(отвѣтъ г-ну Бѣляеву).
Въ первой книжкѣ "Русской Бесѣды" появилась критика г. Бѣляева на статью ною, помѣщенную въ "Русскомъ Вѣстникѣ", въ февральскихъ книжкахъ нынѣшняго года, подъ заглавіемъ: "Обзоръ историческаго развитія сельской общины въ Россіи". Г. Бѣляевъ не соглашается съ моими выводами, не видитъ историческаго хода въ развитіи нашей сельской общины, а приходитъ къ заключенію, что тѣ начала, на которыхъ основаны общинныя учрежденія въ настоящее время, существовали задолго еще до прибытія Рюрика. Вопросъ этотъ имѣетъ важное значеніе не только въ наукѣ, но и въ жизни, и для того, чтобы привести его къ нѣсколько удовлетворительному рѣшенію, не будутъ излишни совокупныя силы всѣхъ занимающихся нынѣ русскою исторіею. Разумѣется, здѣсь дѣло не въ томъ, хорошо или дурно доказано извѣстное положеніе, а въ томъ: на сколько оно справедливо? Здѣсь идетъ разработка ученаго вопроса, при которой нельзя оставить безъ вниманія ни ошибочныхъ выводовъ и изслѣдованій, ни безосновательныхъ опроверженій. Поэтому, поднявши этотъ вопросъ въ литературѣ, я считаю себя обязаннымъ отвѣчать на критику, тѣмъ болѣе, что ни доводы и возраженія г. Бѣляева, ни выводы, сдѣланные изъ его статьи г. издателемъ "Русской Бесѣды," не кажутся мнѣ нисколько убѣдительными.
Г. Бѣляевъ соглашается съ высказаннымъ мною мнѣніемъ, нисколько впрочемъ не новымъ, что у насъ, какъ и у всѣхъ другихъ народовъ, существовала первоначально община родовая или патріархальная. Но онъ утверждаетъ, что эта община разрушилась задолго до прибытія Варяговъ, и приписываетъ это разрушеніе, этотъ переходъ въ общину договорную, разселенію славянскихъ племенъ между Финнами и Латышами, которые смѣшеніемъ съ ними нарушили однородность элементовъ, необходимую для поддержанія кровнаго союза.
Вопросъ слѣдовательно состоитъ только во времени, въ которое совершился этотъ переворотъ, и мы бы охотно готовы были согласиться съ г. Бѣляевымъ, если бы до насъ дошли хотя малѣйшія объ этомъ извѣстія до прибытія Варяговъ. Какія лѣтописныя свидѣтельства говорятъ намъ о разселеніи Славянъ между Финнами и Латышами и о славянизаціи послѣднихъ? Что это совершалось на памяти исторіи, подъ вліяніемъ крѣпкаго и могучаго русскаго государства, не доказываетъ еще, чтобы тоже самое дѣлалось при поселеніи полудикихъ племенъ славянскихъ, особенно когда мы рѣшительно не знаемъ, жили ли когда нибудь Финны на югѣ Россіи, какъ утверждаетъ г. Бѣляевъ. На сѣверѣ мы видимъ дѣйствительно соединеніе финскихъ племенъ съ славянскими для призванія князей, но это соединеніе условливалось предшествующимъ покореніемъ тѣхъ и другихъ чужеземными Варягами.
Общее подчиненіе пришельцамъ совокупило ихъ воедино. Впрочемъ, и самое участіе Финновъ въ призваніи князей представляется не совсѣмъ правдоподобнымъ; трудно повѣрить, чтобы племена, не показавшія въ продолженіи всей исторіи ни малѣйшаго признака гражданскаго развитія, совершили такое дѣло, въ которомъ выражается ясное сознаніе о необходимости общественнаго порядка. Гораздо вѣроятнѣе, что южный лѣтописецъ, который, на основаніи преданій, писалъ два вѣка спустя о событіяхъ сѣверныхъ, не имѣлъ объ нихъ слишкомъ отчетливыхъ извѣстій, почему и смѣшивалъ племена, покоренныя Варягами, племена, ихъ призвавшія, и наконецъ тѣ, которыми въ послѣдствіи владѣлъ Рюрикъ. Дѣйствительно, свидѣтельства о при" званіи варяжскихъ князей представляются намъ въ лѣтописи нѣсколько смутными. По Лаврентьевскому списку въ немъ участвуютъ Нов. городскіе Славяне, Кривичи и Чудь; тоже исходимъ и въ Софійскомъ Временникѣ, въ которомъ сверхъ того Меря участвуетъ въ изгнаніи. Но въ Никоновской лѣтописи о Чуди вовсе и не говорится, а вездѣ дѣйствуютъ Славяне, Кривичи и Меря. По пришествіи же братьевъ, по общему преданію, Синеусъ садится въ Бѣлѣозерѣ -- городѣ, принадлежащемъ Веси, которая вовсе не участвовала въ призванія князей.
Поэтому и здѣсь соединеніе финскихъ племенъ съ славянскими въ общемъ гражданскомъ дѣлѣ представляется намъ весьма сомнительнымъ, не смотря на то, что оно совершенно удовлетворительно обгоняется предварительнымъ покореніемъ ихъ Варягами и совокупленіемъ силъ для изгнанія иноземныхъ побѣдителей. Но допустили, что это соединеніе несомнѣнный фактъ, допустивши даже съ г. Бѣляевымъ предварительное смѣшеніе финскихъ и латышскихъ племенъ съ славянскими, о чемъ лѣтописи не говорятъ ни слова, все-таки изъ этого не слѣдуетъ, чтобы эти чуждые элементы необходимымъ образомъ разрушили патріархальную связь, существовавшую между племенами славянскими. Покоренное племя долго можетъ жить рядомъ съ побѣдителями, какъ чуждый приростъ, не амальгамируясь съ ними, и не нарушая гражданскихъ ихъ отношеній. Вообще племенная связь разрушается либо высшею государственною, либо свободною человѣческою личностью; у Финновъ же и Латышей никогда не было ни того, ни другаго. У Варяговъ мы напротивъ находимъ весьма сильно развитую личность; ибо дружина основана была на свободномъ договорѣ. Варяжскій путь въ Константинополь лежалъ чрезъ славянскія земли; Варяги покорили сѣверныя племена; естественно, что они-то и явились разрушителями стараго родоваго быта.
