УСТРОЙСТВО БЫТА ПОМЕЩИЧЬИХ КРЕСТЬЯН, No XI

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ РЕШЕНИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО ВОПРОСА1

Очерк истории крестьянского вопроса в прошедшем году.-- Национальное чувство, явившееся основанием для решения этого дела.-- Пересмотр главных вопросов по крестьянскому делу.

Почти всегда в истории бывало, что дело при своем осуществлении обнаруживало такие стороны, которых не замечалось в нем прежде, когда только начинали браться за его осуществление. Иногда возникают затруднения, которых не предусматривали; иногда открывается, что вопрос в действительности гораздо шире, нежели как представлялся в теории; иногда оказывается, что люди, которых он касается, думают о своих правах и потребностях не совсем так, как предполагалось теорией. Результатом во всяком случае бывает то, что дело исполняется не совершенно по тому плану, по какому предполагалось исполнить его.

Когда у нас думали, как приступить к освобождению крестьян, большинству рассуждавших представлялось, что главная сторона дела состоит именно в освобождении личности. Правда, многие и тогда уже предвидели, что очень большую важность имеет также вопрос о земле. Но почти никто не предугадывал, какой решительный оборот всему делу даст на практике связь личности с землею.

До последней минуты предполагалось, что помещики наши в своей массе представляют сословие мало развитое, мало способное к обсуждению государственных вопросов. Когда созывались губернские комитеты, почти все мы и в том числе сами помещики полагали, что совещания комитетов будут иметь ребяческий характер.

[Главною опасностью представлялось то, что едва крепостные крестьяне услышат слово "воля", как начнутся беспорядки. Эта опасность казалась столь неминуемою, что невозможным казалось и произносить магическое слово: даже в частном разговоре между собою многие из нас старались избегать его, заменяя мудреным термином "эмансипация", В официальном языке вместо слова "освобождение" также почтено было нужным употреблять другое выражение, казавшееся не столь резким: нам сказали, что государство приступает "к улучшению быта крестьян".]

Появились высочайшие рескрипты. Давно уже носился в массах глухой говор о приближении такого решения. Тревожное ожидание было возбуждено до чрезвычайной степени. Наконец дело началось. Оно заняло нацию в такой степени, что все остальное перестало обращать на себя внимание. Как же держат себя мужики, волнения между которыми опасались? Они держат себя так спокойно, как никогда еще не держали. Вот уже два года ждут они так терпеливо, так благоразумно, что дай бог самым образованным людям с самыми мягким" нравами выказать столько рассудительности и терпеливости. Число беспокойств и преступлений, возникающих из крепостного права, в последние два года было несравненно меньше, нежели в предшествовавшие годы 2.

Собрались губернские комитеты, в которых все ожидали увидеть неспособность, невежество, бестолковость. Но бестолковости нигде нет и следа. Совещания ведутся правильно, основательно. В провинциальных захолустьях нашлось множество людей чрезвычайно образованных, привыкших думать, хорошо приготовленных к обсуждению задач, им предложенных. В каждом комитете явилось несколько человек, чрезвычайно замечательных по уму и таланту. [Подаются записки, составленные так логично, ясно, сильно, что не стыдно показать их государственным людям Западной Европы. Произносятся речи, которые сделали бы честь ораторам какого угодно государства. Комитеты ведут свои прения блистательным образом, так что прежнее сомнение заменяется в зрителе почтением и удивлением. Каждый имевший случай присутствовать в заседаниях губернских комитетов громко свидетельствует потом, что он видел зрелище величественное.

Дух решений соответствует их характеру. Только в очень немногих комитетах успевают взять верх люди несовременного образа мыслей. Во всех других большинство остается за людьми истинно благонамеренными и дельными. Благодаря рассудительности и твердости губернских комитетов, благодаря рассудительности дворянства, их избравшего, крестьянское дело получает] направление гораздо лучшее, нежели какого можно было ожидать прежде, чем обнаружилось их влияние.

Вопрос о личности был отделен от вопроса о земле. Землю должна была заменить усадьба. Даже и это определение возбудило сильный ропот, так что подвергалось ослаблению. Начались софистические истолкования, по которым было открыто, что усадьба -- только строение без земли, к нему принадлежащей. Ободренные этим успехом софисты пошли далее и начали перетолковывать правила о выкупе усадеб даже в этом урезанном виде. Было открыто, что под выкупом понимается не необходимость выкупа, а только разрешение согласиться на него Для этого согласия были придуманы условия, при которых согласие оказывалось невозможным в большей часто случаев. Отделенная от земли личность отделилась даже и от усадьбы. Все это говорилось под предлогом выгоды помещиков.

Когда нашлись граждане, забывшие о личном спокойствии для охранения государственного спокойствия, когда они сказали, что дело получает неправильное истолкование, они подверглись преследованию, будто противники намерений правительства. Просвещенными людьми овладело уныние.

Но вот собрались комитеты. Они составились из людей, живших по деревням, знавших русский народ не понаслышке, знавших национальные чувства. Они нашли, что отделить личность от земли -- дело невозможное; они показали своим свидетельством, что производить такое разделение под предлогом сохранения выгоды помещиков -- значит жестоко обманываться. Они поняли и доказали, что подобная попытка была бы гибельна для помещиков. Они, выборные от сословия помещиков, объявили, что помещики не хотят отделения личности от земли и не могут хотеть этого, потому что иначе, вредя народу, они сами подвергались бы опасности [становились бы предметом народной вражды и мести]3.

Таким образом, влияние губернских комитетов на ход крестьянского вопроса оказалось очень полезным4. Но, отдав им должную справедливость, нельзя нам скрывать от себя и того, что комитеты не сделали и не могли сделать всего, что нужно для успешного решения этой задачи. Одною из причин такой недостаточности надобно считать обстоятельства, при которых были созваны комитеты. Вопрос тогда представлялся еще очень смутно и, по своим программам, губернские комитеты не могли рассматривать некоторых важнейших сторон его в той широте, какая должна принадлежать им. Еще важнее было влияние самого состава комитетов: они были представителями исключительно только одной стороны, интересов которых касается крестьянский вопрос. Было бы напрасно доказывать, что для удовлетворительного решения надобно ближе узнать мысли и интересы другой стороны, именно самих поселян. Польза, принесенная делу приглашением помещиков к участию в ведении вопроса, должна служить доказательством того, что было бы очень полезно выслушать и мнения поселян, которых предполагается освободить от крепостной зависимости. В статьях, ряд которых мы теперь начинаем, мы хотим самым умеренным и спокойным образом обозначить, какое решение вопроса могло бы, хотя до некоторой степени, соответствовать идеям, с незапамятных времен существующим в поселянах.

Отлагая до следующего раза вопросы об административном устройстве и о государственных повинностях, мы теперь будем говорить только о той части экономической стороны дела, которая касается отношений освобождаемых крестьян к частным владельцам. В этой части дела важнейшими задачами должны считаться следующие:

1. Неразрывная связь усадьбы с землею и с личностью, слава богу, уже решена. Но очень многие говорят, что при разделении крестьянской земли от господской нынешнее положение крестьянских усадеб в большей части случаев окажется неудобным для помещиков. Что ж тут делать? Очень многие говорят: надобно перенести крестьянские усадьбы на новые места.

2. Неотъемлемая принадлежность земли к личности, слава богу, решена. Но каков должен быть надел, это еще не решено.

3. Что помещики должны получить вознаграждение, этого никто из образованных людей не отвергает. Но на каком основании должен производиться расчет вознаграждения?

4. Должен ли выкуп земли быть совершен немедленно и быть объявлен обязательным или может быть отложен до будущего времени и предоставлен добровольному соглашению?

5. Каким способом может быть производима уплата вознаграждения -- исключительно деньгами или также и обязательным трудом?

1. Можно ли поставить принудительным правилом перенесение усадеб?

Известна чрезвычайная привязанность крестьян к местам своих жилищ. Сами помещики знают, что принуждать крестьян к переселению -- значило бы итти против их чувств. По закону принужденное переселение составляет один из видов наказания за уголовные преступления: возможно ли подвергать такой судьбе миллионы людей по произволу? Переселение само по себе, хотя бы и добровольное, соединено с разрушением всего хозяйственного обзаведения переселяющихся. Нет таких пособий, которые были бы достаточны для покрытия убытков переселения, когда оно должно совершаться огромными массами. Ни у помещиков, ни у правительства недостанет средств в вознаграждение крестьян за потерю времени и имущества при переселении. Притом для многих эгоистов принужденное переселение послужило бы поводом к приобретению притеснительных выгод. Переселяющимся крестьянам были бы отведены поселения в местах неудобных, на участках самых дурных; вместо удобренной земли, занимаемой усадьбами, крестьяне получили бы песок, солончак, болота. Мы уже слышали предположения о постройке деревень на таких местах, где даже нет текучей воды. Два переселения равняются пожару, по народной поговорке. Принужденное переселение было бы разорением для крестьян, было бы нарушением гражданского права, возмутило бы самые заветные привязанности человека: привязанность к родовому жилищу и к месту, где схоронены отцы.

Каковы были бы следствия такого факта? Разорение крестьян отняло бы у них возможность исправно выплачивать выкуп. Нанеся громадные убытки крестьянам, истратив огромные суммы на вспоможения им (впрочем, далеко недостаточные для покрытия их убытков), помещики сами отняли бы у себя возможность получить вознаграждение. Пробудив против себя вражду в окружающей их массе, помещики надолго подорвали бы возможность мирных отношений своих к поселянам. Надобно ли говорить о степени приятности и безопасности и даже выгодности житейских дел человека, который один остался бы среди сотен и тысяч недовольных им людей?

Принужденное перенесение усадеб было бы очень плохим расчетом со стороны помещиков.

Говорят о неудобствах чересполосности, о неудобствах иметь свой дом среди чужих участков. Но если терпели чересполосицу в течение сотен лет, можно потерпеть ее два-три года, пока она сама собою вследствие частных добровольных соглашений уничтожится там, где будет представлять действительное неудобство.

