Два монархиста среди политических арестантов
В 1905 году в "Новом времени", в номере от 29 января, была напечатана корреспонденция из Парижа г. Яковлева под заглавием "История об одной запрещенной книге".
"Наш друг Фомичев, который был умный человек, упорный работник, отличный товарищ и закаленный характер, дошел до самых странных злоключений: он был не только ревностный патриот и русофил, но -- что покажется невероятным -- убежденный монархист и страстный поклонник Династии..."
Знаете, кто этот Фомичев? "Политический арестант, осужденный на каторгу", который отбывал свое наказание на Каре, в тюрьме для политических. Страстность его убеждений доходила до того, что малейшая критика самодержавия "выводила его из себя; ему случалось из-за этого прерывать всякое сношение с товарищами по заключению.
Это можно было бы еще допустить, в конце концов, если бы этот человек имел намерение просить о помиловании, что удалось некоторым из наших товарищей. Никому бы из нас не пришло в голову поставить ему в вину или в бесчестие подобный поступок. Но Фомичев этого не сделал.
Мало того. Он едва не поплатился жизнью за покушение на убийство тюремного надзирателя за то, что тот бил плетью одного уголовного за какую-то пустую провинность".
Это, как видите, был не революционер, мечтавший о перевороте, а только человек, который не мог переносить несправедливости и -- тем более -- жестокости над ближним. При других условиях из него, наверно, вышел бы исполнительный и гуманный чиновник или ревностный общественный деятель по выборам. Наша жизненная лотерея сделала его каторжником.
И Фомичев был не один такой в числе обитателей карской тюрьмы. "Многие из наших товарищей разделяли его русофильские идеи. Некоторые из них имели убеждение, что социальные и экономические условия России далеко предпочтительнее условий жизни Западной Европы. Между нами происходили нескончаемые споры относительно превосходства России и нередко заключались пари по этому поводу. Очень часто этот вопрос вызывал между нами серьезные ссоры".
"Эти выдержки я беру из вышедшей недавно в Париже книги "16 ans en Sibérie". Автор ее -- известный в свое время (четверть века назад) "бунтарь" Л. Дейч, сам провел на каторге и на поселении шестнадцать лет. Его книга, написанная правдиво и, в общем, очень спокойно, без всяких декламаций, представляет собою воспоминание об этом времени его жизни. Много в этой книге рассказано печальных вещей, то драматических, то потрясающе трагических. Но в их числе я не знаю и представить себе не могу ничего более кошмарного приведенного случая с Фомичевым -- человеком, который в течение нескольких тысяч дней ложился спать и вставал с сознанием, что жизнь его погибла за идеи, которые не его идеи, которым он даже прямо враждебен. У других было утешение: пал в бою, но дрался за дело, которое считал правым. Но у Фомичева какое утешение?! Он должен был считать (и действительно считал) себя изменником. Он вбил себе в голову, что должен провести всю жизнь в сибирских тюрьмах, во искупление вины своей перед Царем, потому что был абсолютно убежден, что монарх работает только для блага своих подданных. В этом смысле положение его товарища Емельянова, другого обитателя карской каторги, было еще безотраднее. "По примеру Фомичева и некоторых других, -- говорил Дейч, -- он весь был проникнут мыслью о могуществе и величии русского самодержца" и "относился иронически к революционным идеям". Но он не смотрел даже на свои страдания как на искупление!.."
Фомичев и Емельянов представляют любопытные образчики народного русского монархизма как чувства и убеждения; но кто бы мог думать, что монархисты бывали даже между людьми, торжественно признанными врагами самодержавия? <...>
CLXXXI
Монарх и канцлер
В Вене осенью 1904 года впервые шла драма Оскара Блюменталя "Der tote Löwe" ("Мертвый лев"). В этой сенсационной пьесе были выведены под именем герцога фон Оливетто -- князь Бисмарк, а под именем короля Марко -- Император Вильгельм II.
Герцог так определяет свои отношения к королю:
"Мне -- дело, ему -- честь". Исходя из этой точки зрения, он говорит своему государю:
"Быстрее молнии должны
Мои слова преображаться
В дела и жизнь! Подчинены
Они лишь мне! И пусть считаться
Я должен с благом короля,
Не потерплю с собой раскола!
Творец и вождь всего лишь я
Его же роль -- в тени престола!
Он нем! Но все же он могуч
В броне из дел моих нетленной:
Так за стеной из черных туч
Витают атомы вселенной!.."
Король, протестуя против этой теории узурпации монархической власти, отвечает герцогу:
"О, нет! О, нет! И трижды нет!
Когда б приказ твой иль совет
Такою силой обладали,
Когда бы я, подобно стали,
Пред ними должен был сгибать
Свои желания и чувства, --
Кто б не посмел меня назвать
Рабом, способным лишь плясать
Под дудку твоего искусства?!
О, нет! О, нет! И трижды нет!
Не обольщайся самомненьем!
Не может быть короны свет
Чужого света отраженьем!
Мощь Властелина -- это то,
Пред чем все меркнет и клонится, --
Иначе он преобразится
В одно мишурное Ничто!.."1
1 Корреспонденция из Вены. "Одесские новости". 1904. No от 21 окт.
CLXXXII
Яркое проявление монархизма со стороны румына
В газете "Новое время" (1904. 26 дек.) сообщалось: "Интересное завещание оставил после себя, по словам "Frankf. Zeitung", недавно умерший бывший румынский полковник принц Росновану, на гроб которого был возложен венок от имени короля румынского. Духовное завещание Росновану поразило всех, так как в нем он пишет: "Я желаю, чтобы Русский Император взял под свое покровительство построенную мною в Роснове церковь. Прошу представителя Императора в Румынии наблюдать как за самим храмом, так и за правильным отправлением в нем богослужения". Покойный полковник обращается к Государю как к "высокому, единственному и могучему покровителю и защитнику нашей святой религии" и завещает духовенству молиться: 1) за Царя; 2) за всех членов Русского Императорского Дома по чину, установленному в храмах Московского Кремля; 3) за русскую Императорскую армию, и в особенности за гвардейский полк, в котором покойный служил в молодости; 4) за короля Карла и за других. Ктитором церкви в Роснове покойным назначен русский же -- Юрий Александрович Олсуфьев, который уполномочен, в случае крайней необходимости, продать имение Росново и, по уплате долгов, внести остаток вырученной суммы в Святейший Синод с тем, чтобы проценты с этого капитала были употребляемы на содержание храма. Покойный был румыном, но всю жизнь тяготел к России и, живя в Румынии, все время был у себя на родине на счету завзятого русофила.
Румынский король Карл в бытность свою князем сказал в 1878 году, что румынский народ веками привык видеть в Русском Царе "высшее олицетворение могущества и величия на земле" (Татищев С. С. Император Александр II. Т. 2. С. 387).
Румыны, кроме того, знают, что они обязаны своим политическим возрождением Русскому Государю.
Бухарестский городской голова, приветствуя Александра II, назвал его Освободителем Румынии. Великое значение имеет для румынского народа Император и Самодержец Всероссийский и как естественный защитник Православной Церкви не только в России, но и везде.
Вот разгадка интересного завещания принца Росновану, которое поразило всех.
В этом завещании наглядно сказалось, что между румынским народом и Императорским Всероссийским Престолом существуют тесные нравственные узы.