Такимъ образомъ, уже изъ одного разсужденія мы можемъ заключить, что славянская патріархальная община распалась не вслѣдствіе вліянія Финновъ и Латышей, а вслѣдствіе прибытія Варяговъ. Но мы имѣемъ на это и прямое указаніе лѣтописца, который обозначаетъ самую эпоху распаденія. Въ 862-мъ году, говоритъ онъ "изъгнаша Варяги за море и не даша имъ дани, и почаша сами по себѣ вододѣти; и не бѣ въ нихъ правды, и вѣста родъ на родъ, быша въ нихъ усобицѣ, и воевати почаша сами на ея." Кажется, это ясно для всякаго, кто не хочетъ вносить въ исторію собственныхъ воззрѣній. Г. Бѣляевъ, вмѣстѣ съ другими изслѣдователями, согласенъ въ томъ, что первоначально у Славянъ была община патріархальная, которая въ послѣдствіи разрушилась. Когда же совершился этотъ переворотъ? и подъ какимъ вліяніемъ? На это указываютъ приведенныя выше слова лѣтописца. Не основательнѣе ли будетъ держаться историческихъ свидѣтельствъ, и на основаніи ихъ дотянуть патріархальную общину до половины ІX-го вѣка, нежели предполагать смѣшеніе племенъ, о которомъ мы ничего не знаемъ, воображать себѣ перевороты о которыхъ лѣтописи ничего не говорятъ, и создавать договорную общину, о которой мы не имѣемъ никакихъ извѣстій?
Внутреннія усобицы, возникшія вслѣдствіе разрушенія родоваго быта, повели къ призванію варяжскихъ князей. Я назвалъ прибытіе Варяговъ нашествіемъ, и г. Бѣляевъ, возставая на это выраженіе, говоритъ, что это отступленіе отъ исторической истины повело мета къ новымъ противорѣчіямъ всѣмъ даннымъ, представляемымъ русскою исторіею. Но дѣло здѣсь не въ словѣ; назовите это событіе нашествіемъ или пришествіемъ -- это совершенно все равно. Вопросъ состоитъ въ томъ, съ какимъ значеніемъ прибыли князья между славянскими племенами; мирно ли они водворились или явились завоевателями? Г. Бѣляевъ не могъ думать, что я призваніе Варяговъ въ Новгородъ называю завоеваніемъ, ибо онъ на той же страницѣ приводитъ мѣсто изъ моей статьи, гдѣ я именно говорю, что на сѣверѣ князь пришелъ съ дружиною, какъ посредникъ. Но что же послѣдовало за этимъ приглашеніемъ? Послушаемъ, что скажетъ лѣтописецъ: "И пришедъ, говоритъ онъ, старѣйши Рюрикъ сѣде въ Новѣгородѣ, а Синеусъ, братъ Рюриковъ, на Бѣлѣозерѣ, а Труворъ въ Изборъсцѣ; и начата воевати всюду" {Софійск. времен. изд. Строева, стр. 11.}. Сами Новгородцы почувствовали скоро, что призванный посредникъ становится властителемъ: "оскорбишася Новгородцы, глаголюще: яко быти намъ рабомъ, и много зла всячески пострадати отъ Рюрика и отъ рода его. Того же лѣта уби Рюрикъ Вадима храбраго и иныхъ многихъ изби Новгородцевъ совѣтниковъ его." И далѣе: "Избежаша отъ Рюрика изъ Навогорода въ Кневъ много Новгородцкихъ мужей" {Никоновская лѣтопись стр. 16, 17.} Какъ завоеватель, Рюрикъ значительно распространилъ свои владѣнія; Олегъ же покинулъ Новгородъ и отправился на югъ, покоряя на пути всѣ славянскія племена. Преемники его продолжали завоеванія. Нѣсколько разъ покоренные возставали, но каждый разъ они снова силою оружія были приведены къ повиновенію. Такъ прн&# 1123;учины были взбунтовавшіеся Древляне, Радимичи, Вятичи. Мало того: Владиміръ, боясь замысловъ Ярополка, бѣжитъ за море, приводитъ съ собою Варяговъ, и снова покоряетъ всю Русскую землю.
Кажется, что завоеваніе не подлежитъ сомнѣнію. Каковы же были его послѣдствія?
Г. Бѣляевъ чрезвычайно убѣдительными доводами опровергаетъ мнѣніе, будто бы наши князья, какъ западные короли, тотчасъ сдѣлались осѣдлыми и подѣлили всю землю съ своими дружинниками. Весьма сожалѣю, что подалъ поводъ къ подобному недоразумѣнію. Имѣвши въ виду изложить постепенныя измѣненія во внутреннихъ учрежденіяхъ сельскихъ общинъ, преимущественно съ того времени, какъ у насъ сохранились объ этомъ извѣстія, я считалъ совершенно лишнимъ слѣдить за постепеннымъ ходомъ русской исторіи, а хотѣлъ только въ общихъ чертахъ характеризовать ту почву, на которой возникли сельскія общины, и обозначать тѣ существенныя явленія, которыя могли служить къ объясненію ихъ устройства. Поэтому, раньше ли, позднѣе ли совершилось то или другое событіе -- это было для меня вопросомъ второстепеннымъ. Я некогда и не думалъ, что князья и дружинники сдѣлались осѣдлыми тотчасъ. Но въ послѣдствіи мы видимо, что князья считаютъ подвластную имъ область своею вотчиною, дѣлятъ ее между сыновьями, распоряжаются ею, какъ собственностью; мы видимъ далѣе, что черныя и дворцовыя земли считаются непосредственнымъ достояніемъ князя, и что частными собственниками являются, кромѣ князя, только его слуги, да церковныя лица и учрежденія, которыя большею частью получали земли отъ нихъ же. Откуда же произошло такое явленіе? Гдѣ его Моренъ и начала? Вотъ этотъ вопросъ казался мнѣ чрезвычайно важнымъ, и я не усумнился отнести источникъ этихъ вотчинныхъ правъ жъ первому завоеванію Варяговъ.
