивидуалиста-упадочника съ его эгоцентрическимъ міросозерцаніемъ, съ его культурой своего отъединеннаго и надтреснутаго "я" -- "создаетъ литературу, т. е. выдѣляетъ изъ себя своеобразную, хотя и никчемную культуру, а прогрессирующее, объединяемое человѣчество, то, что есть рвущагося впередъ въ современной цивилизаціи, ея соль земли,-- то не имѣетъ своей литературы, то остается безъ лица въ такой важной отрасли культуры, какъ художественное творчество во всѣхъ его видахъ".
"Но почему же, спрашиваетъ Потресовъ, не имѣетъ "своей литературы, своей культуры художества" -- рабочій классъ, который "не смотритъ съ ужасомъ на приближеніе грядущихъ "событій" и преобразованій, а наоборотъ, ждетъ и не можетъ дождаться, когда же кончится это "наканунѣ" и наступитъ настоящій день?"
Объясняется это, по мнѣнію Потресова, тѣмъ, что "на полюсѣ богатства, на буржуазномъ концѣ сосредоточены предпосылки, нужныя для развитія культуры". На противоположномъ же полюсѣ, полюсѣ пролетаріата, царятъ нищета и чрезмѣрная работа. А между тѣмъ, то соціалистическое товарищество, въ которое спаивается пролетаріатъ, для выполненія своихъ неотложныхъ практическихъ задачъ, беретъ у пролетаріата "относительно все больше жизненныхъ соковъ -- душевныхъ и умственныхъ силъ".
"То небольшое количество времени, которое остается у пролетаріата за отбытіемъ капиталистической повинности, оно (товарищество) отнимаетъ у него для занятій въ клубѣ, для посѣщенія собранія или союза, словомъ, для общественнаго дѣла... Интеллигенція пролетаріата -- это его сугубо дѣловитый авангардъ, разрываемыя на части, по преимуществу должностныя лица его организацій, съ головою ушедшія въ свои спеціальныя функціи, всѣ упирающіяся въ тріединство -- агитаціи, пропаганды и организаціи. Для организаціи же подлиннаго "бездѣлья", для культуры того важнаго и, скажемъ болѣе, необходимаго человѣческаго "бездѣлья", которое называется художествомъ,-- остается не только безконечно мало простора во времени, но и безконечно мало вниманія".
Изъ этого вынужденнаго спартанства пролетаріата Потресовъ выводить "относительно слабое развитіе всей вообще неприкладной стороны его общественной идеологіи".
Рядомъ съ этимъ развитію потребности у пролетаріата въ "своемъ художествѣ" мѣшаетъ, по мнѣнію Потресова, и то художественное удовлетвореніе, которое пролетаріатъ получаетъ отъ продуктовъ буржуазнаго художественнаго творчества. Особенное значеніе онъ придаетъ тутъ наличности въ буржуазной культурѣ старыхъ накопленныхъ художественныхъ цѣнностей, имѣющихъ мало общаго съ тѣмъ современнымъ модернизмомъ, который такъ чуждъ всей психологіи пролетаріата.
Въ этихъ старыхъ цѣнностяхъ, говоритъ онъ, тоже укрывается буржуазный духъ, но, во-первыхъ, въ его лучшихъ образцахъ -- не періода упадка, а періода подъема и расцвѣта, а во-вторыхъ, съ буржуазной лигатурой тамъ въ большой пропорціи смѣшано общечеловѣческое золото.
Въ заключеніе Потресовъ ставитъ вопросъ: "образуется ли все же при дальнѣйшемъ развитіи пролетарскаго движенія, еще въ рамкахъ капиталистическаго строя, культура пролетарскаго художества?" Врядъ ли, отвѣчаетъ онъ на этотъ вопросъ. "Чѣмъ дальше идетъ исторія, тѣмъ напряженнѣе становится борьба, тѣмъ больше задачъ у пролетарскаго "товарищества" и обремененія этими задачами".
Таково въ наиболѣе существенныхъ чертахъ содержаніе интересной статьи Потресова.