Говорят: "До сих пор можно было терпеть чересполосицу, потому что помещик имел власть над крестьянами и их недоброжелательство обуздывалось страхом; когда власть прекратится и недоброжелательство останется, неудобства чересполосицы будут невыносимы". Но от образа действий самих помещиков будет зависеть, останется ли недоброжелательство а с ним у поселян, или оно увеличится, или, напротив, исчезнет, заменившись признательностью и преданностью. Привязанность людей бедных и угнетенных приобретается легко. Будьте только справедливы к ним, хотя даже не совсем справедливы, а лишь несколько справедливы, и они станут обожать вас. Не делайте им напрасных убытков и обременении без всякой выгоды для самих вас, и их любовь станет ограждать вас от всяких неприятностей; вы будете не только спокойны, но и сильны, как никогда еще не были. Обуздывать страхом -- неудачное средство. [Вы знаете это из опыта.] И не думайте, чтобы опасности, среди которых жили помещики, зависели только от беспорядков нашего административного и полицейского устройства: когда масса не расположена к известному человеку, никакая полиция не оградит его от множества неприятностей. Примером того пусть послужит Ирландия. На Британских островах полиция и суд лучше, нежели где-нибудь; но безопасны ли ирландские землевладельцы? 5

И не только безопасность, но и денежные выгоды основаны на доброжелательстве массы. Превосходные ирландские земли не дают и третьей части дохода, не стоят и третьей части тех денег, как английские земли далеко худшего качества. Главная причина тут -- опять нерасположение массы населения к землевладельцам. Пусть не ищет расположения поселян, пусть пробуждает в них вражду к себе тот, кто ничего не понимает в сельском хозяйстве. Рассудительный сельский хозяин знает, что любовь поселян -- лучшее ручательство за успехи его хозяйства.

Но как же избежать невыгод чересполосицы, если не переносить усадеб поселянам? О, боже мой! Пусть только освобождение произойдет на основаниях, льготных для поселян, и вы увидите, что они будут вернейшими хранителями ваших интересов, и соседство их усадеб, которого вы так боитесь, послужит для вас источником чрезвычайных удобств и выгод. От сохранения усадеб на нынешних местах почти нигде не произойдет никаких неудобств, если отношения будут хороши; а если отношения будут дурны, ваше хозяйство все-таки будет терпеть множество невыгод, хотя бы на двадцать верст от вашего дома не было ни одного крестьянского жилища. Неудобство чересполосицы окажется только в очень немногих селениях, где нынешняя прирезка земли к крестьянским усадьбам произведена была помещиками без знания местных удобств. Эти немногие исключения не стоят того, чтобы ставить из-за них общее правило для государства. Да и для них не будет нужно никаких принудительных мер; если нынешнее расположение усадеб представит где-нибудь действительные неудобства, через год, через два эти неудобства отстранятся сами собой посредством добровольных сделок, до которых никому не будет дела, кроме жителей самого села.

Если крестьянское дело покончится хорошо, все толки о неудобствах нынешнего расположения усадеб окажутся пустыми, вздорными опасениями, и соседство деревни с господским домом будет выгодно помещику. Но [бойтесь того, чтобы] крестьянское дело не кончилось [нехорошо; чтобы] оно кончилось поселением неудовольствия в поселянах. А неудовольствие в поселянах было бы непременным следствием разорительных условий освобождения. Принужденное перенесение крестьянских усадеб было бы страшным источником разорения. Расчетливый человек должен отвергнуть всякую мысль о принуждении в этом случае: опасения, приводящие к этой мысли, пусты; но ее исполнение вело бы к последствиям очень дурным. Из них мы указали только одно: расстройство крестьянских хозяйств отняло бы у крестьян возможность исправно выплачивать выкуп. Нет нужды подробно говорить о других, еще гораздо худших.

2. Определение надела землею

Мы слышим много разных предложений о том, сколько дать земли крестьянам. Многие говорят, что в каждой местности надобно дать на душу или на тягло известную пропорцию земли, которая почти всеми такими проектами определяется в объеме, гораздо меньшем нынешнего надела. Полагают, например, дать. считая вместе с усадьбою, всего 1 или 1 1/2 десятины на душу или 3--4 десятины на тягло. Зачем же такое уменьшение размера до величины, явно недостаточной к пропитанию крестьян? У некоторых есть желание присвоить себе часть крестьянской земли. Но число таких своекорыстных людей, надобно сказать к чести помещиков, очень (невелико. Обыкновенно предполагают уменьшить крестьянский надел для того, чтобы у крестьянина была необходимость наниматься для обработки господских полей. "Наш крестьянин ленив и беспечен. Если вы ему дадите столько земли, чтобы она кормила его и давала уплату податей, он, обработав ее, все остальное время пролежит на боку и ни за какие деньги не пойдет на работу. Мы не найдем работников для своих полей, которые запустеют. Потому-то и нельзя оставить крестьянам столько земли, сколько теперь есть у них".

Не обманывают ли нас глаза и уши? Действительно ли мы читали и слышали подобные мысли? О ком это говорится, что он ленив? О каком-нибудь итальянце или арабе? Нет, о русском мужике. Почему ж бы не говорить также, что у русского мужика белые :руки с изящно обточенными ногтями, что о" любит играть в преферанс, что он обыкновенно обедает на фарфоровом сервизе? Почему бы также не говорить, что он исповедует магометанскую веру или читает книги на английском языке? Ведь это было бы менее нелепо, нежели говорить о его лености. Нет в Европе народа более усердного к работе, потому что нет народа, который был бы в климате более суровом, требующем больше труда для ограждения существования. Разве только в северных частях Швеции зимы так суровы, как у нас, даже далеко на юг от Москвы. Если бы русский мужик работал не усерднее француза или немца, вся Россия замерзла бы, умерла бы с голода. Кому из европейских поселян нужно денег больше, нежели русскому мужику? [На ком лежат самые тяжелые подати?] Кому из европейских поселян нужен тулуп? Наша суровая природа не потворствует лени.

Наши учреждения таковы, что вольному мужику нужно работать без отдыха круглый год, чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами. У кого на руках более многочисленная семья? У какого народа из каждых двух братьев один кормит две семьи, потому что другой взят рекрутчиной? Грех нам и стыдно говорить о недостатке охоты к работе у русского мужика. Мы, просвещенные люди, точно руководимся пословицей "дело не волк -- в лес не убежит"; мы точно просиживаем изо дня в день чуть не с обеда, чуть не до утра за картами. Правда, где же и понять таким людям, как мы, русского мужика? Мы напрасно сказали, что грех и стыдно нам считать его ленивым: в нелепой сказке об его лени выразилось только то, что мы понимаем качества других классов сообразно нашей собственной натуре. Другого объяснения нет нашей клевете.

Но если наши привычки ленивы и испорчены, то должна же оставаться в нас по крайней мере хоть капля здравого смысла. И должны же мы, хоть по себе судя, знать, что от денег никто не отказывается. Что за нелепость воображать, будто не будет работников сколько угодно на всякое честное дело, за которое предлагают деньги? Гоголевская Коробочка, (вероятно, предположила бы, что если ее Фетинья отойдет на волю, то не найдется для нее наемной прислужницы. Как бы умны и образованны ни казались люди, опасающиеся, что мужик не пойдет работать, если ему земли дать сколько следует, эти люди не лучше Коробочки.

Нынешний надел крестьян таков, что они кончают обработку своих полей не больше, как в три дня, а часто и меньше, потому что во многих поместьях не оставляют им и трех законных дней. Что же они станут делать в остальные три дня? Неужели в самом деле лежать на печи? Полноте! Ведь вы не дети и говорите не с детьми.

Уменьшать нынешний крестьянский надел для того, чтобы не остаться помещику без работников, нет никакой надобности. Ни в одном из тех селений, где ныне есть господская запашка, не останется она без работников, хотя бы гае только оставить нынешний надел, но и увеличить его. "Был бы хлеб, зубы будут". Была бы надобность в работниках, найдется их вдоволь, найдется их гораздо больше, нежели нужно. Кроме надобности в работниках, других причин для уменьшения крестьянского надела никто не отваживался и выставлять. Уменьшать нынешний надел крестьян нет нужды, посмотрим, есть ли возможность уменьшить его.

Если я не смотрю на последствия, я могу сделать все, что захочу. Я могу взять нож и зарезать кого мне угодно; я могу взять дубину и прибить кого мне угодно. Но что хорошего будет из этого для меня? Мне самому придется очень плохо. Потому, когда говорят, что мне нельзя делать того или другого, это значит только, что если я хочу сберечь свою шкуру, то я не сделаю того или другого.

Почему комитеты признали невозможным освобождение без земли? Потому что национальное чувство было бы возмущено таким освобождением, потому что оно непреклонно хочет сохранения земли за крестьянином. Какую же землю хочет сохранить оно за крестьянином? Ту, которой он теперь владеет, -- ту самую землю, в том самом объеме, те самые участки. Национальное чувство не принимает тут никаких тонкостей и подразделений, никаких обрезываний и переносов. Одно из двух: если [вы можете] итти против него, так нечего было и церемониться; зачем было говорить, что освобождение без земли невозможно? А если раздражать национальное чувство нельзя, то нельзя и уменьшать нынешнего надела, нельзя и переносить крестьянских участков принудительным образом с одного места на другое: эти уменьшения и перемены были бы точно так же противны национальному чувству, как и освобождение без земли. Не стоит делать дела наполовину; не стоит пожимать человеку руку правой рукой и в то же время давать ему толчки левой: ведь все равно вы раздражите его, так уж лучше или бейте его обеими руками без всяких дипломатичностей, или сохраните с ним доброе согласие. Если освобождать крестьян с землею, то сохраняйте нынешний надел; иначе не достигнете своей цели, не удовлетворите национальному чувству.

"Но при сохранении нынешнего надела могут встречаться неудобства от чересполосицы". Подобное возражение мы уже видели при вопросе о перенесении усадеб. Но тут чересполосица, сколько-нибудь неудобная, встречается еще гораздо реже, нежели в расположении усадеб. Будем же смотреть на это дело сообразно делу об усадьбах. Если освобождение крестьян совершится способом сколько-нибудь удовлетворительным для национального чувства, признательность поселян к помещикам будет безгранична. Тот не знает человеческого сердца, кто не уверен, что поселяне станут охранять тогда помещика и его имущество как вернейшие дети. Тогда, если где и останется чересполосица, она будет скорее выгодна, нежели убыточна помещику. Крестьянский участок, входящий клином в господское поле, будет только привлекать поселянина к более сподручной обработке этого поля за сходнейшую цену. А если где будет действительно неудобство, оно будет одинаково для обеих сторон; крестьяне сами без всякого принуждения убедятся в нем так же легко, как и помещик. Русский человек неглупый и небезрасчетный. Он сам предложит вам обмен участка, когда потребует обмена его удобство. А дело тут такого рода, что неудобство для помещика бывает только в тех случаях, когда есть неудобство и для мужика. Итак, эти случаи вовсе не нуждаются в принудительных правилах: все они очень легко отстранятся добровольным соглашением после освобождения. Надобно заботиться только о том, чтобы освобождение сделалось без проволочек и удовлетворило национальному чувству.

Если смотреть на дело с этой стороны, которая одна практична, то надобно не пожалеть части леса, потребной для снабжения крестьян всем нужным. Ведь до сих пор, если был у помещика лес, крестьяне пользовались им, и лишить их этой выгоды значило бы в сущности обрезать настоящий размер их пользования угодьями. На самом деле потери помещику не будет тут никакой: ведь до сих пор не в его пользу, а в пользу крестьян росла и стояла та часть леса, которая шла на удовлетворение крестьянских нужд. Сказать, что я не буду пользоваться тем, чем до сих пор пользовались другие, а не я, -- тут нет никакого уменьшения моему прежнему пользованию.