Первоначально князья, какъ чистые дружинники, искавшіе только добычи и завоеваній, довольствовались, разумѣется, наложеніемъ дани на покоренныя племена. Но эта дань именно означала принадлежность покоренныхъ земель побѣдителямъ, и этому можно найдти подтвержденіе въ лѣтописныхъ свидѣтельствахъ. Г. Бѣляевъ говоритъ, что при извѣстіяхъ о покореніи племенъ, вошедшихъ въ составъ древняго русскаго государства, "нѣтъ и помину о томъ, чтобы русскіе князья, покоряя то или другое племя, забирали себѣ землю, принадлежавшую покоренному племени, а вездѣ упоминается только о наложеніи дани." Смѣемъ думать, что г. Бѣляевъ въ этомъ случаѣ ошибается: такое извѣстіе въ лѣтописяхъ есть, и если бы ученый изслѣдователь принялъ его въ соображеніе, онъ можетъ-быть привела бы къ другому заключенію. Вотъ оно: "Въ лѣто 6491. И де Володимиръ на Ятвяги, и побѣди Ятвяги и взя землю ихъ {Полное собр. Лѣтопис., I, стр. 35.}." Неужели же Владиміръ забралъ себѣ всю землю отдаленныхъ и дикихъ Ятвяговъ, и усѣлся тамъ какъ хозяинъ, между тѣмъ какъ, относительно ближайшихъ племенъ, онъ довольствовался полученіемъ дави? Этого не станетъ утверждать и г. Бѣляевъ. Мы знаемъ, что Ятвяги далеко не были приведены Владиміромъ въ полное порабощеніе, и что Ярославъ еще ходилъ на нихъ, да и то, по видимому, безъ успѣхи. Хотя лѣтописецъ объ этомъ и умалчиваетъ, во безъ сомнѣнія побѣда надъ Ятмгами имѣла послѣдствіемъ одно наложеніе дави, и выраженіе: "взя землю ихъ," вовсе не означало полную экспропріацію владѣльцевъ, а просто то, что князь считалъ покоренную землю своею принадлежностью или собственностью. Это ни знаемъ и относительно другихъ областей. Уже при самомъ первомъ пришествіи русскихъ князей лѣтописецъ говоритъ; "отъ тѣхъ прозвася Руская земля... преже бо бѣша Словѣни {Полное Собр. Лѣтопис., т. I, стр. 9.}." Но Русская земля можетъ значить либо земля населенная Русью, либо земля, принадлежащая Руси. Разумѣется, здѣсь не можетъ быть рѣчи о населенія земли пришлою дружиной, составлявшею только верхній слой народонаселенія и не имѣвшею даже осѣдлости; слѣдственно мы должны принятъ, что русскою землею называлась земля, принадлежавшая русскимъ князьямъ. Эта принадлежность земли князю постоянно явятся въ памятникахъ. Когда Святославъ пошелъ воевать Болгарію, а между тѣмъ Печенѣги едва не взяли Кіева, жители послѣдняго послали сказать князю: "Ты княже, чужея земли ищеши и блюдеши, а своея ея охабивъ (отрекся), малы бо насъ не взяша Печенѣги.... ащы ты не жаль отчины своея, ни матере стары суще, и дѣтій своихъ. Во Святославъ, плѣнившись завоеванною Болгаріей), сказалъ: "Не дюбо мы есть въ Кіевѣ быти; хочю житивъ Переяславцѣ на Дуная, дхо то есть середа въ земля моей, яко ту вся благая сходятся {Полное Собр. Лѣтопис., т. I, стр. 23.}." Ярославъ, умирая, говоритъ сыновьямъ, что если они будутъ жить въ распряхъ, то погибнутъ сами, и погубятъ землю отцовъ своихъ и дѣдовъ, которую они стяжали (налѣзоша) трудомъ своимъ великимъ. "И тако раздѣли имъ грады, заповѣдавъ имъ не преступати предѣла братня {Полное Собр. Лѣтоп., т. 1, стр. 60, 70.}." Въ вышеприведенныхъ словахъ Кіевлянъ Русская земля названа отчиною князя,-- выраженіе, которое въ древней Россіи означало собственность. Точно также и князья, съѣхавшіеся въ 1096 г. на Любечскій съѣздъ, говорятъ "Половци землю нашю несутъ розно, и ради суть оже межю нами рати, да нонѣ отселѣ имемъся въ едино сердце и блюдемъ Рускыѣ земли, кождо да держитѣ отчину свою {Тамъ же, стр. 109.}." Другое слово, употреблявшееся въ томъ же смыслѣ, было оолоеть. Такъ называлась и самая земля и власть надъ нею. Волостью назывался наименьшій земельный округъ, составлявшій отдѣльную общину; волостью называлось я отдѣльное имѣніе; Волостью же назывался и княжескій удѣлъ. Такъ Свѣнельдъ говорятъ Ярополку: "пойдя на братъ свой и прими волость его."