Проблема, которую ставитъ и пытается рѣшить Потресовъ, чрезвычайно важна и заслуживаетъ самаго пристальнаго вниманія. Дисгармонія между пролетаріатомъ, между его жизнью и борьбой и современнымъ художественнымъ творчествомъ, дѣйствительно, существуетъ. Но прежде, чѣмъ перейти къ анализу этой дисгармоніи и ея причинъ, я считаю необходимымъ оговориться, что я не раздѣляю того, почти огульно-отрицательнаго отношенія къ современной литературѣ, которымъ проникнуты статьи Потресова. "Никчемная" литература, создаваемая "чьей-то" растерянной психикой, это, конечно, слишкомъ сильно сказано. Не только въ старой классической литературѣ, но и въ литературѣ послѣдняго времени, у такихъ писателей, какъ Бодлеръ, Верленъ, Метерлинкъ, Бальмонтъ, Брюсовъ и др., накоплено, конечно, также достаточно общечеловѣческихъ цѣнностей, которыя перейдутъ отъ настоящаго и къ слѣдующимъ поколѣніямъ. И особенно странно было бы отрицать эти общечеловѣческія цѣнности у такого, напр., гиганта литературы послѣдняго времени, какъ Ибсенъ.
Но въ то же время именно на Ибсенѣ, при всей громадности художественнаго наслѣдства, оставленнаго имъ, легко показать, насколько литература послѣдняго времени многими своими сторонами чужда пролетаріату, чужда пролетарской интеллигенціи. Стоитъ только обратить вниманіе на то, какъ трактуетъ Ибсенъ отношеніе между личностью и обществомъ. Общество выступаетъ у него въ качествѣ консервативной силы, давящей на личность. Чѣмъ выше и развитѣе личность, тѣмъ больше у нея дисгармонія съ массой и толпой. И попытки такой личности отдать свои силы на служеніе обществу ведутъ поэтому только къ печальнымъ результатамъ. Если эта личность не принизится, не спустится до элементарныхъ, низменныхъ побужденій толпы, послѣдняя или оставитъ ее въ концѣ-концовъ, какъ оставили Брандта, или съ самаго начала обратится противъ нея, какъ въ "Братѣ народа". Этимъ презрѣніемъ къ толпѣ, массѣ и противопоставленіемъ ей свободной и стремящейся въ высь личности проникнуты произведенія Ибсена.
Еще больше проникнуты имъ произведенія другого властителя думъ послѣдняго времени, Ницше. въ его произведеніяхъ презрѣніе къ массѣ и толпѣ, можно сказать, бьетъ изъ каждой строчки.
"Жизнь есть источникъ радости, говоритъ Ницше, но всюду, гдѣ пьетъ толпа, всѣ родники бываютъ отравлены". "Высшіе люди, взывалъ Ницше, уходите съ базара".
И поскольку дѣло идетъ о буржуазной толпѣ, о массѣ буржуазнаго мѣщанства, Ибсенъ и Ницше совершенно правы. Эта толпа сейчасъ глубоко консервативна, по крайней мѣрѣ, во всѣхъ развитыхъ капиталистическихъ странахъ. Неправы они только въ своемъ обобщеніи, въ своемъ отношеніи къ толпѣ вообще. Потому что есть теперь другая толпа, другая масса, охваченная интенсивнѣйшимъ процессомъ развитія, масса, которая давно уже вышла изъ инерціи и способна уже снабжать живительными токами своихъ вождей, окрылять ихъ, толкать ихъ впередъ.
Роль недавно умершаго Бебеля въ рабочемъ движеніи является идеальнымъ образцомъ этого новаго отношенія, создающагося между даровитыми личностями и массой въ рабочей средѣ. Бебель былъ чрезвычайно выдающейся личностью, и, несмотря на это. онъ шелъ нога въ ногу съ массой, потому что онъ хотѣлъ и стремился идти въ томъ же направленіи, въ какомъ хотѣла и стремилась идти масса. Нужно было только угадывать тѣ пути, тѣ послѣдовательныя ступени, по которымъ могла передвигаться масса, направляясь къ той же цѣли, и этимъ угадываніемъ облегчать и ускорять движеніе. На это угадыванье и уходили огромные таланты Бебеля.
