<Январь 1860 года>

Милостивый государь!

На чужой стороне в далекой Англии вы по собственным словам вашим возвысили голос за русский народ, угнетаемый царскою властью; вы показали России, что такое свободное слово1... и зато, вы это уже знаете, всё, что есть живого и честного в России, с радостью, с восторгом встретило начало вашего предприятия, и все ждали, что вы станете обличителем царского гнета, что вы раскроете перед Россией источник ее вековых бедствий,-- это несчастное идолопоклонство перед царским ликом, обнаружите всю гнусность верноподданнического раболепия. И что же? Вместо грозных обличений неправды с берегов Темзы несутся к нам гимны Александру II2, его супруге (столь пекущемся о любезном вам православии с отцом Бажановым). Вы взяли на себя великую роль, и потому каждое ваше слово должно быть глубоко взвешено и рассчитано, каждая строка в вашей газете должна {В "Колоколе" опечатка: должны.-- Ред. } быть делом расчета, а не увлечения: увлечение в деле политики бывает иногда хуже преступления... Помните ли, когда-то вы сказали, что России при ее пробуждении может предстоять опасность, если либералы и народ не поймут друг друга, разойдутся, и что из этого может выйти страшное бедствие -- новое торжество царской власти. Может быть, это пробуждение недалеко; царские шпицрутены, щедро раздаваемые верноподданным за разбитие царских кабаков3, разбудят Россию скорее, чем шопот нашей литературы о народных бедствиях, скорее мерных ударов вашего "Колокола"... Но чем ближе пробуждение, тем сильнее грозит опасность, о которой вы говорили... и об отвращении которой вы не думаете... По всему видно, что о России настоящей вы имеете ложное понятие. Помещики-либералы, либералы-профессора, литераторы-либералы убаюкивают вас надеждами на прогрессивные стремления нашего правительства. Но не все же в России обманываются призраками... Дело вот в чем: к концу царствования Николая все люди, искренно и глубоко любящие Россию, пришли к убеждению, что только силою можно вырвать у царской власти человеческие права для народа, что только те права прочны, которые завоеваны, и что то, что дается, то легко и отнимается. Николай умер, все обрадовались, и энергические мысли заменились сладостными надеждами, и поэтому теперь становится жаль Николая. Да я всегда думал, что он скорее довел бы дело до конца; машина давно бы лопнула. Но Николай сам это понимал и при помощи Мандта предупредил неизбежную и грозную катастрофу4. Война шла дурно, удар за ударом, поражение за поражением -- глухой ропот поднимался из-под земли! Вы писали в первой {То есть в первом номере "Полярной звезды". -- Ред. } "Полярной Звезде", что народ в эту войну шел вместе с царем, и потому царь будет зависеть от народа5. Из этих слов видно только, что вы в вашем прекрасном далеко забыли, что такое русские газеты, и на слово поверили их возгласам о народном одушевлении за отечество. Правда, иногда случалось, что крепостные охотно шли в ополчение, не только потому, что они надеялись за это получить свободу. Но чтоб русский народ в эту войну заодно шел с царем,-- нет. Я жил во время войны в глухой провинции, жил и таскался среди народа6, и смело скажу вам вот что: когда англо-французы высадились в Крым, то народ ждал от них освобождения, крепостные от помещичьей неволи, раскольники ждали от них свободы вероисповедания. Подумайте об этом расположении умов народа в конце царствования Николая, а вместе с тем о раздражении людей образованных, нагло на каждом шагу оскорбляемых николаевским деспотизмом, и мысль, что незабвенный мог бы не так спокойно кончить жизнь, не покажется вам мечтою. Да, как говорит какой-то поэт, счастье было так близко, так возможно7. Тогда люди прогресса из так называемых образованных сословий не разошлись бы с народом; а теперь это возможно и вот почему: с начала царствования Александра II немного распустили ошейник, туго натянутый Николаем, и мы чуть-чуть не подумали, что мы уже свободны, а после издания рескриптов все очутились в чаду, как будто дело было кончено, крестьяне свободны и с землей; все заговорили об умеренности, об мирном {В "Колоколе" напечатано: "обширном". -- Ред. } прогрессе, забывши, что дело крестьян вручено помещикам, которые охулки не положат на руку свою. Поднялся такой чад от либеральных курений Александру II, что ничего нельзя было разглядеть, но, опустившись к земле (что делают крестьяне во время топки в курных избах), можно еще было не отчаиваться. Вслушиваясь в крестьянские толки, можно было с радостию видеть, что народ не увлекут {В "Колоколе" напечатано: "не увлечет". -- Ред. } 12 лет рабства под гнетом переходного состояния, и что мысль, наделят ли крестьян землею, у народа была на первом плане. А либералы? Профессора, литераторы пустили тотчас же в ход эстляндские, прусские и всякие положения, которые отнимали у крестьян землю8. Догадливы наши либералы! Да и теперь большая часть из них еще не разрешила себе вопроса насчет крестьянской земли. А в правительстве в каком положении в настоящее время крестьянский вопрос? В большой части губернских комитетов положили страшные цены за земли; центральный комитет делает чорт знает что: сегодня решает отпускать с землею, завтра без земли, даже, кажется, не совсем брошена мысль о переходном состоянии9. Среди этих бесполезных толков желания крестьян растут; при появлении рескриптов можно было еще спокойно взять за землю дорогую цену, крестьяне охотно бы заплатили, лишь бы избавиться от переходного состояния; теперь они спохватились уже, что нечего платить за вещь 50 целковых, которая стоит семь10. Вместе с этим растут и заблуждения либералов; они все еще надеются мирного и безобидного для крестьян решения вопроса. Одним словом крестьяне и либералы идут в разные стороны. Крестьяне, которых помещики