Итакъ послѣдствіемъ завоеванія была принадлежность земли князю. Все различіе между первымъ временемъ и послѣдующимъ состояло въ томъ, что пока сохранялось понятіе о единствѣ кяяжеспи то рода, земля считалась принадлежностью цѣлаго рода, въ послѣдствіи же линіи распались, и каждый князь сталъ считать себя полнымъ хозяиномъ и владѣльцемъ своего участка. При этомъ не было никакой нужды, чтобы князь прогналъ съ земли всѣхъ ея владђльцевъ, и взятъ ее себѣ въ хозяйственное распоряженіе. Онъ считать ее своею собственностью, не довольствуясь податями и повинностями, оставлялъ ее во владѣніи земскихъ людей, точно также, какъ а западные короли, будучи верховными собственниками земли, не принимали ея однако въ непосредственное свое распоряженіе, точно также наконецъ, какъ и Татары, которые въ силу завоеванія считали себя собственниками всей земли, но тѣмъ не менѣе довольствовались наложеніемъ дани {См. Неволинъ, Исторія гражданскихъ законовъ, т. II. стр. 136.}. Если же князьямъ нужны были села для хозяйственныхъ ихъ потребностей, то безъ сомнѣнія они отдѣляли ихъ себѣ, не спрашиваясь никого, ибо вся земля принадлежала имъ. Хотя г. Бѣляевъ и утверждаетъ, что земцы, для того, чтобы привязать князей и дать имъ осѣдлость, уступали имъ опредѣленные участки, но о подобныхъ уступкахъ нѣтъ рѣшительно никакихъ историческихъ извѣстій. Примѣръ уступки, сдѣланной Новгородомъ въ XV вѣкѣ, ничего не доказываетъ, ибо Новгородъ самъ былъ государь, владѣлецъ обширныхъ земель, издавна вступавшій въ договоры съ князьями и юридически опредѣлявшій свои отношенія къ нимъ. Что при этой уступкѣ великій князь требуетъ себѣ отдѣльныхъ земель по обычаю Низовской земли, опять-таки ничего не доказываетъ ибо въ послѣдней, какъ увидимъ ниже, рядомъ съ землею княжескою существовали земли слугъ и церковныхъ установленій. Вообще же приводить отношенія Великаго Новгорода къ московскимъ государямъ въ подкрѣпленіе предположеній, сдѣланныхъ объ отношеніяхъ хоть бы напримѣръ Радимичей къ Олегу, значитъ смѣшивать всѣ историческія эпохи для доказательства любимой мысля. И возможно ли предположить, чтобы сельскіе жители, смерды, которые такъ низко стоя. ли на общественной лѣстницѣ, что вира за ихъ убійство равнялась платѣ за убійство раба, которыхъ наслѣдство, за недостаткомъ сыновей, обращалось въ пользу князя,-- возможно ли предположить, чтобы они отступали въ юридическія сдѣлки съ Варягами Завоевателями, уступая имъ, какъ бы изъ милости, часть земли, для того чтобы привязать ихъ къ себѣ? Повторяю: это положеніе совершенно произвольно, ибо не основано ни на какихъ историческихъ свидѣтельствахъ.
Но, скажетъ критикъ, земля принадлежала князю не какъ собственнику, а какъ государю. Г. Бѣляевъ убѣжденъ, что государство возникло у насъ съ самаго призванія Варяговъ, и упрекаетъ меня въ противорѣчіи, утверждая, что образованіе государства въ XV вѣкѣ могутъ признавать только послѣдователи родоваго быта. Объяснимся.
Прежде всего надобно установить самое понятіе о государствѣ, ибо иначе ни будемъ спорить о словахъ. Что же такое государство? это устройство общества, какъ единаго тѣла; это общество, поселенное на своей территоріи, управляющееся постоянными законами т имѣющее единую верховную властъ. Поэтому нераздѣльность общества, территоріи и верховной власти, однимъ словомъ единодержавіе составляетъ первое и главное условіе государственнаго быта.
Иначе общество разсматривается ужо не какъ единое цѣлое, не какъ индивидуумъ, а какъ случайное соединеніе разныхъ земель и областей. Разумѣется, и государство можетъ распасться вслѣдствіе историческихъ событій; оно можетъ быть раздѣлено, у него могутъ быть отторгнуты части. Но это случайности, которымъ подвержено все существующее на землѣ; и у человѣка можетъ быть оторвана рука или нога, хотя единство человѣческаго тѣла составляетъ необходимое условіе его индивидуальности. Другое дѣло, если это раздѣленіе совершается на основаніи внутренняго постояннаго закона. Тогда мы въ правѣ сказать, что это общественное тѣло не имѣетъ единства въ самомъ себѣ, а получаетъ его только внѣшнимъ, случайнымъ образомъ. Но такой-то именно внутренній законъ распаденія существовалъ на Руси до XV вѣка. Князья раздѣляютъ земли между своими сыновьями, какъ свое помѣстье, какъ собственность, а отнюдь не какъ государство. Мы видимъ здѣсь наслѣдованіе по праву частному, а вовсе не по общественному. Иногда, разумѣется, случалось и то, что за недостаткомъ братьевъ одинъ князь соединялъ всю землю въ своихъ рукахъ. Такъ владѣли ею Рюрикъ по смерти братьевъ, Олегъ, Игорь, Святославъ, Владиміръ, отчасти и Ярославъ, ибо Полоцкое княжество ему непринадлежало. Но это было дѣло случайное, Происходившее отъ случайности рожденія; такъ и частное помѣстье можетъ перейдти нераздѣльно къ одному наслѣднику, если послѣднему не съ кѣмъ его дѣлить. Какъ же скоро у князя было нѣсколько сыновей, такъ тотчасъ происходилъ дѣлежъ земли. Князья владѣли каждый своимъ участкомъ, мѣнялись ими, ссорились за нихъ, отнимали ихъ другъ у друга; однимъ словомъ, поступали, какъ частные владѣльцы, а отнюдь не какъ государи, управляющіе единою землею. Пока еще крѣпко было сознаніе о единствѣ княжескаго рода, сохранилось и понятіе о единствѣ владѣнія, о томъ, что младшіе братья должны слушаться старшаго. Но по мѣрѣ того, какъ затемнялясь мысль объ общемъ родствѣ, уничтожалось и понятіе о единствѣ владѣнія; о повиновеніи одного князя другому. На сѣверѣ князья уже не переходятъ изъ одной волости въ другую, а каждый владѣетъ своею и дѣлитъ ее между сыновьями. Князья московскіе, рязанскіе, тверскіе договариваются между собою, какъ совершенно самостоятельные владѣльцы. Каждый князь стремится увеличить свой дѣлъ насчетъ другихъ, и это онъ дѣлаетъ не съ государственною цѣлью, а въ виду увеличенія собственности, умноженія доходовъ; ибо пріобрѣтенную землю онъ опять таки дѣлитъ между сыновьями по частному нраву. Только въ XV вѣкѣ, когда одинъ родъ усиливается на счетъ другихъ и установляется единодержаніе въ московской землѣ, мы можемъ говорить о государствѣ. До того времени это общество, гражданское общество, если хотите, но имени государства ему нельзя дать, ибо въ немъ нѣтъ понятія объ обществѣ, какъ объ единомъ гражданскомъ тѣлѣ, управляемомъ единою верховною властью; въ немъ господствуетъ не общественное право, а частное.