Это совершенно новое отношеніе, которое въ рабочей средѣ создается между даровитыми, интеллигентными личностями и массой, должно совершенно по-новому окрашивать ихъ психологію, должно создавать въ извѣстномъ смыслѣ новую душу, въ которой тонкость и интеллигентность идетъ рука объ руку съ высоко развитымъ общественнымъ чувствомъ, съ способностью сливаться съ интересами и настроеніемъ окружающей массы.
И, конечно, никакихъ сомнѣній нѣтъ въ томъ, что эта новая душа совершенно не представлена въ современной, насквозь проникнутой ницшеанствомъ литературѣ.
Интересно при этомъ отмѣтить, что даже тѣ отдѣльныя удачныя экскурсіи въ область пролетарской борьбы, которыя дѣлались вообще представителями буржуазной литературы, относились къ начальной стадіи рабочаго движенія, когда рабочая толпа была совершенно иной, сравнительно косной и неподвижной, не отличалась еще такъ рѣзко, какъ теперь, отъ мѣщанства. Самыя замѣчательныя произведенія, отразившія рабочее движеніе -- "Углекопы" Золя и "Ткачи" Гауптмана, касались именно этой начальной стадіи движенія. "Герои" тогда еще такъ же рѣзко, какъ среди мѣщанства, выдѣлялись изъ рабочей массы, и подъ вліяніемъ ихъ, масса выходила только на моментъ изъ своей неподвижности съ тѣмъ, чтобы послѣ миновенія періода возбужденія вернуться къ ней снова.
Тугъ еще была почва для взаимодѣйствія между буржуазной литературой и рабочимъ движеніемъ, а потомъ эта почва начала исчезать. Типъ человѣческой души, вызываемый къ жизни рабочимъ движеніемъ, чѣмъ больше, тѣмъ все рѣзче отличается отъ той буржуазно-интеллигентной души, которая творитъ литературу.
Но почему же не творитъ особой своей художественной литературы пролетарская душа?
Изъ двухъ главныхъ причинъ, выдвинутыхъ для объясненія этого Потресовымъ, нужно во всякомъ случаѣ совершенно отбросить одну, именно" его соображеніе, что "не будь тѣней прошлаго (накопленныхъ художественныхъ цѣнностей), безотрадность и несоотвѣтствіе психикѣ пролетаріата текущей литературы ощущалось бы много больше, и реакція противъ нея могла бы скорѣй развить потребность въ пролетаріатѣ своего художества, ему близкаго и дорогого.
Странная мысль! Выходитъ, какъ будто, что художественное наслѣдство, которое каждое поколѣніе получаетъ отъ предыдущихъ, должно ослаблять у него потребность къ созданію новыхъ художественныхъ цѣнностей, соотвѣтствующихъ его переживаніямъ и настроеніямъ. А не наоборотъ ли? Не должно ли, напротивъ, это художественное наслѣдство, воспитывая данное поколѣніе въ художественномъ отношеніи, толкать его къ новому художественному творчеству? И не слѣдуетъ ли думать, что какъ разъ, чѣмъ больше будетъ развиваться на высокихъ художественныхъ образцахъ прошлаго и настоящаго пролетарская интеллигенція, тѣмъ больше она сама будетъ становиться и способной и склонной къ художественному творчеству?
Вѣдь художественное творчество, это -- не разсудочный фактъ, не техническое выполненіе поставленной задачи. Это стихійный, непроизвольный процессъ. Что безсознательно бродитъ въ душѣ многихъ, то у немногихъ выливается въ художественные образы. И потребность вылить въ эти художественные образы новыя настроенія и переживанія, выразить въ нихъ новыя извилины души, будетъ, конечно, тѣмъ сильнѣе, чѣмъ больше значенія въ жизни даннаго поколѣнія или даннаго класса играетъ художественная литература. И совершенно непонятно, какимъ образомъ стремленіе выразить въ художественныхъ образахъ свое самое интимное, самое дорогое можетъ ослабляться тѣмъ, что многое другое, менѣе интимное или менѣе близкое, нашло уже художественное выраженіе. Конечно, совершенно наоборотъ, оно отъ этого должно только усилиться.