тиранят теперь с каким-то особенным ожесточением, готовы с отчаяния взяться за топоры, а либералы проповедуют в эту пору умеренность, исторический постепенный прогресс и кто их знает что еще. Что из этого выйдет? Выйдет ли из этого, в случае, если народ без руководителей возьмется за топор, путаница, в которой царь, как в мутной воде, половит рыбки, или выйдет что-нибудь и хорошее, но вместе с Собакевичами и Ноздревыми погибнет и наше всякое либеральное поколение, не сумевши пристать к народному движению и руководить им? Если выйдет первое, то ужасно; если второе, то, разумеется, жалеть нечего. Что жалеть об этих франтах в желтых перчатках, толкующих о демокраси в Америке11 и не знающих, что делать дома, об этих франтах, проникнутых презрением к народу, уверенных, что из русского народа ничего не выдет, хотя в сущности не выдет из них-то ничего... Но об этих господах толковать нечего, есть другого сорта люди, которые желают действительно народу добра, но не видят перед собою пропасти и с пылкими надеждами, увлеченные в общий водоворот умеренности, ждут всего от правительства и дождутся, когда их Александр засадит в крепость за пылкие надежды, если они будут жаловаться, что последние не исполнились, или народ подведет <их> под один уровень с своими притеснителями. Что же сделано вами для отвращения этой грядущей беды? Вы, смущенные голосами либералов-бар, вы после первых номеров "Колокола" переменили тон. Вы заговорили благосклонно об августейшей фамилии; об августейших путешественниках говорили уже иначе, чем об августейшей путешественнице. Зато с особенною яростью напали на Орловых, Паниных, Закревских. В них беда, они мешают Александру II! Бедный Александр II! Мне жаль его; видите, его принуждают так окружать себя -- бедное дитя, мне жаль его! Он желает России добра, но злодеи окружающие мешают ему! 12 И вот вы, вы, автор "С того берега" и "Писем из Италии", поете ту же песню, которая сотни лет губит Россию. Вы не должны ни минуты забывать, что он -- самодержавный царь, что от его воли зависит прогнать всех этих господ, как он прогнал Клейнмихеля. Но Клейнмихеля нужно было ему прогнать по известному правилу Маккиавели -- в новое царствование жертвовать народной ненависти любимым министром прежнего царствования, и вот Клейнмихель очутился козлом очищения за царствование Николая. Согласитесь, ведь жертва ничтожна? Но как бы то ни было, либералы восторгались и этим фактом, забыв, что Николай также прогнал Аракчеева; что же из этого? Неужели на эту удочку всегда будут поддаваться? Или, может быть, вы серьезно убеждены, что Александр слушается вашего "Колокола"? Полноте... Сколько раз вы кричали: "долой Закревского, долой старого холопа!", а старый холоп все правил Москвой, пока собственная дочь не уходила его13. Да разве Москва за свою глупую любовь к царям стоит лучшего губернатора? Будет с нее и такого... Говорят даже, Александр II нарочно его держал губернатором, чтобы не показать, что он слушает "Колокола". Это может быть. И это нисколько не противоречит слуху, что вы переписываетесь с императрицей {Примечание А. И. Герцена: "Неужели речь идет о моем письме к императрице Марии Александровне о воспитании наследника?"}. Что же, она может вас уверять, что муж ее желает России счастия и даже свободы, но что теперь рано. Так обольстил по рассказу Мицкевича Николай I Пушкина14. Помните ли этот рассказ, когда Николай призвал к себе Пушкина и сказал ему: "Ты меня ненавидишь за то, что я раздавил ту партию, к которой ты принадлежал; но, верь мне, я так же люблю Россию, я -- не враг русскому народу, я ему желаю свободы, но ему нужно сперва укрепиться". И 30 лет укреплял он русский народ. Может быть, это анекдот -- и выдумка, но он -- в царском духе, то есть брать обольщением, обманом там, где неловко употребить силу. Но как бы то ни было, сближение с двором погубило Пушкина... Как ни чисты ваши побуждения, но, я уверен, придет время, вы пожалеете о своем снисхождении к августейшему дому. Посмотрите, Александр II скоро покажет николаевские зубы. Не увлекайтесь толками о нашем прогрессе, мы все еще стоим на одном месте; во время великого крестьянского вопроса нам дали на потеху, для развлечения нашего внимания безыменную гласность; но чуть дело коснется дела, тут и прихлопнут. Так и теперь господин Галилеянин запретил писать о духовенстве и об откупах15. Нет, не обманывайтесь надеждами и не вводите в заблуждение других, не отнимайте энергии, когда она многим пригодилась бы. Надежда в деле политики -- золотая цепь, которую легко обратить в кандалы подающей ее. В то время, как вы так снисходительны стали к августейшему дому, само православие в лице умнейших своих представителей желало бы отделаться от союза с ним. Да, в духовенстве являются люди, которые прямо говорят, что правительство своею опекою убьет православие, но, к счастью, ни Григорий, ни Филарет не понимают этого! Так пусть они вместе гибнут, но вам какое дело до этих догнивающих трупов? Притом Галилеянин продолжает так ревновать о вере, что раскольники толпами бегут в Австрию и Турцию, даже вешают у себя на стенах портреты Франца-Иосифа вместо Александра II. Вот подарок славянофилам! Что, если Франц-Иосиф вздумает дать австрийским славянам свободную конституцию? Ведь роли между Голштинцами16 и Габсбургами переменятся. Вот была бы потеха. Нет, наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора, не поможет! Эту мысль уже вам, кажется, высказывали17, и оно удивительно верно,-- другого спасения нет. Вы все сделали, что могли, чтобы содействовать мирному решению дела, перемените же тон, и пусть ваш "Колокол" благовестит не к молебну, а звонит набат! К топору зовите Русь. Прощайте и помните, что сотни лет уже губит Русь вера в добрые намерения царей. Не вам ее поддерживать.