Как надобно решить дело о той части леса, которою пользовались крестьяне, так надобно решить его и о других угодьях, которыми они пользовались во всех тех имениях, где, кроме пахотной земли, лугов И леса, есть другие угодья. В серьезных делах не следует играть словами; не следует толковать их в ином смысле, кроме действительного. Что такое в сущности разумелось до сих пор под наделом крестьян? Разумелась вся та сумма угодий, которыми они пользовались. Смысл дела лежит в размере пользования, а не в том, как называются известные угодья -- государственными, господскими или крестьянскими. Пользовался угодьем тот, кто им пользовался. Так и должно остаться относительно лесов, рыбных ловель и т. п.; иначе сумма пользования уменьшилась бы, то есть уменьшился бы надел.

Если вести освобождение крестьян с целью удовлетворить национальное чувство, надобно вести его так, чтобы национальное чувство действительно было удовлетворено. В большей части поместьев крестьяне не жалуются на нынешний надел, и потому-то надобно принимать его общей нормой. Но был бы нарушен смысл дела, то есть удовлетворение национальному чувству, если бы надел не был приведен к соответствию с ним в тех поместьях, где нынешний надел служил причиной справедливых жалоб по своей недостаточности. Впрочем, повторяем, что это частный случай и не трудно решить его в справедливом смысле, если все дело вообще будет ведено с желанием достичь справедливости.

В частном случае, о котором мы упомянули, особенного внимания заслуживают луга. Надел ими крестьян чаще бывал неудовлетворителен, нежели надел другими угодьями. И тут справедливость со стороны помещиков должна обратиться в их собственную пользу. Благосостояние поселян -- необходимое условие для того, чтобы цены хлеба установились выгодные для помещиков. Достаточное снабжение лугами -- самая важная вещь для лучшего устройства крестьянских хозяйств. Уступая десятину луга крестьянину, помещик избавляет его от необходимости спускать на полтину цену четверти хлеба; а с ценою крестьянского хлеба понижается или повышается и цена господского. Выгода от лишней полтины за четверть далеко превысит для помещика цену льготы, которую он оказал поселянину в наделе землею.

В самом деле, если смотреть на (размер крестьянского надела со стороны выгод помещика, вывод окажется точно такой же, как и тогда, как если смотреть на это дело со стороны требований национального чувства. Если только помещики захотят сообразить истины, доказанные политической экономией, они сами не захотят уменьшать крестьянского надела. Дело решенное, что в России невозможно уничтожить крестьянские земледельческие хозяйства, невозможно сделать так, чтобы простолюдины не были сами производителями хлеба на своих участках, а были только наемными батраками, как в Англии. А если уже крестьянин необходимо остается производителем хлеба, то выгода других производителей, то есть помещиков, требует, чтобы ему не было необходимости сбивать цену на хлеб вообще. А если крестьянин будет в нужде, он станет продавать свой хлеб в убыток себе, стало быть подрывать цену и на помещичий хлеб. Только обеспечив крестьянина, помещики обеспечат и свое хозяйство. Рассчитывать иначе было бы очень недальновидным расчетом.

3. Основания и размер вознаграждения

Крепостное право так противно здравому экономическому расчету, что приводит к цифрам, решительно не согласным одна с другою. Возьмем один пример. Нам говорят, что в губерниях, где средняя пропорция земли у помещиков 11 десятин на душу, земля продается по 40 руб. за десятину. Попробуйте же спросить, за сколько .можно купить поместье в этих сторонах. Вам отвечают: по 250, много по 300 руб. за душу. Скажите же, что это за нелепость? При 100 душах находится 1 100 десятин земли, каждая десятина стоит 40 руб.; стало быть, шея земля стоит 44 000 руб.; за сколько же можно купить это поместье? Его можно купить за 25 000 руб., и дороже 30 000 никто не даст. Как объяснить такую несообразность? А вот как. Вся ли дача находится в пользовании у помещика? Нет, далеко не вся: десятин 400 или даже 500 отданы в пользование крестьян, и с этих десятин помещик не получает ни одного зерна хлеба. Если он захочет отнять у крестьян ту или другую десятину, она будет иметь цену для него; но пока она у крестьян, он не владеет ею, не получает с нее дохода. Стало быть, при продаже целого поместья сколько десятин идут в цену? Идут в цену только те десятины, которые остаются в пользовании помещика, а крестьянский надел в цену поместья вовсе и нейдет; эта часть земли, отданная крестьянам, как будто лежит под секвестром, она бесполезна для самого помещика. Разумеется, мы говорим о тех поместьях, которые на барщине: вся их ценность ограничивается ценою земли, остающейся в пользовании помещика, да степенью пользы, какую он получает от обязательного труда. Теперь, слава богу, помещики поняли, что обязательный труд приносил им не пользу, а чистый убыток. Если, например, при нем оборотного капитала на десятину господского поля нужно было "меть 3 руб., зато и дохода с десятины получал помещик только 12 руб., то есть чистой выгоды оставалось ему только 9 руб., а если бы земля обрабатывалась вольным трудом, тогда с прибавкою 4 руб. расхода на наем работников обработка десятины обходилась бы в 7 руб.; зато десятина давала бы дохода по крайней мере 20 руб., то есть чистой выгоды оставалось бы 13 руб. Таким образом, обязательный труд, производя сбережение в 4 руб. на расходе, производит 8 руб. уменьшения в доходе, то есть в конце концов дает чистого убытка помещику 4 руб. Этот убыток производится небрежностью обработки, безрасчетностью в употреблении труда и во всем хозяйстве и, наконец, низкостью цены земледельческих продуктов, -- все это необходимые принадлежности обязательного труда. Слава богу, помещики поняли это, и кроме немногих, слишком недальновидных людей все находят прямую выгоду себе в отмене крепостного права на личность без всякого вознаграждения. В этом случае, как и во всех других, выгоднейшая расчетливость совпадает со справедливостью и благородством6. Итак, право да личность в барщинных имениях по согласию самих помещиков решено отменить без всякого вознаграждения. В чем же остается вся ценность имения? Она остается в той части земли, которая до сих пор находилась в пользовании помещика. Увеличивается или уменьшается эта ценность через отмену другого элемента, которым уменьшался чистый доход? Конечно, увеличивается: теперь помещик будет получать с каждой десятины своих полей на целую треть или даже "а половину больше того, что получал прежде. Ясно, что и продажная ценность этой земли увеличится соразмерно тому. Возвратимся к прежнему примеру. Ценность поместья, имевшего 1 100 десятин, была 25 000 руб., а каждая десятина стоила 40 руб. Это значит, что у помещика было в пользовании 625 десятин, и только они одни составляли цену; а остальные 475 десятин, отданные во владение крестьянам, ничего не прибавляли к ценности другой половины {Точно так же я усадьбы в барщинных имениях не дают помещику ни гроша дохода, следовательно ни па один рубль не входят в ценность поместья. Уже по одному этому не следует класть за них выкупа, не говоря о том, что они построены вообще самими крестьянами.}. Но цена части, остававшейся у помещиков и составлявшей всю стоимость поместья, была сообразна доходу, получавшемуся при обработке крепостным трудом. Положим, что главный доход состоял в земледелии и что господской запашки в трех полях было 220 десятин (около двух десятин в поле на тягло). С этих 220 десятин по 9 руб. чистого дохода от десятины получалось 1 980 руб. Это значит, что продажная цена поместья (25 000 руб.) определялась капитализацией) дохода в 8%. С отменою обязательного труда десятина запашки будет давать 13 руб. Это значит, что от земледелия в прежнем размере получится дохода 2 860 руб.; по капитализации в 8 проц. это составило бы ценность поместья в 35 650 руб. Таким образом, хотя число десятин в поместье номинально уменьшилось через освобождение крестьян, но часть поместья, оставшаяся у помещика, получает гораздо большую ценность, нежели по какой можно было продать все поместье до освобождения крестьян.

Если брать предмет только с этой стороны, то очевидно, что в земледельческих имениях, состоящих на барщине, помещики прямо выигрывали бы, отказываясь без всякого вознаграждения и от крепостного труда, и от всей части поместья, употреблявшейся исключительно на пропитание этого обязательного труда, то есть освобождая крестьян с нынешним наделом без всякого вознаграждения; следовательно, они по справедливости Могли бы требовать с крестьян вознаграждения только тогда, когда бы при освобождении надел увеличивался против .размера, в котором ныне крестьяне пользовались пахотною землею, лесом и другими угодьями. За эти прибавки, составляющие вычет из продажной цены поместья, конечно, следовало бы брать настоящую продажную цену. Дай бог, чтобы таких прибавок было больше. Но мы говорим не о них, -- они все-таки будут только исключением из общего правила, -- мы говорим о выкупе при освобождении с настоящим наделом, который не входит в продажную цену: с его отпадением ценность имения не уменьшается, а разве увеличивается. Погрязнув в крепостном праве, мы всосали так много фальшивых понятий; мало и плохо учившись, мы остались так чужды самым простым экономическим истинам, что взгляд, здесь изложенный, может показаться нов или сомнителен для некоторых. "Как же можно, чтобы поместье, имевшее 1 100 дес., не потеряло ни копейки из своей продажной цены, когда межа его уменьшается настолько, что остается в нем всего только 625 десятин?" А вот как это бывает. Если бы, например, остальные 475 десятин были заняты трясинным болотом, то ценность поместья не уменьшилась бы, а напротив, увеличилась, если бы вся эта трясина провалилась сквозь землю: тогда она по крайней мере не заражала бы своими тлетворными миазмами остальной моей земли, в ней не пропадал бы мой скот. Крепостное право -- это гнусная, тлетворная трясина, которая не только совершенно отняла из ценности именья всю землю, отданную под прокормление крепостного населения, но и значительно понизила ценность остальной земли, которая взята в личное пользование помещиком.

Или вот еще что: умные люди говорят, что владение Ломбардским королевством не усиливало, а ослабляло Австрию. А ведь в Ломбардском королевстве несколько миллионов десятин превосходнейший земли и несколько миллионов жителей; между тем все-таки не подлежит сомнению, что Австрия, отказавшись от Ломбардии, стала богаче и сильнее. Ясно ли, что не всякое расширение межи выгодно, не всякое уменьшение пространства, называющегося моим, будет убыточно для меня? Какая мне польза называться господином такого участка, с которого я не получаю ни зерна?

Если смотреть только на эту сторону дела, нет надобности для помещика земледельческого имения ни в каком выкупе за нынешний крестьянский надел.