Разумѣется, и въ гражданскомъ обществѣ существуютъ учрежденія общественныя, какъ то власть, судъ и законы, обычаемъ установленные или письменные. Безъ нихъ не можетъ держаться ни одно: общество, ни одно даже товарищество. Въ разбойничьей шайкѣ вы найдете власть, судъ и законы, а между тѣмъ никто не назоветъ ее государствомъ. Вопросъ состоитъ здѣсь въ томъ: на какомъ правѣ зиждутся всѣ эти общественныя установленія? На общественномъ, или частномъ, на понятіи объ обществѣ и народѣ, какъ единомъ тѣлѣ, въ которомъ правительство, какъ представитель этого единства, имѣетъ власть надъ отдѣльными членами, или на правѣ собственности, на договорѣ, на семейныхъ связяхъ, и вообще на отношеніяхъ частнаго права? Въ удѣльный періодъ мы видамъ послѣднее, а потому и должны признать юридическую форму тогдашней Россіи за гражданское общество, а не за государство. Князья, это правда, совѣщались съ дружинниками объ установленіи гражданскихъ законовъ; во и помѣщикъ можетъ совѣщаться съ своими управляющими и прикащиками объ установленіи правилъ для управленія имѣній. Существовало различіе между свободнымъ человѣкомъ, закупомъ и рабомъ, но всѣ эти отношенія чисто гражданскія, а не государственныя: рабъ составляетъ собственность другаго человѣка, состояніе же закупа основано на свободномъ, частномъ договорѣ между двумя отдѣльными лицами. Существовали наконецъ и сословныя раздѣленія; "но всѣ "они основывались на правѣ частномъ, ибо не вытекали изъ понятія о различномъ служеніи государству, какъ единому цѣлому. Вообще, различія средневѣковыхъ сословій состояли въ различіи между побѣдителемъ и побѣжденнымъ, между сильнымъ и слабымъ, съ тѣмъ добавленіемъ, что сильный, пріобрѣтши разъ извѣстное значеніе въ обществѣ, передавалъ его своимъ дѣтямъ, какъ частную свою принадлежность.
Послѣ этого понятно, какую роль играли въ нашей исторіи родовыя отношенія князей. Я никогда не думалъ отрицать ихъ, ибо это значило бы отрицать исторію, отрицать факты. Но родовыя отношенія могутъ имѣть двоякое значеніе: общественное и частное. Когда весь народъ проникнутъ сознаніемъ о своемъ кровномъ единствѣ, тогда родъ становится необходимымъ членомъ и основою всего общественнаго организма; тогда въ обществѣ господствуетъ бытъ родовой или патріархальный. Такъ бываетъ у всѣхъ племенъ первобытныхъ; тоже было и въ древнихъ государствахъ, пока эта кровная связь не ослабѣла подъ вліяніемъ чужеродныхъ элементовъ и отдѣльной личности. Тоже было и у насъ до пришествія Варяговъ. Но когда этотъ бытъ разрушается, когда въ общество вторгается свободная человѣческая личность, тогда родъ становится уже не началомъ, опредѣляющимъ всю общественную жизнь, а частною сферою, въ которой вращаются отдѣльныя липа, какъ и нынѣ въ гражданскомъ нравѣ существуютъ отношенія семейныя и родственныя. Но теперь эти отношенія ограничиваются частною жизнью, тогда же, то-есть къ средніе вѣка, частное право составляло начало, опредѣлявшее весь общественный бытъ. Поэтому и родовыя отношенія продолжаютъ играть значительную роль въ исторіи, какъ мы это видимъ въ отношеніяхъ княжескихъ и въ мѣстничествѣ. Но существенное значеніе ихъ заключается въ томъ, что они составляютъ одну изъ сторонъ частнаго права, лежащаго въ основаніи всѣхъ учрежденій. Они играютъ въ обществѣ ту же роль, какъ и права отдѣльной личности, какъ право собственности, какъ свободный договоръ. Все это вмѣстѣ составляетъ основу, на которой зиждется гражданское общество.
Здѣсь мы замѣчаемъ однако же одно весьма важное различіе: верховныя права въ гражданскомъ союзѣ могутъ принадлежать либо отдѣльному лицу въ его родственной сферѣ, съ правомъ собственности на землю, либо союзу лицъ" опредѣляющихъ общественное свое Право на основаніи договора. Первая форма частнаго права образуетъ княжескую вотчину, вторая -- вольную общину. Въ первый періодъ русской исторія, въ южной Россіи, обѣ формы смѣшивались и существовали рядомъ, такъ что при благопріятныхъ обстоятельствахъ могли развиться либо тѣ, либо другія учрежденія. Земля, вслѣдствіе завоеванія, принадлежала князьямъ, какъ собственность; они распоряжались ею на основаніи родственныхъ своихъ счетовъ и отношеній; но иногда общины вступались въ это дѣло и приглашали къ себѣ князей мимо родоваго распорядка. Это вовсе не было ихъ правомъ, ибо въ такомъ случаѣ князья никогда бы не сажались на столъ безъ изъ согласія, какъ въ послѣдствіи они сажались въ Новгородъ не иначе, какъ по договору съ Новгородцами. Нѣтъ, это было временное, фактическое нарушеніе права; но нарушеніе, которое не считалось беззаконіемъ, ибо, вслѣдствіе, вліянія дружиннаго начала, свободрый договоръ признавался въ обществѣ точно такъ же, какъ и право, собственности, и безпрерывное кочеваніе князей давало общинамъ возможность возвышать иногда и свой голосъ. Такимъ образомъ, обѣ формы частнаго права -- собственность и свободный договоръ -- существовали рядомъ, не исключая другъ друга, но, приходя въ постоянеыя столкновенія, ибо въ сущности онѣ другъ другу противорѣчили. Южная Россія не съумѣла разрѣшить этого внутренняго противорѣчія жизни, вслѣдствіе чего она осуждена была на безсиліе. Оно разрѣшилось на Сѣверѣ, гдѣ оба начала раздѣлились и стали основой каждое для отдѣльной формы гражданскаго быта. Въ Новгородѣ и Псковѣ развилась вольная община; въ остальныхъ же областяхъ образовалось чисто вотчинное управленіе. Но вольная община исчезла у насъ, не оставивъ по себѣ слѣда; русское государствъ такъ же, какъ и всѣ другія европейскія державы, образовалось изъ вотчиннаго элемента, ибо, вотчинное право имѣло въ себѣ гораздо болѣе крѣпости, нежели свободный договоръ.