С глубоким к вам уважением

Русский человек.

Я просил бы напечатать вас это письмо, и если вы печатаете письма врагов ваших, то отчего же бы не напечатать письмо одного из друзей ваших?

ПРИМЕЧАНИЯ

Вопрос о том, является ли Чернышевский автором "Письма из провинции", вызвал в литературоведении много споров. Сторонники мнения об авторстве Чернышевского аргументируют содержанием "Письма", автором которого могли быть только Чернышевский или Добролюбов. Но последний, по их мнению, исключается, так как в "Письме" проявилось отношение автора к Крымской войне, характерное для Чернышевского. Авторство Чернышевского подкрепляется свидетельством члена "Земли и Воли" А. Слепцова. Однако это свидетельство нельзя считать вполне достоверным. Поэтому мы помещаем "Письмо из провинции" как приложение, не утверждая категорически принадлежность его Чернышевскому.

1 Письмо написано в редакцию герценовского "Колокола".

2 Об этих "гимнах" В. И. Ленин писал, что их нельзя "читать без отвращения" (Соч., 4-е изд., т. 18, стр. 12).

3 Система предоставления царским правительством монополии на продажу вина (откупная система), дозволившая откупщикам-монополистам фальсифицировать вино и продавать его по сильно повышенным ценам, вызвала во многих местах отказ крестьян от употребления вина (в Ковенской губернии в 1856 г., в Приволжском крае в 1859 г., в Орловской, Московской, Ярославской и др. в 1859 г.). Отказ вызвал репрессии со стороны царских властей. Но репрессии привели лишь к углублению движения: крестьяне разбивали питейные дома, оказывали вооруженное сопротивление царским войскам, вызванным на усмирение "питейных бунтов". В 12 губерниях в 1859 году было разбито 220 питейных домов. Об этом Добролюбов писал в статье "Народное дело".

4 Мандт Мартьян Вильгельм (1800--1858) -- врач, лейб-медик Николая I.

5 В No 1 "Полярной звезды" напечатано объявление, что народ вынужден "поправить своею кровью царскую вину" (то есть вину Николая I), а с вступлением на престол Александра II в 1855 году "война становится народной. Народ снова имеет нечто общее с царем -- оттого-то царь и будет зависеть от него".