Но есть другая сторона в этом деле. Мы говорили, что чистый доход помещику от земледелия увеличится с отменою крепостного труда; но должен увеличиться и размер оборотного капитала, нужного на обработку каждой десятины. При крепостном труде для этого довольно было капитала в 3 руб., заключавшегося главным образом в ценности посева; теперь понадобится еще 4 руб. На плату рабочим. Если спросить у любого экономиста: кто обязан доставить оборотный капитал на улучшение предприятия, когда это предприятие приносит выгоду исключительно мне и находится в полном моем хозяйстве? ответ не подлежит сомнению: достать оборотный капитал -- личное дело хозяина; никто другой не обязан доставлять ему капитала, от которого выгоду получит он один. Нет сомнения в том, что помещик легко может получить взаймы те незначительные деньги, какие понадобятся на наемную работу, если не имеет их в наличности. Таким образом, заботу о получении 880 рублей, которые потребуются для обработки наймом 220 десятин в поместье, служащем для нас примером, следует оставить на самом помещике; смешно было бы сказать, что владельцу 625 десятин, имеющих цену по 40 рублей, трудно достать взаймы какие-нибудь 9Ü0 рублей. Но мнение очень многих добросовестных помещиков расходится с коренным понятием науки: они думают, что именно выкуп должен доставить им деньги на обзаведение новым хозяйством. В этом случае, пожалуй, можно сделать уступку предубеждению, потому что, как ни ясно свидетельствует против него наука, ее доводы не перешли еще в непреодолимое национальное чувство, и оно не возмутится подобным отступлением от точной справедливости, если государство согласится, что выкуп должен доставить деньги, нужные помещикам на введение наемной платы за обработку господских полей. Можно полагать, что надобность эта простирается от 5 до 6 рублей на каждую десятину ярового и озимого полей господской запашки, то есть от 3 руб. 50 коп. до 4 руб. на каждую десятину в трех полях.

Есть еще другое обстоятельство, гораздо более значительное в денежном отношении. Поместья более чем наполовину обременены долгами, между которыми важнейшую часть составляет долг в кредитные учреждения. Есть мнение, что в вознаграждение за уступку крестьянам нынешнего надела помещики должны быть вознаграждены перенесением части опекунского долга на освобождаемых крестьян. Многие расчетливые помещики полагают сами, что этого вознаграждения будет очень достаточно и никакого другого не нужно требовать помещикам. Но наука опять говорит, что долг по справедливости остается на том лице, которое воспользовалось для своей выгоды или своего удовольствия деньгами, полученными в долг. Если мы рассмотрим употребление ссуд, полученных помещиками из кредитных учреждений, мы найдем, что большая часть, две трети или больше, из этих денег пошли на удовлетворение личного расхода самих помещиков, желавших вести образ жизни, для которого недоставало их дохода; затем значительная часть была употреблена на покупку новых поместий или на основание промышленных заведений, то есть опять-таки в личную выгоду помещиков. Исключив эти две статьи из суммы долга, мы увидим, что едва ли одна пятнадцатая или много-много одна двенадцатая часть его была обращена на пособие крестьянам. По точному требованию науки только эта часть долга, которою воспользовались крестьяне, должна быть перенесена на них.

Но, говорят, если почти весь долг останется на той части поместья, которая собственно принадлежит помещику, а не крестьянам, эта господская половина не будет служить для кредитных учреждений достаточным обеспечением по долговому взысканию. Такое мнение неосновательно в отношении " землевладельческим поместьям, состоящим на барщине. Мы видели, что вся их ценность зависела исключительно от одной той части земли, которая оставалась в пользовании помещика, а земля, бывшая в крестьянском наделе, нимало не увеличивала собою ценности поместья; следовательно, если бы даже цена земли не поднялась по освобождении крестьян, часть поместья, остающаяся за владельцем при сохранении нынешнего надела, представляла бы залог столь же достаточный, как прежде все поместье. Следовательно, для обеспечения уплаты кредитным учреждениям вовсе нет нужды переносить долг на крестьян.

Представляется еще другое основание для такого переноса. Говорят, что при заведении нового хозяйства с наемной работой доходы помещиков на год или на два могут подвергнуться затруднениям от переходного состояния и что поэтому было бы тяжело для помещиков взносить уплату в кредитные учреждения в это время хлопотливых переделок по хозяйству. Беспристрастный человек едва ли признает много основательности в этом соображении. В большей части земледельческих губерний доходы помещика не только на два года, но и на один день не подвергнутся никакому расстройству или замедлению от переделки хозяйства; напротив, с первого же года дадут против прежнего излишек, если освобождение совершится хорошо. Впрочем, если бы и принять это соображение в полной его силе, оно вело бы вовсе не к тому заключению, какое делают из него произвольным образом. В чем сущность соображения? На два года доходы помещиков подвергаются некоторому замедлению от переделки хозяйства; в эти годы будет затруднительно делать взнос по долгам в кредитные учреждения. Теперь спрашивается: какая же льгота была бы совершенно достаточной для устранения этой трудности во всем ее предполагаемом размере? О чем говорит само возражение? О трудности уплаты за два года. Итак, если дастся помещикам два года полной льготы в уплате, вся трудность уже устранена, вся жалоба уже удовлетворена в полном своем размере. Как дать эту двухлетнюю льготу, зависит уже от состояния кредитных Учреждений. Если они могут выдержать отсрочку платежей на два года, не о чем и говорить. Если же не могут, то, пожалуй, можно наложить за эти два года взнос кредитным учреждениям на крестьян, хотя мы не видим, почему бы именно крестьяне должны были удовлетворять надобность кредитных учреждений по уплате такого займа, которым воспользовались не они. Наложить на них эту тяжесть мы соглашаемся только потому, что она по незначительности своего размера, вероятно, не возбудила бы споров. Сведем же теперь весь итог выкупа по тому поместью, которое служит для нас примером. Заметим при этом, что средняя величина опекунского долга составляет около 60 руб. на душу.

Пособия помещику на заведение хлебопашества с наемной платой по 4 рубля на десятину господских пахотных полей, всего 220 десятин -- 880 руб.

Одна двенадцатая часть займа помещика из кредитных учреждений, употребленная в пользу крестьян, то есть из 60 рублей с души 5 рублей, а со 100 душ -- 500 --

В пособие помещику два годичные взноса в кредитные учреждения, по 6 % с остальных 55 руб. долга, с души по 3 руб. 30 коп., за два года 6 руб. 60 коп., а со 100 душ -- 660 --

Итого -- 2 040 руб.

Вот весь итог выкупа, какой по нашему счету приходилось бы взять отчасти казне (660 рублей) с крестьян вместо помещика, отчасти помещику (1 380 рублей) с крестьян деревни, имеющей 100 душ и состоящей на барщине.

До сих пор мы говорили об имениях, состоящих на барщине. Теперь посмотрим на оброчные имения. В них доход получается помещиком не от собственного земледельческого хозяйства, а от прямой уплаты денег крестьянами; следовательно, и продажная ценность поместья возникает из капитализации денежных уплат, производимых крестьянами, а не из земледельческого дохода. Иначе сказать, основанием для определения выкупа должен служить оброк. Итак, мы должны рассмотреть юридическую сущность оброка. По закону оброк есть плата, взимаемая помещиком с крестьян за увольнение их от обязательного возделывания господских полей по три дня в неделю; иначе сказать, сущность оброчного положения состоит в том, что помещик передает крестьянам ту часть земли, какая могла бы остаться в собственном его пользовании за наделом крестьян землей по норме барщинных поместий, и берет с них сумму чистого дохода, приносимого этой собственно господской частью земли. Спрашивается теперь: чем должна определяться величина законного оброка? Величиной земледельческой прибыли с такого числа десятин, какое могли бы крестьяне обработать на господских полях. Какова же величина этого дохода? Крестьяне при барщине должны бы работать на себя такие же три дня, как и на барина; следовательно, величина дохода с господских полей никак не могла бы превышать половины того, что они получают от земледельческих работ, пользуясь всей землей и всеми днями. Итак, если при освобождении вся земля, находящаяся в даче оброчного поместья, остается по-нынешнему за крестьянами, то выкуп этого поместья должен определяться по следующей норме.

Во-первых, надобно определить, сколько земли могло бы оставаться для господской запашки за достаточным наделом земли крестьянам. Для этого надобно из всего пространства полей вычесть пространство, которое может быть обработано в 3 дня, составляющие собственность крестьян. Остаток покажет, какой размер могла бы иметь в том селе господская запашка. Положим, например, что тягло обрабатывает во все 6 дней по 4 десятины в поле, то есть, что в 3 дня, составляющие собственность крестьянина, тягло могло бы обработать 2 десятины; ясно, что остальные две десятины могли бы составлять господскую запашку. Мы взяли такой пример, когда земли у деревни вдоволь и крестьяне обрабатывают ее столько, на сколько у них сил хватит. В таком случае господская запашка могла бы иметь размер запашки, производимой в 3 дня, то есть могла бы составлять ровно половину всего количества земли, обрабатываемой в 6 дней. Если же земли недостаточно, то за вычетом пространства, которое должны бы обрабатывать крестьяне на себя в три дня, остаток будет, конечно, менее половины. Например, если вся запашка целых 6 дней составляет только 3 1/2 десятины на тягло, то за вычетом 2 десятин, приходящихся на 3 крестьянские дня, остается только 1 1/2 десятины.

Определив таким образом пространство возможной господской запашки, надобно определить чистый доход с нее. Для этого надобно из валового дохода вычесть все расходы на обработку, то есть ценность посева, ценность удобрения, ремонт земледельческих орудий и наемную плату работникам. За этими вычетами из валового дохода останется, как мы сказали, чистый доход, какой могло бы доставлять по закону это имение своему помещику. Капитализируя эту законную величину по проценту, принимаемому в данной местности за процент среднего дохода с поместий, мы получим законную ценность оброчного имения.

Для ясности произведем такое действие над селом, которое принималось у нас состоящим на барщине. Положим теперь, что оно состоит на оброке, и сделаем оценку выкупа.

При оброчном положении вся земля отдана крестьянам, и все шесть дней они работают на себя. В три дня они успевали обработать в трех полях 220 десятин, следовательно и шесть дней обработают 440 десятин. Чистый доход с каждой десятины при нынешнем положении 9 рублей; итого крестьяне получают от земледелия чистого дохода 3 960 рублей. Господская запашка тут имеет такой же размер, как крестьянская, то есть из всего дохода половина составляет оброк. Итак, законная величина оброка 1 980 руб. Капитализируя эту ценность по 8 %, мы получаем 24 750 руб. как законную величину выкупа; а капитализируя по 7 1/2%, получаем 26 400 руб. Продажная ценность всего поместья была около 25 000 руб. Итак, цифра вознаграждения, принятая нами, как нельзя точнее соответствует продажной ценности имения. Так и следует быть, когда все имение остается в руках у крестьян. Из этого соответствия мы видим, что способ для определения законной величины оброка принят нами совершенно правильный.