Изъ всего этого мы можемъ, кажется, вывести то, что земля принадлежало князю, какъ собственнику, а не какъ государю, ибо государственныхъ понятій до XV вѣка вовсе не было. Но общинныя земли составляли его собственность, еще въ болѣе тѣсномъ смыслѣ. Это будетъ яснѣе изъ разсмотрѣнія отношеній князя къ другимъ землевладѣльцамъ.
Здѣсь мы должны пользоваться источниками XIV и XV столѣтій, ибо хотя прежніе памятники и упоминаютъ о боярскихъ и монастыри садъ вотчинахъ, но такъ легко и неопредѣленно, что точнаго изъ этихъ извѣстій ничего нельзя вывести. Такая ссылка на позднѣйшіе источники не ослабитъ однако же достовѣрности выводовъ, ибо въ этотъ промежутокъ времени отношенія князей къ ихъ слугамъ не измѣнились, такъ что мы можемъ принять установленія XIV и XV столѣтій за окончательное развитіе предыдущей эпохи. Только съ первой половины XV вѣка постепенное образованіе государства полагаетъ основаніе новымъ поземельнымъ отношеніямъ, о которыхъ мы скажемъ послѣ.
Первый вопросъ, который представляется намъ при этомъ разысканіи, состоитъ въ слѣдующемъ: какимъ образомъ, если вся земля составляла вотчину князя, могли быть рядомъ съ нимъ частные собственники? Не означаетъ ли это права собственности двухъ различныхъ лицъ на одну и ту же землю?
Это дѣйствительно противорѣчіе, но въ исторіи нерѣдко встрѣчаются подобныя противорѣчія; они составляютъ послѣдствіе предыдущей жизни и разрѣшаются дальнѣйшихъ ея ходокъ. Въ этомъ-то и состоитъ главная пружина движеніи впередъ. Здѣсь оно вытекало изъ перехода дружинныхъ отношеній въ поземельныя. Дружина состояла изъ вольныхъ лицъ, связанныхъ съ княземъ свободнымъ договоромъ, который всегда могъ быть уничтоженъ въ случаѣ неудовольствія. Предводительствуя дружиною, князь завоевалъ землю, и, какъ завоеватель, считалъ ее своею собственностью. Но и дружинники, какъ товарищи въ завоеваніи, получили также право на пріобрѣтеніе земель. Раньше ли, позднѣе ли они этимъ воспользовались -- это все равно. Главное то, что черезъ это должны были измѣниться отношенія ихъ къ князю. Какъ человѣкъ, лично свободный, не зависящій ни отъ кого къ мірѣ, дружинникъ долженъ былъ имѣть и собственность свободную. Но между тѣмъ какъ подчиненіе его князю могло быть всегда разорвано съ уничтоженіемъ договора, подчиненіе поземельное не могло уничтожиться такъ легко, ибо землю нельзя унести съ собою. Членъ дружины могъ отъѣхать, но на землю его князь все-таки сохранялъ свои права, ибо она находилась въ его вотчинѣ. Такимъ образомъ, вслѣдствіе завоеванія, на одну и ту же землю образовалось двоякое право собственности: право князя, который, какъ глава дружины, считалъ своею собственностью всю завоеванную землю, и право члена дружины, который считалъ своею собственностью извѣстный участокъ.
Это было и на Западѣ, гдѣ дружинники при поселеніи получили отдѣльные участки въ полную собственность, какъ алоды, что совершенно соотвѣтствуетъ нашимъ вотчинахъ, а король между тѣмъ считалъ всю землю своею собственностью. Тамъ это противорѣчіе разрѣшилось тѣмъ, что алодіальное право перешло въ феодальное, право собственности во владѣніе, право вотчинное въ помѣстное. Алодіальные владѣльцы отдали свою землю королю, и получили ее обратно уже не какъ собственность, а какъ потомственное владѣніе, подо условіемъ извѣстныхъ служебныхъ обязанностей. За то съ другой стороны и королевскія земли, которыя прежде раздавались за службу, во временное, или пожизненное владѣніе дружинникамъ, теперь, перешли также во владѣніе потомственное. Такъ устроился феодальный міръ, въ которомъ король считался верховнымъ собственникомъ земли, а непосредственные его вассалы, получивши ее отъ леннаго господина въ потомственное владѣніе, подъ условіемъ службы, въ свою очередь передавали ее своимъ вассаламъ, образуя такимъ образомъ іерархическую лѣстницу, которой связью служило поземельное владеніе.
У насъ такого исхода не могло быть потому, что бояре и слуги; чуждаясь осѣдлости, переѣзжали отъ одного князя къ другому и хотѣли вступать въ прочныя, потомственныя обязательства. Поэтому съ одной стороны вотчинное ихъ право сохранялось неприкосновеннымъ даже въ случаѣ отъѣзда; съ другой стороны помѣстныя земли раздавались князьями во временное, а не въ наслѣдственное владѣніе. Къ тому же въ древней Руси вообще мало было развито юридическое сознаніе, а жизненное противорѣчіе существовало. Неразрѣшенное, такъ же какъ существовали рядомъ многія другія: явленія, которыя по видимому другъ друга исключали, какъ напримѣръ наслѣдственное право князей на волости и призваніе князей общинами на югѣ, права князя и права вѣча въ Новгородѣ -- это двоевластіе, которое такъ хорошо характеризовано въ сочиненіи г. Соловьева: "Объ отношеніяхъ Новгорода къ великимъ князьямъ." Тоже повторялось и въ поземельномъ владѣніи: на одной и той же землѣ лежали два права собственности; это была собственность въ собственности. "А что его отчина въ моей отчинѣ," какъ говорилось въ нѣкоторыхъ грамотахъ {Акты Археогр. Экcп., т. I, No 370.}. И это выраженіе не означало только владѣніе чрезполосное, ибо, какъ видно изъ той же грамоты, вотчинныя права князя распространялись на вотчину боярина, какъ и на другія земли. Отъ этого противорѣчія проистекала и та шаткость поземельныхъ отношеній, какую мы видомъ въ древнихъ грамотахъ. Князья видимо не знали, считать ли частныя земли своею вотчиною или нѣтъ: такимъ образомъ иногда они говорятъ о своей вотчинѣ со включеніемъ земель, принадлежащихъ боярамъ и слугамъ, иногда же они ясно отличаютъ свою вотчину отъ послѣднихъ, какъ отъ чужаго владѣнія.