6 Это место является одним из аргументов, приводимых сторонниками взгляда о непринадлежности "Письма из провинции" Чернышевскому: Чернышевский во время Крымской войны жил в Петербурге и среди народа "не таскался"; возможно, что это был только способ законспирироваться и направить царских ищеек на ложный след.

7 Быть может, автор и в этом месте пытается навести царскую охранку на ложный след. Во всяком случае, кто бы ни был автор "Письма из провинции", нельзя предположить, что ему неизвестен автор строфы из "Евгения Онегина".

8 По эстляндским, прусским и другим положениям о крестьянском устройстве -- крестьяне освобождались лично, не получая от помещиков землю. Об этих положениях, расхваливая их, много писала русская либеральная печать: они весьма устраивали охотников до дешевой и "свободной" рабочей силы. Об этих положениях, но, разумеется, с другой оценкой, писал и Чернышевский (см. V том настоящего издания).

9 Переходное состояние -- состояние "срочно-обязанных", которые проектировалось царским рескриптом и редакционными комиссиями. По этому проекту, крестьяне б течение 12 лет оставались прикрепленными к земле до полного ее выкупа и должны были работать на помещика, как работали до "освобождения". Проект был осуществлен (с незначительными изменениями) в "Положении" 19 февраля; по этому "Положению" крестьяне стали называться "временно-обязанными".

10 Такую же мысль проводит Чернышевский в статьях по крестьянскому вопросу ("О необходимости держаться возможно умеренных цифр при определении величины выкупа усадеб", "Труден ли выкуп земли?", "Материалы для решения крестьянского вопроса").

11 Автор имеет в виду книгу Токвилля "Демократия в Америке", рецензия на которую помещена в настоящем томе. Автор "Письма из провинции" повторяет мысль Чернышевского о том, что книга Токвилля встретила в России весьма благожелательный прием у либералов.

12 Фамилии Орлова, Панина, Закревского Герцен называет в статье "1860" (1 января 1860 г., "Колокол"). Не отказавшись от славословия царю за рескрипты 1857 года, Герцен опасается, что царское окружение помешает ему провести в жизнь обещанные реформы. "Нельзя прогнать Клейнмихеля и оставить Панина, Муравьева (который зевает), Орлова, Мухановского, Горчакова и пр. С этими ядрами даже знаменитый скороход... не ушел бы далеко". Статья Герцена заканчивается призывом к царю "проснуться". "Вас обманывают, пишет Герцен, вы сами обманываетесь, ( это -- святки, все -- ряженые. Велите снять маски и посмотрите хорошенько, кто друзья России и кто любит только свою чистую выгоду. Вам это потому вдвое важнее, что еще друзья России могут быть и вашими".

13 Московский генерал-губернатор Закревский был в апреле 1859 года отставлен царем за скандальную историю с его дочерью: будучи замужем за графом Нессельроде, она вторично вышла замуж за князя Друцкого-Соколинского, для чего понадобилось совершить подлог о якобы состоявшемся разводе с первым мужем. Закревский известен как крайний реакционер, гонитель прогрессивной мысли и революционного движения.

14 Речь идет, повидимому, о статье польского писателя Адама Мицкевича в парижском сен-симонистском "Le globe" от 25 мая 1837 года "Александр Пушкин" за подписью "Один из друзей Пушкина" (статья в русском переводе напечатана в сборнике "Памяти А. С. Пушкина", издание журнала "Жизнь", СПБ. 1889, стр. 166 cл.). В статье Мицкевича имеются сведения о том, что Николай пытался "обольстить" поэта, имея заднюю мысль направить его творчество на защиту самодержавия.

15 Автор иронизирует над обращением Герцена в статье "Через три года" к царю: "Ты победил, галилеянин!" -- Запрет цензуры писать о духовенстве и откупах последовал после статей Добролюбова в No 6 "Свистка" "Мысли светского человека о книге "Описание сельского духовенства" (книга священника И. С. Беллюстина, изданная за границей) и "Народное дело" (о крестьянских волнениях в связи с откупами). После статьи "Откупная система" Чернышевский только в конце 1860 года мог вскользь коснуться вопроса об откупной системе (см. в наст, томе ст. "Предложения г. Закревского относительно винного акциза"). -- Голштинцы -- намек на немецкое происхождение российского царствовавшего дома Романовых.

16 Сторонники мнения о принадлежности "Письма из провинции" Чернышевскому высказывают предположение, что автор (Чернышевский) напоминает Герцену о личной беседе в Лондоне, во время которой Чернышевский пытался убедить Герцена отказаться от либеральных иллюзий.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Напечатано впервые в No 64 "Колокола" от 1 марта 1860 г. за подписью "Русский человек". Печатается по тексту "Колокола". Оригинал неизвестен.