Впрочемъ, и у самого Потресова это соображеніе играетъ, повидимому, второстепенную роль. Основное его соображеніе, это указаніе на неизбѣжный спартанскій характеръ пролетарской интеллигенціи. Но прежде, чѣмъ остановиться на анализѣ этого соображенія" мы должны отмѣтить одинъ большой дефектъ всего анализа Потресова. Онъ слишкомъ увлекся общимъ, противопоставленіемъ буржуазіи и пролетаріата и не счелъ совсѣмъ нужнымъ остановиться на томъ буржуазномъ слоѣ sui generis, какимъ является профессіональная интеллигенція {Подъ профессіональной интеллигенціей я понимаю представителей умственнаго труда, для которыхъ этотъ трудъ является профессіей, т. е. источникомъ средства къ жизни или по крайней мѣрѣ выполненіемъ опредѣленной общественной функціи.}. А между тѣмъ, если ее и можно относить къ буржуазіи, то все-таки съ извѣстными оговорками, никогда не забывая, что это переходный слой, что у него есть общія черты не только съ буржуазіей, но и съ пролетаріатомъ.
И если, намѣчая общія линіи классовой борьбы, мы еще можемъ игнорировать спеціальную роль интеллигенціи, ограничиваясь общимъ противопоставленіемъ буржуазіи и пролетаріата, то это игнорированіе совершенно недопустимо при анализѣ условій художественнаго творчества, потому что именно профессіональная интеллигенція является творцомъ художественныхъ цѣнностей.
Естественно, поэтому, что игнорированіе роли интеллигенціи не разъ мститъ за себя въ анализѣ, который далъ Потресовъ.
Онъ говоритъ, напр., въ своихъ статьяхъ много разъ объ упадочной литературѣ, о литературѣ періода упадка. Но упадокъ чего и кого?
Въ концѣ 18-го столѣтія можно было говорить во Франціи объ упадкѣ поземельнаго дворянства, и не только въ концѣ 18-го столѣтія,-- оно падало передъ этимъ уже въ теченіе столѣтій. Но можно ли говорить теперь объ упадкѣ буржуазіи? Не наоборотъ ли? Не слѣдуетъ ли признать напротивъ, что она переживаетъ теперь высшую стадію расцвѣта? Самъ Потресовъ чувствуетъ, что его "упадокъ" нѣсколько хромаетъ, и когда ему хочется сдѣлать понятнымъ сильное вліяніе буржуазной художественной литературы на пролетаріатъ, онъ напоминаетъ тогда, что "рѣчь идетъ не о цивилизаціи умирающаго Рима или жалкаго средневѣковья, а стремительно несущейся впередъ и вверхъ цивилизаціи, которая, неся въ собственныхъ нѣдрахъ своего антагонизма, идетъ къ своему отрицанію и гибели не черезъ упадокъ силъ, а черезъ ихъ дальнѣйшее развитіе". И въ итогѣ остается совершенно неяснымъ, о какомъ же упадкѣ шла все время рѣчь.
А упадокъ есть -- есть не въ владѣльческой буржуазіи, и не въ томъ меньшинствѣ профессіональной интеллигенціи, которое буржуазія тѣсно спаиваетъ съ собой очень высокимъ вознагражденіемъ и участіемъ въ барышахъ. Эта буржуазія въ тѣсномъ смыслѣ отдаетъ всѣ свои силы экономической борьбѣ. Для нея эта борьба но средство только къ жизни, а и поэзія ея, ея страсть. И масса этой буржуазіи чрезвычайно далека сейчасъ отъ всякихъ поэтическихъ и художественныхъ исканій, или вѣрнѣе скользитъ только по поверхности ихъ, не отдаваясь имъ и не увлекаясь ими. Ей некогда удѣлять всякимъ творимымъ .литературнымъ и художественнымъ цѣнностямъ слишкомъ много вниманія. Она сплошь и рядомъ ограничивается за день чтеніемъ только одной газеты. Не даромъ въ Европѣ создались газеты-гиганты, которыя говорятъ обо всемъ понемногу, и ни о чемъ особенно глубоко. Онѣ разсчитаны именно на занятыхъ до послѣдней степени своей экономической борьбой читателей, на читателей, которые, кромѣ газеты, ничего не читаютъ. То отсутствіе досуга, которое констатируетъ Погресовъ у пролетарской интеллигенціи, имѣется и на противоположномъ полюсѣ -- въ средѣ интеллигентной буржуазіи.