Въ духовныхъ своихъ завѣщаніяхъ князья обыкновенно дѣлили свои владѣнія между сыновьями, не упоминая о земляхъ частныхъ людей, которыя въ нихъ находились, напр.: "А приказываю отчину свою Москву дѣтемъ своимъ... А ее даю сыну своему князю Юрью: Звенигородъ со всѣми волостми и съ тамгою и съ мыты и въ бортью и съ селы и со всѣми пошлинами и т. д." {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 34.}. Между тѣмъ мы знаемъ, что, какъ въ Москвѣ, такъ и къ другихъ городахъ и волостяхъ, были земли боярскія, на которыя князья имѣли извѣстныя нрава {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 138, 139, 144.}; слѣдственно онѣ включались въ общее названіе вотчины. Точно также и въ договорахъ своихъ князья говорятъ обыкновенно объ отчинѣ своей вообще, не отличая отъ нея частныхъ земель; напр.: "отчины ты моей, княженья Рязанского, Переяславля и Проньска и всѣхъ волостей Переяславскихъ о Проньскихъ, что потягле къ Переяславлю и къ Проньску по реку по Оку, того ты подо мною блюсти и твоимъ дѣтемъ, не обидети, ни вступатися вамъ никоторою хитростью {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 46.}." Когда, князья постановляли въ договорахъ условіе: "а селъ ты въ моей вотчинѣ не купите," подъ этимъ разумѣлись и боярскія села, ибо мы. Знаемъ изъ нѣкоторыхъ примѣровъ, что вслѣдствіе этого условія князья не могли пріобрѣтать боярскихъ селъ въ чужомъ удѣлѣ иначе, какъ съ согласія князя, имъ владѣвшаго {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 97.}. Точно также, когда говорилось о взиманіи дани, отчина бралась во всей совокупности, напр.; "а дань и имъ давати ти мнѣ съ своее отчины изъ Галича съ волостьми по давному {Собр. Госуд. Грамот. т. 1, No 43, также 34, 33, 49, 91.}." Но мы знаемъ, что дань взималась и съ частныхъ земель, даже съ тѣхъ, которыя принадлежали боярамъ, служащимъ другому князю. "А которыхъ бояръ и слугъ села, а имутъ жити въ вашей отчинѣ, взяти вы на нихъ дань и судъ, какъ на своихъ { Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, NoNo 76, 119, также 39.}." Вообще судъ и дань были знакомъ принадлежности извѣстной земли князю; это было лежащее на ней вотчинное его право, почему и употреблялись выраженія: "А судомъ и данью потянута по землѣ и по водѣ," или: "А судъ господине, и дань моя по землѣ и по водѣ {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No No 38, 76, 80 и другіе.}." Вслѣдствіе этого, всѣ частныя земли, которыя подлежали этимъ правамъ, считались принадлежностью княжеской вотчины. Есть грамоты, Къ которыхъ прямо даже выражается эта принадлежность. Такъ въ духовной грамотѣ великаго князя Василія Васильевича мы читаемъ: А кому буду давалъ своимъ княземъ и бодромъ и детемъ боярскимъ свои села въ жалованье, или хотя и въ куплю кому далъ; и во тѣ моя села моимъ дѣтемъ, во чьемъ удѣлѣ будетъ, ино тому той есть {Собр. Госуд. Грамотъ, T. I, No 86.}." Съ другой стороны также многочисленны примѣры того, что частныя земли прямо отличаются отъ княжеской вотчины. Въ той же самой грамотѣ, изъ которой мы выписали выше слова о взиманіи дани безъ отличія княжеской вотчины отъ частныхъ земель {Собр. Госуд. Грамотъ, т. 1, No 43.}, сказано: "А что мои намѣстници и волостели и посельскіи и ихъ тивуны вѣдали твою отчину и села боярскни въ твоей отчинѣ..." Въ другихъ это выражено еще яснѣе, напр.: "да къ тому мы еси, господине, придалъ Плѣснь, опрочь Плѣсеньскаго села и деревень того села, что еси пожаловалъ Семена Ондрѣевича Плота, а судъ, господине, мой того села и деревень и дань по землѣ и по водѣ {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, NoNo 75, 91.}". Или: "отступилъ ти ся есмь своеѣ отчины Бѣжецского верха съ волостми и съ путми и съ сели и со всѣми пошлинами въ удѣлъ и въ вотчину, и со всѣмъ тѣмъ какъ было за княземъ Иваномъ Ондрѣевичемъ... опроче тѣхъ селъ, што семь продалъ своимъ бодромъ, князю Семену Ивановичю Оболенскому Толстиково и въ деревнями, да Федору Михайловичю село Микитинское Константиновича Башарово и въ деревнями, да Сопрыгиныхъ дѣтей деревни ихъ вотчину, а судъ и дань съ тѣхъ селъ и въ деревень по старинѣ {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 78.}." Или еще полнѣе: "Изъ князь велики тебя пожаловалъ Вышегородомъ съ волостми и съ путми и въ селы въ вотчину и въ вудѣлъ, какъ было за княземъ за Михаиломъ, опрочь тѣхъ селъ, которые есмъ подавалъ монастыремъ и бодромъ и детемъ боярьскимъ, а на тѣхъ селехъ судъ и дань твоя по землѣ" {Собр. Госуд. Грамотъ, т. 1, No 110, тоже No 97 и 190.}. Наконецъ приведемъ двѣ межевыя грамоты 1504 года {Собр. Госуд. Грамотъ, т. 1, No 138, 139.}, гдѣ по установлеши межи, сказано: "и которые земли мои Великого Князя по сему сноску перешли черезъ тотъ рубежъ изъ Радонежа въ Дмитровскне въ станы и въ волости: и тѣ земли къ Дмитрову... А которые земли монастырскне и боярскне, села и деревни, по сему списку перешли черезъ тотъ рубежъ въ Дмитровскне станы и въ волости, и тѣмъ мо-. пастыремъ и боярамъ и дѣтемъ боярьскимъ тѣ свои земли вѣдати по старинѣ; а данью и судомъ тѣмъ землямъ тянути къ Дмитрову." Въ этой грамотѣ сдѣлано изъ княжескихъ земель исключеніе для земель численныхъ и ордынскихъ, которые составляли особый разрядъ, и находясь въ Дмитровскомъ уѣздѣ, должны были однако по прежнему тянуть въ Москвѣ. Въ другой грамотѣ этого исключенія нѣтъ.