[Итак, мы нашли выкуп для нашего примерного имения, предположенного состоящим на оброке, около 250 рублей за душу. Цифра очень приятная, но ее приятность уменьшается следующим замечанием.]

Мы предположили состоящим на оброке имение с 11 десятинами хлебородной земли на душу. Таких оброчных имений едва ли найдется в целой России десятка полтора. Ведь известно, что за исключениями чрезвычайно немногочисленными имение переводится с барщины на оброк только тогда, когда земли слишком мало или когда она неудобна для хлебопашества. Под тот или другой из этих случаев подходят 99 из 100 оброчных имений. [По ним выкуп явился бы вовсе не в таком приятном виде.] Если, например, земля хлебородна, но количество ее мало, например всего 5 десятин на душу, какой вывод получится тогда? За вычетом усадеб, лугов и так далее остается пахотных полей всего только 250 десятин или даже меньше. Из этой земли для надела крестьянам, считая менее 1 1/2 десятины в поле на тягло -- надел не совсем удовлетворительный -- и считая в 100 душах 40 тягол, понадобилось бы 180 десятин. Значит, для господских полей оставалось бы едва ли 70 десятин. С них по 9 руб. чистого дохода было 630 руб. Капитализируя эту ценность по 8%, мы получили бы всю величину выкупа только в 7 875 руб. Спросим теперь, много ли найдется оброчных имений, которые имели бы 2 1/2 десятины запашки хлебородной земли на душу, то есть более 6 десятин на тягло? А если запашка меньше, то и места для господских полей останется меньше, а следовательно меньше останется земли, с которой бы мог считаться законный оброк.

Это еще хороший случай, когда есть хоть сколько-нибудь хлебородной земли: тут для законного оброка может оказаться нуль, по крайней мере не получается отрицательных цифр. Напротив, если земля в поместье такова, что обработка ее не дает чистого дохода или даже доходом не окупаются издержки производства, то получаются отрицательные цифры. Например, если ценность производства 15 руб. на десятину, а весь валовой доход 13 руб., то с каждой десятины получается 2 руб. убытка, и если бы помещик нашего примерного села в 100 душ вздумал на такой земле получать доход от земледелия, то есть держать крестьян на барщине, то с его полей не осталось бы ему ни зерна хлеба на продажу за прокормлением крестьян, и сверх того он должен был бы давать из своего кармана еще 880 руб. на прокормление крестьян, потому что со всех 440 десятин господских и крестьянских полей получалось бы валового дохода только 5 720 руб. (по 13 руб.); а на прокормление крестьян было бы нужно 6 600 руб. (эта сумма, разложенная на десятины, дает 15 руб. на десятину издержек производства). Какова ценность имения, законный оброк с которого равняется ежегодному убытку в 880 руб.? Считая по 8%, мы увидим, что этот ежегодный убыток равняется одновременной уплате 11 000 руб. Иначе сказать, помещику было бы выгодно не только задаром отказаться от такого поместья, но и заплатить из своего кармана довольно значительную сумму, лишь бы отвязаться от него.

Не каждый из нас привык переводить математические уравнения на язык житейского разговора; но кто привык, тот знает, какой смысл имеют отрицательные цифры, оказывающиеся для выкупа в большей части оброчных имений. Что такое означает отрицательный выкуп, то есть платеж от помещика крестьянам? Мы скажем, что он означает, и заметим, что смысл наших слов очень важен, потому что они очень серьезны.

Крепостное право состоит в присвоении владельцу земли власти принуждать поселенных на этой земле крестьян к земледельческой работе в личную его пользу. Заметим слова "к земледельческой работе". Да, только к ней, ни к какой другой. Даже по судебной и полицейской практике из крепостного права вытекает только земледельческая работа, -- никакая другая. Доказать это легко. Предположим, что портной или сапожник из крепостных людей, живший в городе и плативший оброк, является в деревню и говорит помещику: "Я не хочу заниматься своим ремеслом и платить оброк". Может ли помещик сказать, что этот крестьянин не исполнит своих крепостных обязанностей, если будет исправно ходить на барщину? Спросите исправника, станового, уездного судью: все скажут, что если крестьянин готов итти на барщину, он исполняет свою обязанность, и помещик не может жаловаться на него за то, что он только земледелец, а не ремесленник. Следовательно, если оброк получается с какого-нибудь другого занятия, кроме земледелия, он является только произвольной заменой земледельческой барщины, которая одна установлена законом как принадлежность крепостного права. Что же теперь? Если есть поместья, в которых или по малоземелью, или по бесплодию почвы ведение земледельческого хозяйства на основании крепостного права или не может давать порядочного дохода помещику, или даже не может прокармливать крестьян и, следовательно, обращается в убыток помещику, -- если есть такие поместья, что из того следует? Следует то, что законное крепостное право, то есть обработка земли обязательным трудом, не применяется к таким поместьям: они не имеют экономической возможности существовать при нем; они выходят за границы, которыми закон определяет крепостное право. Как бы ни думал кто из нас о крепостном праве, но в этих поместьях происходит нечто противное даже крепостному праву. А кроме крепостного права наш закон не признает других оснований для права на личность. Итак, если есть в каких-нибудь оброчных поместьях такой оброк, который выше дохода, доставляемого в тех поместьях земледелием, этот оброк есть нарушение [даже] крепостного права, и весь излишек оброка над земледельческим доходом не имеет юридического основания и существует только как злоупотребление. Только земледельческий труд подлежит крепостному праву в законном смысле слова; только на ценности, доставляемые земледельческим трудом, простирается крепостное право. За этим пределом денежные сборы лишены юридического основания.

Из этого мы видим, как незначительны должны оказаться законные цифры выкупа в оброчных имениях. В тех губерниях, где земледельческим трудом едва могли бы кормиться сами поселяне, крепостное право в законном размере своем не давало бы почти никакого дохода, следовательно и ценность поместий при законном пользовании ими представлялась бы ничтожнейшею цифрой.

Мы ошиблись, во многих оброчных поместьях цифры были бы значительны, очень значительны, но имели бы отрицательный знак, что мы уже видели.

Впрочем, мы до сих пор еще не объяснили именно того, что взялись объяснить,-- не объяснили смысла отрицательных величин в переводе их с арифметического языка на разговорный. Вот каков этот смысл. Человек, принимающий дело убыточное в своей законной форме, или нерасчетлив (и за нерасчетливость свою должен нести убытки), или намерен вести дело каким-нибудь другим путем мимо законного (следовательно, должен подвергнуться ответственности по закону).

Дело в том, что действительно оброк почти всегда есть превышение крепостного права; он есть пользование правом над личностью при таких обстоятельствах, которые противоречат основному характеру крепостного права.

Какие юридические последствия возникают из такого отношения, мы не хотим разбирать здесь; но читатель вообще заметит, что дело идет о ценностях, которых не знает и не признает закон. Если мы не ошибаемся, пользование ценностями, не имеющими законного существования, не может ожидать для себя благоприятных результатов в случае рассмотрения по закону.

[Юридическая сторона дела не благоприятствует выкупу оброчных поместий. Возвратимся к поместьям, находящимся на барщине. Выкуп для них мы нашли чрезвычайно малый; но каков бы он ни был, все-таки надобно вспомнить, что из статей, составляющих этот итог, только одна, и то самая малая, имеет юридическое основание. Это перевод на крестьян той части займа, которая была употреблена в пользу крестьян. Две другие статьи часто имеют характер пособия, оказываемого помещикам, могут являться только следствием доброжелательности, но вовсе не юридическою обязанностью.

В статье "Труден ли выкуп земли?" мы недаром говорили, что едва касались юридической стороны вопроса да и то с великой осторожностью. Теперь, когда мы вникли ib юридические основания крепостного права несколько глубже, мы увидели, что исчезают, как снег под солнцем, и те цифры выкупа, на которых мы останавливались тогда. Но не должно думать, чтобы и теперь юридическая сторона предмета была исчерпана нами. Свод законов -- такая вещь, про которую опасно и думать, когда дело идет о выкупе. Еще страшнее Полное собрание законов, в котором, не надобно забывать, сохраняют законную силу все те постановления, которые не были отменены последующими постановлениями. В Полном собрании законов могут найтись вещи, гораздо более сходные с национальным чувством, нежели те чуждые нашим законом основания, по которым многие желали определить выкуп. Если сличить Уложение с указами Петра I о вотчинах и поместьях и с жалованною грамотою дворянству, если сличить межевые инструкции прежних времен с основаниями генерального межевания, то оказываются вещи, довольно выгодные для казны и для крестьян. Но мы не хотим углубляться в эти подробности. Нам довольно и того вывода, который получен нами из фактов, известных каждому.]

В имениях, состоящих на барщине, ценность поместья определялась исключительно той частью поместья, которая оставалась в личном пользовании помещика. Земля, бывшая в крестьянском наделе, нимало не увеличивала продажной ценности имений; следовательно, с отделением крестьянской части от поместья ценность поместья не уменьшается.

От вознаграждения за право на личность помещики сами отказались и поступили справедливо, потому что в барщинных имениях это право было для них источником не выгод, а убытков.

В оброчных поместьях почти весь оброк или даже и весь оброк вытекал из нарушения законных оснований крепостного права.

Зачем мы делали этот вывод? Неужели затем, чтобы отказывать помещикам в вознаграждении? Вовсе нет. Мы хотели только показать, что юридических оснований для вознаграждения нет и что если идет о нем речь, то должна итти на основании государственной пользы и житейской справедливости.

Государственная польза требует, чтобы ни одно сословие не терпело напрасных убытков.

Справедливость требует, чтобы выкуп не превышал меры действительной надобности в нем для помещиков.

На этом основании размер выкупа может быть определен такой, что национальное чувство останется довольно.

Если в барщинных имениях, имеющих довольно земли, размер выкупа определится такой, чтобы за вычетом долгов в кредитные учреждения приходилось помещику получить сумму, достаточную для устройства земледельческого хозяйства с наемною платою, помещики не останутся в убытке; напротив, они очень много выиграют, потому что освободятся от долгов, которыми угнетены, сохранят всю часть поместья, от которой зависела его ценность, и устроят хозяйства более выгодным образом.

Они будут получать доходов больше прежнего. Они избавятся от обременительных уплат в кредитные учреждения. Поэтому продажная ценность их поместий значительно увеличится, хотя число десятин будет считаться менее, нежели было.

В таких поместьях каждый рубль выкупа есть чистый выигрыш для помещика.

Средний долг в кредитные учреждения составляет от 55 до 60 рублей на душу.

На устройство хозяйства с наемными работниками нужно наличных денег не более 4 рублей на десятину господской запашки, то есть, считая средним числом 33 тягла в 100 душах и 1% десятины в поле господской запашки на тягло, всего около 175 десятин господской запашки на 100 душ, нужно не более 700 рублей для переделки земледельческого хозяйства в поместье, имевшем 100 душ.