И трагедія массы профессіональной интеллигенціи заключается въ томъ, что если она, благодаря своей "психологіи индивидуальнаго успѣха" и своей слабой связи съ общественнымъ коллективомъ, мало способна проникнуться пролетарской идеологіей, то она также мало способна сейчасъ идти идеологически и вмѣстѣ съ буржуазіей. Она жила одной идейной жизнью съ буржуазіей, когда та боролась съ различными преградами общественному развитію, когда буржуазная подоплека могла одѣваться въ красивыя одежды свободы, равенства, братства, когда общественная борьба питалась иллюзіями чистой идейности, борьбы за чистые, высшіе принципы. Такая борьба могла зажигать профессіональную интеллигенцію, порождать въ ней и художественный пафосъ, дѣлать ея литературную и художественную работу подчасъ большимъ общественнымъ дѣломъ. Теперь же ничѣмъ неприкрытая экономическая борьба, голая погоня за барышомъ, можетъ зажигать только меньшинство интеллигенція, только тѣхъ, которые тутъ дѣйствительно чего-то достигаютъ и могутъ уходить поэтому въ экономическую борьбу со всей своей страстью. Уму же и сердцу большинства интеллигенціи эта экономическая борьба ничего не говоритъ. Масса интеллигенціи относится къ ней съ. извѣстной брезгливостью.
Потопивши профессіональную интеллигенцію въ массѣ буржуазіи, Потресовъ въ объясненіи современной "упадочной литературы" нѣкоторую роль отводитъ страху буржуазіи передъ надвигающимися преобразованіями. Между тѣмъ, этотъ страхъ естествененъ и понятенъ только у имущей буржуазіи, у фабрикантовъ и землевладѣльцевъ, но масса профессіональной интеллигенціи не имѣетъ никакихъ основаній проникаться этимъ страхомъ. Въ отличіе отъ рабочаго пролетаріата, она въ своей массѣ не ждетъ надвигающихся преобразованій и не стремится къ нимъ, но и въ отличіе отъ владѣльческой буржуазіи она не боится ихъ, потому что въ своемъ большинствѣ она матеріально проиграть отъ нихъ но можетъ.
Теряя идеологическую связь съ буржуазіей, съ настоящей буржуазіей, страстно и энергично борющейся за свои экономическіе интересы, и не будучи въ то же время въ состояніи -- въ своемъ большинствѣ -- стать на точку зрѣнія пролетаріата, профессіональная интеллигенція проникается къ происходящей теперь общественной борьбѣ все большимъ и большимъ равнодушіемъ.
И естественно, что это равнодушіе тѣмъ сильнѣе, чѣмъ меньше сама профессія представителей интеллигенціи связываетъ ихъ съ общественными дѣлами. Если способности дѣлаютъ профессіонала-интеллигента политикомъ, то, продавая свои способности на рынкѣ, онъ поневолѣ интересуется политикой, во этотъ интересъ становится близкимъ къ нулю, когда способности толкаютъ профессіонала-интедлигента къ поэзіи, живописи, музыкѣ.
Въ этомъ отрываніи отъ великой общественной борьбы, разыгрывающейся въ современномъ обществѣ, въ ослабленіи интереса къ ней, въ этомъ, только въ этомъ заключается жестокій недугъ, которымъ страдаетъ профессіональная интеллигенція запада, и которымъ заражается и наша интеллигенція. Въ этомъ ея "упадокъ", отражающійся и на творимыхъ ею художественныхъ цѣнностяхъ. Къ ней, къ этой упадочной интеллигенціи, а не къ буржуазіи вообще, примѣнима и формула Потресова о "разобществленіи личности, выпаденіи этой личности изъ жизненнаго строя".