Таким образом, выкуп от 62 и до 67 руб. был бы совершенно достаточен для того, чтобы помещики заложенных имений не потерпели никакого расстройства в своем хозяйстве; а чистым выигрышем было бы для них освобождение от долга в кредитные учреждения, или, в имениях чистых от этого долга, получение суммы, равной среднему размеру долга заложенных поместий.

В оброчных поместьях справедливость требовала бы принять основанием оценки для вознаграждения такую величину оброка, которая считается в тех местах необременительной для крестьян. Во многих губерниях эта цифра не выше 15 рублей; в некоторых еще ниже; в немногих она доходит до 25 рублей. Среднюю величину для целой империи можно положить около 20 рублей. Считая 33 тягла на 100 душ и капитализируя по 7 1/2%, это составит около 89 рублей за душу.

Само собой разумеется, что если эти 89 рублей употребить на делание обедов, балов, покупку карет и браслет, этих денег окажется мало для жизни. Точно так же не для всех достаточен будет доход, если положить деньги в кредитные учреждения, лечь на диван и курить трубку с длинным чубуком, получая по 5% на свой капитал. Но в наш век никакого капитала не будет достаточно для человека, желающего жить сложа руки. А кто захочет пустить свой капитал в оборот, тот легко получит с него 8% и больше. Значит, из помещиков, владевших оброчными [имениями], не останется в убытке никто, если сам не захочет оставаться в убытке.

Мы не выставляем своих цифр за непременные и окончательные; мы просим только подумать, что при этих или близких к ним цифрах выкупа помещики оброчных имений не останутся в убытке, а помещики тех имений, где существовала господская запашка, будут иметь уж очень значительную выгоду.

Разумеется, мы говорим о тех помещиках, которые не злоупотребляли своей властью, не разоряли крестьян противозаконным увеличением барщины или такими оброками, от которых возмущались соседние честные помещики. Мы говорим о помещиках честных, совестливых, которые честным и рассудительным способом действий в губернских комитетах уже оказали и себе, и крестьянам, и государству великую услугу, доказав, что освобождение крестьян без земли невозможно.

Просим их подумать о величине выкупа так же рассудительно, как подумали они об освобождении с землею или без земли. Просим их подумать о том, есть ли для них надобность в таких страшных выкупах, какие определяются некоторыми софистами, рассчитывающими на остзейский манер?7 Есть ли честному помещику земледельческого имения надобность, оставляя у себя всю ту землю, которая составляла цену поместья, требовать с крестьян выкупа, который чуть ли не превышает всей цены поместья? Просим их подумать о том, останутся ли они в убытке, освободившись от долгов в кредитные учреждения и получив сверх того деньги, какие нужны для заведения хлебопашества с вольнонаемным трудом? Просим их также подумать о том, что при той величине выкупа, которую сами они по совести, вероятно, признают за безубыточную для себя, при этой величине выкупа от 70 до 90 рублей за душу очень легко произвести выкуп на таких основаниях, которыми национальное, чувство останется довольно. Просим их также подумать о том, признается ли национальным чувством хотя какой-нибудь выкуп? Русский народ состоит не из экономистов, он не читал Адама Смита. Но пусть честные люди прислушаются к голосу народа, и они узнают, что нация думает о выкупе. Хотите ли знать, что думает нация? Нация спорит о том, что должно быть с господскими полями и лугами: останутся ли они за помещиком или также отойдут к крестьянам? И заметьте, о выкупе не бывает в этих спорах и помина. Просим прислушаться к голосу наци" и проверить, правду ли мы говорим. При таком расположении национального чувства, что остается делать людям, которые желали бы, чтобы помещики получили выкуп не на бумаге только, а на самом деле? Остается думать о том, такова ли удовлетворительная для помещиков величина выкупа, чтобы этот выкуп был заплачен незаметно для крестьян, иначе сказать, такую ли величину имеет этот выкуп, чтобы он мог быть уплачен податью в 3 рубля, то есть теми рублями, которые составляют разницу между нынешнею казенною податью крепостных крестьян и тою, которою они по освобождении были бы обложены наравне с государственными крестьянами. Нам кажется, что выкуп такой величины безубыточен для помещиков оброчных имений и составляет огромный выигрыш для помещиков имений с господской запашкой. Просим подумать о такой величине выкупа, потешу что только она может быть примирена с национальным чувством. Мы говорим о национальном чувстве: почему не сказать и о науке? Почему не заметить, что она с своей стороны говорит то же самое, что говорит национальное чувство, хотя оно и не знает о "ей. Наш взгляд на юридическую величину выкупа не согласен с предубеждениями, которые всосаны многими из нас от крепостного права или, лучше сказать, от его злоупотреблений (потому что законное крепостное право, то право, которое может требовать себе вознаграждения по Своду законов, приводит к таким же соображениям, какие изложены у нас); но спросите у любого экономиста, французского, немецкого, английского, какого угодно: каждый скажет о размере юридического вознаграждения то же самое, что должны были сказать мы для ослабления фальшивых и непрактичных претензий, предъявляемых некоторыми. Свод законов, национальное чувство, политическая экономия -- все приводит к тому, что требовать выкупа едва ли выгодно и даже едва ли можно; но можно получить выкуп в таком размере, который допускается состоянием государственных финансов и национальным чувством. Этот размер мы старались определить. При выкупе от 70 до 90 рублей с души национальное чувство не будет возмущено; государство не потерпит расстройства; одна треть помещиков (помещики оброчных имений) останутся не в убытке; две другие трети помещиков (помещики имений с господской запашкой) будут иметь огромный выигрыш.

А если требовать выкупа в 150 рублей, народ изнеможет под такой тяжестью, и что тогда будет? Чего ждет теперь крестьянин? Он ждет воли. Чего ждет он от воли? Облегчения своей судьбе. Какое же почувствует он облегчение и поймет ли он волю, если его заставят платить оброк не меньше или даже больше нынешнего или заставят попрежнему ходить на барщину? Как поймет он такое освобождение? Он не поймет его, он почтет себя обманутым, -- и что тогда будет?

4. Должен ли выкуп земли быть произведен немедленно и обязательным образом?

Человек, привыкший рассуждать о житейских делах практическим образом, никак не может сам собою дойти до того, чтобы даже вообразить возможность этого вопроса. Его уму представляются только два способа освобождения: или крестьяне освобождаются без земли, и в таком случае нет надобности в самом термине "выкуп", -- если крестьяне, освобождаемые без земли, впоследствии приобретут ее, это будет обыкновенною покупкою, не имеющею никакой связи с делом освобождения в том самом смысле, как ныне какой-нибудь мещанин или купец покупает дом или сад у другого; если же крестьяне освобождаются с землею, этим самым уже говорится, что выкуп соединен с актом освобождения, и [так] как освобождение производится общею, обязательною мерою, то и переход земли должен быть одновременен с самым освобождением и иметь характер обязательности. Таково понятие людей практических. Только идеализм, чуждый реального взгляда на житейские дела и лишенный возможности практического осуществления, может обольщать средним решением, которое, говоря, что крестьяне освобождаются с землею, прибавляет: "но выкуп ее предоставляется добровольному соглашению и может быть отсрочен". Действительно, эта прибавка, в сущности, значит, что крестьяне освобождаются без земли.

Добровольное соглашение только тогда может быть добровольным, когда обе стороны находятся в полной независимости одна от другой. Положение крестьян, хотя и освобожденных, не таково относительно помещика. Во-первых, крестьян в уезде десятки тысяч, а помещиков -- только десятки или сотни; притом даже и эти немногочисленные продавцы привыкли уже сообразоваться (в своих действиях с двумя или тремя богатейшими из своих сотоварищей: каждому известно, что в целом уезде, а иногда и в нескольких уездах общество дворян следует обыкновенно руководству одной, двух, много трех фамилий. Крестьянам по их многочисленности и разрозненности нет возможности действовать таким же способом. Следовательно, при так называемых добровольных сделках по выкупу земли одна сторона пользовалась бы преимуществом монополии, то есть вместо свободной сделки было бы совершенное диктование условий выкупа одной стороной. Само собою разумеется, что условия диктовались бы самые невыгодные для желающих купить, и земля осталась бы в руках помещиков.

Говорят, что можно постановить какие-нибудь правила, которыми предотвращалось бы диктование выкупной цены, например определить высшую норму выкупа, взнос которого передавал бы землю крестьянам и без согласия помещика. Но постановить высшую норму -- значит определить цену очень высокую, по которой могли бы без убытка быть выкуплены лишь немногие участки земли, самые дорогие в данной местности. Действительная цена всех остальных участков была бы по необходимости гораздо ниже этой нормы, и они остались бы не выкуплены. Притом, как бы точны ни были правила, которыми определялись бы условия взноса денег по нормальной цене, все-таки невозможно будет в этих правилах предусмотреть всех мелочей и подробностей практического их применения, и всегда могут быть найдены предлоги и отговорки для уклонения от них, если осуществление выкупа будет поставлено частным делом между отдельным помещиком и крестьянами каждого села. Например, если деньги должны будут вноситься прямо в руки помещика, он просто может отказываться брать их, когда не согласен на выкуп, и Noместо выкупа возникнет просто тяжебное дело о том, действительно ли помещику предлагался такой выкуп, от которого не должен был он отказываться; само собою разумеется, что эта тяжба может длиться до бесконечности по обыкновенному порядку наших процессов. Если положено будет взносить выкуп в руки известного чиновника, он может также отказываться принять его: кому не известно, что в некоторых уездных казначействах иногда не соглашаются принимать у поселян денег, приносимых ими даже в уплату государственных податей, за своевременным взиманием которых так бдительно следит правительство? Гораздо легче отказаться чиновнику от приема денег, предназначенных для передачи частному лицу, когда само это лицо просит его не принимать денег. Посредством подобных проволочек выкуп может быть оттягиваем очень долго в случае несогласия на него помещика, а выигрыш времени решит весь ход дела. Имея время, можно и обрезать крестьянские участки и перенести их с одного места дачи на другое. Что тогда будут делать крестьяне? Жаловаться, начинать процессы? Но сколько лет будут тянуться, и скольких (денег стоить крестьянам процессы, и как будут решаться, если когда-нибудь подойдут к решению?

Кто знает состояние нашей администрации и нашего судопроизводства, тот очень хорошо понимает, что у нас решительно непрактичны такие идеальные гипотезы, как предположение добровольных соглашений о выкупе земли между помещиками и освобождаемыми их крестьянами. Такие гипотезы требуют от судопроизводства и администрации такого совершенства, какого мы еще не находим вокруг себя. Определять, что выкуп земли предоставляется добровольным сделкам, значило бы у нас определять, что крестьяне в результате увидят себя освобожденными без земли.

Само собою разумеется, что предположение предоставить выкуп земли добровольным сделкам могло возникнуть только вследствие сомнений о возможности безотлагательно произвести его обязательным образом. Но если величина выкупа будет принята справедливая, то произвести его обязательным образом будет очень легко. Мы подробно доказывали это в статье "Труден ли выкуп земли?", где предлагали к осуществлению его множество разных способов, из которых каждый был бы легок. Государство может принять или не принять на себя производство этой операции; она может быть произведена с помощью или без помощи внешнего займа и кредитных билетов,-- словом сказать, каковы бы ни были положение государственных финансов и финансовые планы правительства, все-таки легко найти способ обязательного выкупа, соответствующий характеру этих условий, легкий и быстрый.

5. Можно ли поставить обязательный труд принудительным способом уплаты выкупа?

На этот вопрос ответ легко найти в самом имени того дела, часть которого составляет вопрос о выкупе. Крестьяне освобождаются от крепостной зависимости: в чем же состояла крепостная зависимость? Основною и единственною законною чертою ее был обязательный труд. Итак, сохранить обязательный труд -- значило бы в сущности сохранить крепостное право. Народ не мог бы понять этого иначе и был бы прав. Нет надобности говорить, какие последствия были бы произведены, если бы народ остался при убеждении, что крепостное право уцелело.

При несообразности своей с ожиданиями народа сохранение обязательного труда было бы противно и требованиям науки. Экономическая сторона, конечно, самая важная в крепостном вопросе. В чем же состоит сущность крепостного права по объяснению политической экономии? Точно так же, как и по мнению народа, в обязательном труде. Если политическая экономия признает крепостное право гибельным для нации, убыточным для самих владельцев, она поставляет источником всех его таких действий обязательный труд. Пока он не прекратится, политическая экономия не будет признавать прекратившимся и крепостного права.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Комментируемая работа Н. Г. Чернышевского является одним из его основных программных произведений по крестьянскому вопросу. Здесь излагается его проект освобождения помещичьих крестьян, противопоставленный проектам, выработанным губернскими дворянскими комитетами и редакционной комиссией. Чернышевский, учитывая цензурные условия, придал своим предложениям умеренную форму.

Прямо указывая на крепостнический характер подготовляемой реформы, он противопоставляет ей революционно-демократические требования. Анализируя крестьянский вопрос в плане историческом и юридическом, а также с точки зрения крестьянского правосознания, он неопровержимо доказывает, что помещики не имеют никаких оснований для получения выкупа как за освобождаемых от крепостной зависимости крестьян, так и за крестьянские земли и усадьбы. Выдвигая частные лозунги об удвоении существующего крестьянского надела земли, о прирезке крестьянам леса и других угодий, Чернышевский в сущности боролся вовсе не за наибольший крестьянский земельный надел и наименьшие выкупные платежи при сохранении помещичьего землевладения, а за полную экспроприацию последнего.

"Последовательные демократы Добролюбов и Чернышевский справедливо высмеивали либералов за реформизм, в подкладке которого было всегда стремление укротить активность масс и отстоять кусочек привилегий помещиков, вроде выкупа и так далее" (В. И. Ленин, Соч., изд. 3-е, т. XXX, стр. 211).

2 Это заявление Чернышевского является не чем иным, как маневром для усыпления бдительности цензуры (о крестьянских волнениях писать запрещалось).

3 В действительности большинство губернских дворянских комитетов (то есть все комитеты черноземной и степной полосы) высказывалось за "отделение" личности от земли, за наделение крестьян нищенским полевым наделом и то только на переходное время. За освобождение крестьян с землей высказались комитеты нечерноземной полосы, где помещику выгодно было ее продать крестьянам в принудительном порядке за высокий выкуп.

4 Из контекста данной работы Чернышевского и других его работ явствует ("Письмо из провинции", т. VII, и "Писем без адреса", т. X), что он отрицательно относился к дворянскому составу губернских дворянских комитетов и их деятельности, так как "они были представителями исключительно только одной стороны",

5 Чернышевский намекает на борьбу ирландских крестьян в XIX веке против эксплоатации и национального угнетения их английскими лендлордами и правительством, доведшими ирландцев до нищеты, голода и вымирания. Ирландские крестьяне отвечали убийствами помещиков, поджогами их усадьб и т. п., вызывая массовое бегство английских поработителей из ирландской деревни. Об этом см. также "Современнее обозрение" из No 12 "Современника" за 1857 год (т. IV).

6 Это, конечно, ирония. В действительности все помещики в разных формах требовали выкупа за потерю ими прав на личность и труд крепостного крестьянина.

7 Намек на кабальные условия освобождения крестьян без земли в Остзейском крае (Эстляндской, Курляндской и Лифляндской губ.) в 1816--1819 годах.

К. Журавлев

УСТРОЙСТВО БЫТА ПОМЕЩИЧЬИХ КРЕСТЬЯН. No XI

Материалы для решения крестьянского вопроса

Впервые опубликовано за подписью автора в "Современнике", 1859, No X, отдел "Устройство быта помещичьих крестьян", No XI, стр. 1--30. Перепечатано в Полном собрании сочинений, 1906, т. IV, стр. 526--548. Текст, сверенный с первоисточниками, впервые напечатан в "Избранных сочинениях", 1928, т. I, стр. 80--111. Рукопись: 28 исписанных полулистов канцелярской писчей бумаги; 25--27 лл., кроме пустого оборота последнего листа, исписаны рукой Чернышевского, остальные -- рукой секретаря. Исправления и дополнения сделаны рукой автора. Листы 25, 26--27 и 28 являются тремя вставками к 3-му, 14-му и 17-му листам рукописи. Вставка к 24-му листу не сохранилась. Рукопись представляет собой первоначальную редакцию, подвергшуюся, видимо, в первой корректуре исправлениям и дополнениям, исходя из изъятий и указаний цензорской корректуры, также не сохранившейся. Рукопись (тем самым и первоначальная редакция) кончается абзацем: "У нас одна надежда... составляющие большинство помещиков" (стр. 992, 30 строка снизу), надо полагать, изъятым цензурой, после которого (абзаца) сделана надпись: "Конец статьи". В "Современнике" дается текст, в котором некоторые отрывки отчасти заменяют выброшенное, а разделы 4-й "Должен ли выкуп земли быть произведен немедленно обязательным образом?" (и 5-й) "Можно ли поставить обязательный труд принудительным способом уплаты выкупа?" являются дополнением к переделанной статье, написанным в то время, когда автор держал корректуру, и написанным, вероятно, на ней или особых листах, до нас не дошедших. Рукопись хранится в Центральном государственном литературном архиве (No 1751). Корректуры: 1. Цензорская, на 3 3/4 листах (формах), на ней надписи: "Статья "Материалы для решения крестьянского вопроса" подлежит предварительному рассмотрению статского советника Варадинова. 1 октября 1859 г. Цензор Палаузов". "Нет препятствий к печатанию. 3 октября 1859 г. Варадинов". "Печатать позволяется. 8 октября 1859. Цензор Мацкевич"; 2. Авторская на 3 листах (формах), обрывается на словах: "Разумеется, мы говорим о тех помещиках, которые не зло..." (733 стр., 8 строка) на ней надпись: "Прошу Вас, Карл Иванович, возвратить мне корректуры эти по напечатании статьи. Ваш Чернышевский". В цензорской корректуре вычеркнуты только следующие отрывки: "Главною опасностью представлялось то... улучшению быта крестьян" (стр. 711--712) и "На ком лежат самые тяжелые подати?" (717 стр., 17 строка снизу). В авторской корректуре выброшены (зачеркнуты) отрывки, указанные цензором, а также сделаны другие изменения, видимо, под воздействием устных указаний цензора. Обе корректуры -- вторые, так что текст их является второй редакцией первоначального текста статьи. Корректуры хранятся о Центральном государственном литературном архиве (инв. NoNo 1849-А, 1849-Б). Статья печатается по тексту "Современника", сверенному с рукописью и корректурами.

Печатая эту статью по тексту "Современника", редакция должна была отнести в примечания к тексту те вставки и разночтения по рукописи, которые идеологически резко разнятся от журнального текста, между тем в корректуре они также отсутствуют, следовательно представляют собою авторские изъятия и исправления. Очевидно, в процессе написания статьи Н. Г. Чернышевский счел нужным подчеркнуть наивность надежд на честность и рассудительность помещиков и в "Современнике" дает другую формулировку, звучащую гораздо крепче и убедительнее с точки зрения революционного демократа.

Стр. 711, 4 строка. В рукописи: этого дела.--[Шансы, которые имеет крестьянский вопрос в близком будущем. Опыт применения] Пересмотр главных

Стр. 711, 16 строка. В рукописи: освобождению крестьян, почти всем представлялось

Стр. 711, 18 строка. В рукописи: в освобождении личности. Некоторые из нас и тогда уже предвидели

Стр. 712, 10 строка. В рукописи: Bot уже слишком год[слушают они толки] ждут так терпеливо

Стр. 712, 22 строка. В "Современнике": по уму, и таланту.

Благодаря губернским комитетам, крестьянское дело получило направление

Стр. 713, 11 строка. В рукописи: не понаслышке, знавших [все, что говорилось в массах] [чувства масс] национальные чувства

Стр. 713, 12 строка. В рукописи: национальные чувства. За исключением двух-трех комитетов, состав которых по местным обстоятельствам остался чужд национальному чувству, все остальные явились истолкователями его. По зрелом, часто блистательном обсуждении, они нашли

Стр. 713, 21 строка. В рукописи: народной вражды и мести.

Таким образом действий губернские комитеты доставили честь себе и сословию помещиков, избравшему таких представителей и своим голосом направляющему их действия.

Вот в общих чертах история крестьянского дела в прошлом году. Сделано было немало. Одна из важнейших сторон вопроса решена в здравом смысле и, повидимому, решение избавлено уже от вредных колебаний. Но остается сделать гораздо больше.

Неразрывная принадлежность земли к личности была внушением национального чувства. Дай бог, чтобы губернские комитеты продолжали, действовать сообразно требованию этого верного руководителя. Дай бог, чтобы они так же внимательно прислушивались к его голосу и так же разумно понимали свое положение при решении других задач по крестьянскому делу, как сделали они в вопросе об отношениях личности к земле. Из задач, решение которых еще не определилось в губернских комитетах, важнейшими должны считаться следующие три:

1. Неразрывная связь усадьбы с землею

Стр. 714, 14 строка. В рукописи: должен производиться расчет вознаграждения? {Кроме задач, составляющих предмет настоящей статьи, есть в крестьянском деле множество других вопросов, имеющих также громадное значение, например:

1. Каким способом должно быть получено вознаграждение: исключительно деньгами, или также обязательным трудом?

2. Если деньгами, то каким путем должны получать помещики эти деньги: прямо от крестьян или через посредство правительства?