Но профессіональная интеллигенція -- промежуточный слой между буржуазіей и пролетаріатомъ. И если она не такъ заинтересована въ сохраненіи буржуазнаго строя, какъ владѣльческая буржуазія; если все болѣе и болѣе ослабѣваетъ и ея идеологическая связь съ имущей буржуазіей, активно отстаивающей свои классовые интересы, то, казалось бы, значительный процентъ ея, по крайней мѣрѣ долженъ былъ бы подпадать подъ вліяніе растущаго рабочаго движенія. И въ общемъ мы это дѣйствительно наблюдаемъ. Если среди фабрикантовъ или землевладѣльцевъ сторонники соціализма почти такая же рѣдкость, какъ бѣлыя вороны, то среди профессіональной интеллигенціи подъ знаменемъ соціализма уже я сейчасъ стоитъ замѣтное меньшинство. И это меньшинство, сливаясь съ рабочимъ движеніемъ, играло и играетъ въ немъ огромную роль. Количественно теперь выходцы изъ рабочаго класса представлены сильнѣе въ соціалистической интеллигенціи, обслуживающей рабочее движеніе запада, чѣмъ интеллигенты по рожденію и воспитанію. Но качественно послѣдніе несомнѣнно стоятъ выше. До послѣдняго времени, даже въ средѣ практиковъ. Если мы возьмемъ, напр., первоклассныхъ политиковъ, то, опуская даже Маркса и Лассаля, въ ряду такихъ политиковъ, какъ Швейцеръ, Либкнехтъ, Зингеръ, Адлеръ, Гедъ, Жоресъ, Вандервельдъ потонутъ въ качествѣ меньшинства Бебель и Ауэръ. Но и относительно Бебеля необходимо принять во вниманіе послѣдовательное вліяніе на него Лассаля, Либкнехта, Маркса и Энгельса. Безъ этого вліянія онъ несомнѣнно не сыгралъ бы такой огромной роли въ рабочемъ движеніи.
А если мы отъ практики перейдемъ къ научной работѣ въ сферѣ соціализма, то тутъ ужъ выходцевъ изъ рабочихъ мы почти совсѣмъ не найдемъ. И это понятно. Потому что тугъ имѣютъ огромное значеніе подготовка, условія развитія, можетъ быть даже наслѣдственность.
Научная работа соціализма лежитъ всецѣло на выходцахъ изъ профессіональной интеллигенціи. Потресовъ отмѣчаетъ скудость и въ этой работѣ и склоненъ и ее объяснять отсутствіемъ досуга. Врядъ ли можно согласиться съ этимъ. Общественная наука, въ которой и вращается почти исключительно научная работа соціализма, вообще не богата въ послѣднее время изслѣдованіями, открывающими какіе-нибудь горизонты, и научная работа соціалистовъ вполнѣ соотвѣтствуетъ тому проценту профессіональной интеллигенціи, который рабочему движенію удалось притянуть къ себѣ. Мы все-таки имѣемъ тутъ такія имена, какъ Карла Каутскаго и въ послѣднее время Гильфердинта, не говоря уже о цѣломъ рядѣ другихъ, болѣе второстепенныхъ именъ. Если не самъ пролетаріатъ, то слившаяся съ его движеніемъ профессіональная интеллигенція тутъ все-таки создаетъ нѣкоторыя цѣнности.
Но въ области художественнаго творчества передъ нами уже почти пролетарская пустыня. И если бы Потресовъ въ свой анализъ ввелъ профессіональную интеллигенцію, ему пришлось бы тогда поставить вопросъ, почему рабочее движеніе рядомъ съ практиками движенія, политиками, газетными работниками не притягиваетъ къ себѣ изъ среды профессіональной интеллигенціи также и все большій и большій процентъ поэтовъ и художниковъ? Почему оно безсильно приспособить къ себѣ ихъ психологію, взволновать и зажечь ихъ широтой своего размаха, красотой своей мощи? Почему всякій интеллигентъ, имѣющій по своимъ способностямъ и склонностямъ, уклонъ въ сторону политическаго дѣйствія и политической работы, и даже научной работы по общественнымъ вопросамъ, при другихъ равныхъ условіяхъ гораздо легче можетъ подпасть подъ вліяніе пролетарскаго движенія и отдаться ему, чѣмъ поэтъ и художникъ?
Потресовъ не ставить этого вопроса, потому что вообще не анализируетъ роли профессіональной интеллигенціи, но на этотъ вопросъ можно отвѣтить, отправляясь отъ этого главнаго объясненія, которое онъ даетъ отсутствію у пролетаріата своего художества.
Именно этотъ спартанскій, дѣловой характеръ рабочей интеллигенціи, при которомъ все время только уходитъ на практическую работу, и только ничтожныя крохи его остаются на художественное "бездѣлье", именно, онъ и ослабляетъ до послѣдней степени тѣ нити, которыми рабочая интеллигенція могла бы притянуть и привязать къ себѣ художниковъ и поэтовъ изъ профессіональныхъ интеллигентовъ. Практики и политики тамъ найдутъ свою среду, поэты и художники не найдутъ ея. Не найдутъ даже и тогда, если по своимъ случайнымъ индивидуальнымъ особенностямъ, по болѣе развитому общественному чувству, они могли бы проникнуться психологіей рабочаго движенія. Даже и тогда насквозь индивидуалистическая среда профессіональной интеллигенціи и живущихъ духовными интересами элементовъ буржуазіи будетъ имъ интимно ближе, потому что она художественно развита, потому что она больше умѣетъ цѣнить художественное "бездѣлье" и имѣетъ средства и возможность его себѣ доставить. И въ результатѣ потонутъ они поневолѣ въ этой средѣ и растеряютъ тамъ свои общественные задатки.
Но столь ли ужъ безнадежно въ этомъ отношеніи положеніе и для ближайшаго будущаго? "Въ праздничныхъ одеждахъ богатой и разнообразной культуры" пролетаріатъ можетъ быть и не войдетъ въ царство будущаго. Но значительно развиться эта культура даже въ художественной области можетъ еще и въ предѣлахъ капиталистическаго строя, если только онъ просуществуетъ еще нѣсколько десятилѣтій.
Въ отличіе онъ Потресова я думаю, что чрезмѣрно дѣловой характеръ теперешней рабочей интеллигенціи объясняется не столько малымъ досугомъ и необходимостью въ теченіе его выполнять огромныя практическія задачи, сколько сравнительно недавнимъ происхожденіемъ этой интеллигенціи. Первые ростки рабочей интеллигенціи появились, вѣдь, даже въ Германіи какихъ-нибудь 40--50 лѣтъ тому назадъ. И пріобрѣтали интеллигентность, становились интеллигентными людьми представители пролетаріата до послѣдняго времени исключительно почти на почвѣ дѣловой практики, на почвѣ удовлетворенія практическихъ потребностей движенія.
Теперь же условія, при которыхъ вырабатывается пролетарская интеллигенція, существенно иныя. Подростающее поколѣніе рабочихъ встрѣчаетъ мощную идейную среду развившагося движенія, и это движеніе, усложнившись, уже ставитъ себѣ и преслѣдуетъ задачу образовательной подготовки юношества. Пролетарское юношество пріобрѣтаетъ теперь развитіе не утилитарно, не для удовлетворенія только практическихъ потребностей, а у порога движенія, раньше, чѣмъ оно практически въ него входитъ и практически въ немъ начинаетъ работать. При такихъ условіяхъ неизбѣжно должна создаваться почва для болѣе широкаго и всесторонняго развитія подрастающаго поколѣнія, а слѣдовательно, и для развитія у него болѣе изощреннаго вкуса, болѣе повышеннаго интереса къ художественному творчеству.
Что же касается слабаго досуга, на который напираетъ Потресовъ, то, во-первыхъ, вмѣстѣ съ ростомъ пролетарской интеллигенціи практическія задачи будутъ падать на каждаго ея представителя меньшей тяжестью, а во-вторыхъ, досугъ -- понятіе относительное, и сильная развившаяся потребность всегда найдетъ время для своего удовлетворенія.
"Современникъ" Кн. XI. 1919 г.