3. Каковы должны быть юридические отношения помещика к бывшим его крестьянам по их освобождении: должен ли он сохранять над ними некоторую принудительную власть?

Из этих задач первая всеми благоразумными помещиками решается единственно в том смысле, что обязательней труд должен быть совершенно уничтожен; на второй вопрос также все они отвечают, что собирать деньги без посредства правительства было бы неудобно. А если нет обязательного труда и выкуп собирается через посредство правительства, то нет никакой надобности помещикам удерживать за собою принудительную власть или вообще какую бы то ни было власть в качестве бывших помещиков,-- этот остаток прежнего крепостного права только мешал бы установлению доброжелательных отношений между бывшими помещиками и поселянами.} [Брать ли вознаграждение за усадьбы и какое именно? Как ценить землю, отдаваемую о собственность крестьянам? От того или другого решения этих вопросов зависит величина вознаграждения? Как велика может она быть?

Есть еще два очень важные вопроса:

4) Каким способом должно быть получено вознаграждение: исключительно деньгами или также обязательным трудом. И если деньгами, то как будут получаться деньги помещиками: прямо из рук крестьян или через посредство правительства?

5) Вообще каковы должны быть юридические отношения помещика к бывшим его крестьянам по их освобождении: должен ли он сохранять над ними некоторую принудительную власть?

Но как ни громадно значение этих вопросов, все-таки они могут назваться уже второстепенными по сравнению с теми тремя первыми [и только этими тремя] или по крайней мере [благоприятное для помещиков и крестьян решение] рассудительное решение не подвергается стольким опасностям, как благоразумное разрешение первых трех, которые мы и возьмем исключительным предметом этой статьи, оставляя все другие задачи до следующих книжек].

Мы скажем, как решает эти вопросы национальное чувство. Мы не выдаем себя за непогрешительных истолкователей его да и не имеем никакого права выдавать себя за депутатов, которым поручила говорить нация от ее имени. Она не поручала говорить за себя никому. Она не нуждается в ходатаях по своим делам. Для нее все равно, в каком смысле захотят разрешать задачи крестьянского вопроса: последнее слово по этому делу за ней; она одним жестом кассирует все, что будет несогласно с ее чувством. Ни мы, ни кто другой из пишущих или говорящих об этом вопросе, никто из ведущих его, ни даже сами комитеты -- не судьи в нем. Комитеты и все другие лица, производящие это дело, действительно не более как делопроизводители, и в сущности все равно для судьи, в каком смысле желал бы подготовить решение делопроизводитель: из всего написанного делопроизводителем останется только то, что будет принято судьей, спокойно смотрящим теперь на хлопоты делопроизводителей. Судья спокоен: он чувствует, что ничто, кроме его воли, не приведется в исполнение. Но выгода делопроизводителя требует приготовить такое решение, которым мог бы остаться доволен судья. А мы, пишущие люди, не получившие ни от кого поручения участвовать в ведении дела, какую имеем мы хотя тень официальной обязанности? Нам собственно следовало бы молчать. Так велит наша личная выгода, потому что до сих пор, кроме неприятностей, никто из писавших о крестьянском вопросе не получил ничего. То, что нашептывается нам голосом личной осторожности, громко говорится нам от имени многих сильных людей: "Молчите, вам не следует соваться туда, куда не просят". И не только осторожность советует нам послушаться сильных людей, то же велит и расчет честолюбия или властолюбия: чем затруднительнее сделались бы обстоятельства, тем более цены приобрели бы мыслящие люди. И если бы доведены были неблагоразумием до осуществления именно те шансы, которые литература хотела бы предотвратить, то, вероятно, пришли бы к ее деятелям с просьбой о совете и помощи те самые люди, которые ныне восстают на литературу. Если бы литераторы руководились расчетами эгоизма, поверьте, они молчали бы. Но глубокое убеждение заставляет говорить и тогда, когда житейская расчетливость указывает выгоды молчания. И каковы бы ни были пишущие люди по мнению врагов просвещения, все-таки мы не изменники родине, все-таки мы хотели бы избавить ее от беспокойств, к которым [ведет] готово привести ее незнание и легкомыслие. В этом чувстве, в сознании опасностей, которым подвергалось бы общественное спокойствие при ведении крестьянского вопроса путем, не соответствующим национальному чувству, и в желании охранить родину от слишком тяжелых испытаний литература сходится с сословием помещиков. И каковы бы ни были мнения наши о сословном устройстве, все-таки мы и помещики можем понимать друг друга, потому что есть у нас нечто общее -- именно забота о сохранении порядка в государстве и понимание важности крестьянского вопроса в этом смысле. Будем же говорить откровенно, прося людей, к которым обращены наши слова, обдумать их хладнокровно. Ни к кому другому не можем мы обратиться, кроме самих помещиков: между людьми, до которых мог бы доходить голос литературы, они одни из всех, имеющих влияние на ход крестьянского вопроса, выказали себя способными к дельному его обсуждению. Просим помещиков не раздражаться тем, что мнение наше о единственном практичном способе разрешения вопросов по крестьянскому делу не во всем сходно с мнениями, господствующими в значительной части их сословия: если бы все думали так, как мы, тогда не для чего было бы нам говорить. Просим их подумать о том, возможно ли и безопасно ли для них решение крестьянского вопроса не в том смысле, какой представляется нам как единственный возможный и безопасный.

4. Должен ли выкуп земли

Стр. 714, 15 строка снизу. В рукописи: огромными массами. У самого доброжелательного помещика не достанет средств к вознаграждению деревни за потерю времени и имущества при переселении

Стр. 714, 12 строка снизу. В рукописи: Притом для многих нерасчетливых в своем эгоизме, принужденное переселение

Стр. 714, 6 строка снизу. В рукописи: нет текучей воды. [-- Почему же, говорят нам, не вырыть крестьянам колодцев] Два переселения

Стр. 716, 28 строка. В "Современнике": выгодно помещику. Но было бы великим бедствием, если бы крестьянское дело не кончилось хорошо, то есть если бы оно кончилось поселением

Стр. 718, 7 строка снизу. В "Современнике": если ложно итти против него

Стр. 720, 19 строка. В рукописи: по своей неудовлетворительности. Впрочем

Стр. 721, 16 строка. В рукописи: купить за 25 000 рублей, и дороже 27 000 никто не даст

Стр. 723, 29 строка. В рукописи: что владение Ломбардско-Венецианским королевством не усиливает, а ослабляет Австрию. А ведь в Ломбардско-Венецианском королевстве

Стр. 723, 33 строка. В рукописи: отказавшись от Ломбардии и Венеции, стала бы и богаче и сильнее

Стр. 724, 33 строка. В рукописи: перенесением опекунского долга

Стр. 724, 21 строка. В рукописи: отступлением от точной справедливости. Итак, мы согласны, что выкуп должен составить деньги

Стр. 724, 8 строка снизу. В рукописи: мы найдем, что по крайней мере две трети этих денег пошли

Стр. 724, 5 строка снизу. В рукописи: из дохода, затем около одной четвертой части было употреблено на покупку новых поместий

Стр. 726, 3 строка. В рукописи: эту тяжесть можно разве потому, что она

Стр. 727, 2 строка. В рукописи: пользуясь всей землей и всеми выгодами. Итак

Стр. 727, 5 строка. В рукописи: по следующей норме. [Оценивается чистый доход, получаемый крестьянами от земледелия. Чтобы определить его, надобно из валового дохода вычесть все расходы на обработку, то есть ценность посева, ценность удобрения, ремонт земледельческих орудий, содержание рабочего скота и наемную плату работникам]

[Определяется, сколько земли могло бы оставаться для господской запашки, за достаточным наделом земли крестьянам, то есть надобно из всего пространства полей вычесть пространство, обрабатываемое в три дня. Остаток будет показывать возможный размер господской запашки. Если земли вдоволь и крестьяне обрабатывают ее, сколько у них сил хватит, то можно положить, что из этого пространства в три дня свои они успели бы обработать только половину, а другую обрабатывали в другие три дня на барина. Если же земли мало, то за вычетом пространства, обрабатываемого в три свои дня, крестьянам останется, конечно, менее половины]

Во-первых, надобно определить

Стр. 728, 9 строка. В "Современнике": совершенно правильный. Но мы предположили

Стр. 728, 20 строка. В "Современнике": 99 из 100 оброчных имений. В них цифры законного выкупа совершенно не таковы, как в приведенном нами исключительном случае оброчного имения с достаточным количеством хлебородной земли. Если, например, земля хлебородна

Стр. 728, 27 строка. В рукописи: и считая в 100 душах 35 тягол понадобилось бы 1 75 десятин. Значит, для господских полей оставалось бы едва ли 75 десятин. С них по 9 рублей, чистого дохода было бы 675 рублей. Капитализируя эту ценность по 8%, мы получили бы всю величину выкупа только в 8,437 1/2 рублей, то есть менее 80 рублей за душу. Спросим теперь знающих помещиков, много ли найдется

Стр. 728, 15 строка снизу. В рукописи: то есть более 7 десятин на тягло) А если запашка чуть-чуть поменьше, то и места для господских полей не останется

Стр. 728, 9 строка снизу. В рукописи: отрицательных цифр. Но вся история перевертывается, если земля в поместье такова,

Стр. 728, 7 строка снизу. В рукописи: издержки производства, а под этот последний случай подходят почти все имения в неплодородных губерниях, где собственно и господствует оброк. Тут получаются отрицательные цифры.

Стр. 728, 2 строка снизу. В рукописи: то есть принуждать крестьян к барщине

Стр. 729, 19 строка. В рукописи: что он означает и просим обдумать смысл наших слов, потому что

Стр. 730, 2 строка. В рукописи: крепостное право. Каково бы ни было со стороны гуманности крепостное право, но в этих поместьях

Стр. 730, 7 строка снизу. В "Современнике": в случае рассмотрения по закону

Повторим кратко результаты этого исследования.

В именьях, состоящих на барщине, ценность поместья

Стр. 732, 5 строка снизу. В рукописи: получая по 3% на свой капитал

Стр. 733, 8 строка. В рукописи: которые, без лести можно сказать, составляют большинство в сословии помещиков и которые честным и рассудительным своим голосом уже оказали и себе, и крестьянам, и государству великую услугу, настояв на том, что освобождение крестьян без земли невозможно. О них и с ними мы говорим.

Просим их подумать о величине выкупа.

Стр. 734, 7 строка снизу. В рукописи: и что тогда будет? У нас одна надежда: честность и рассудительность огромного большинства помещиков. Заклинаю их не поддаваться безрассудным или несчастным обольщениям софистов, не знающих национального чувства. Заклинаю честных людей собрать всю твердость мыслей, всю решительность воли, чтобы предотвратить смуты, от которых спасти себя и всех нас могут только они, люди, составляющие большинство помещиков.