Изъ этого видно, что право собственности князя на частныя земли состояло въ сущности въ нравѣ суда и дани. Въ остальное онъ не вступался, какъ это именно постановлено во многихъ грамотахъ. "А кто бояръ и слугъ отъѣхалъ отъ насъ къ тебѣ или отъ тобе къ намъ, а села ихъ въ нашей вотчинѣ въ Великомъ Княженьи или въ твоей ветчинѣ во Тфѣри,въ ты села намъ и тебѣ не въступатися {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 98.}." "А бояромъ и слугамъ межи насъ воднымъ воля; а домы имъ своя вѣдатид а намъ ея въ нихъ не въступати {Собр. Госуд. Грамотъ, т. 1, No 70.}." "А у кого будутъ у бояръ и у князей и у детей у боярскихъ внутри городи на Москвѣ и за городомъ на посадехъ дворы, изъ отчины и купли, или кому буду далъ на Москвѣ внутри города и за городомъ по посадомъ на дворы граматы свои жаловальные прочные; и сынъ мой Василей въ тѣ дворы у нихъ въступается" {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I. No 144, стр. 390.}. "А что есми давалъ свои села боярокъ снопъ и видаемъ и дѣтемъ бодрскимъ, и грамоты есми имъ свои жалованные подавалъ на тѣ села прочно имъ и ихъ дѣтемъ, или кому буду въ куплю далъ свои грамоты: и въ тѣ села сынъ мой Василій и мы дѣти у нихъ не въступаются" {Тамъ же, стр. 393.}. "А что въ моей отчинѣ монастырские села и земли бортные и воды: и мнѣ Великому Князю, въ то не вступатися" {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 127.}.
Эти-то частныя села князья не рѣдко покупали у владѣльцевъ, обращая ихъ въ полную свою собственность, которою они могли уже распоряжаться, какъ хотѣли, и съ которой могли требовать не только суда и дани, но и всякихъ другихъ повинностей. И наоборотъ,: какъ видно изъ приведенныхъ выше грамотъ, князья собственныя земли продавали частнымъ лицамъ и отдавали ихъ въ жалованье своимъ слугамъ. Эти частныя земли, по справедливому замѣчанію г. Бѣлева, назывались бѣлыми, какъ составлявшія не только владѣніе, но и собственность владѣльцевъ. Но въ производномъ смыслѣ слово: бѣлый означало и свободу отъ податей и повинностей, хотя г. Бѣлевъ это отрицаетъ. Во множествѣ жалованныхъ грамотъ освобожденіе отъ податей и повинностей прямо обозначалось словомъ: обѣлить {См. напр. Собр. Госуд. Грамотъ, т. III, 79 50. "На чемъ онъ Богдишка нынѣ живетъ, полторы чети выти земли велѣли о бѣлить, съ тое полу деревни... нашихъ никакихъ податей, и кормовъ и подводъ, и наметныхъ всякихъ столовыхъ и хлѣбныхъ запасовъ, и въ гороховыя подѣлка и нѣмостовщину и въ иныя ни въ какія подати имать съ нихъ не велѣли, велѣли имъ тое полдеревни во всемъ обѣлить." Или Акты Археогр. Эксп., т. III, No 254: "А по той нашей грамотѣ велѣно Нырыбская деревня Николы Чудотворца обѣлить, и нашихъ всякихъ денежныхъ доходовъ имать не велѣно". См. также Акты Археогр. Эксп., т. II, 79 85, Акты Истор. т. I, No 272 и много другихъ. На этомъ различіи основанъ былъ весь споръ чернослободцевъ съ бѣломѣстцами въ городахъ, что конечно не можетъ быть неизвѣстно г. Бѣляеву.}. Поэтому и различіе между черными землями и бѣлыми состояло именно въ томъ, что однѣ несли такое тягло, котораго не тянули другія, а не въ тонъ только, что платежъ съ однѣхъ былъ легче, а съ другихъ тяжело, по количеству десятинъ, входившихъ въ соху, какъ утверждаетъ ученый кратокъ. Это совершенно ясно изъ приведенныхъ въ примѣчаніи грамотъ; это подтверждается и тѣмъ, что черныя земли назывались по преимуществу тяглыми. Причина этого двоякаго значенія слова бѣлый заключалась въ томъ, что первоначально послѣдствіемъ поземельной, собственности было именно такое освобожденіе отъ тягла. Вотчинное право князя на земли, которыя входили въ составъ его удѣла, состояло главнымъ образомъ въ томъ, что онъ требовалъ съ нихъ разныя подати и повинности, ибо самый судъ былъ не что иное, какъ извѣстный доходъ. Отъ итого избавлялись дружинники и монастыри, какъ скоро они получали землю въ свою собственность; за княземъ оставались только нѣкоторыя права. Можно полагать, что и самая дань была наложена на частныя земли только со времени татарскаго владычества, ибо дань, о которой говорится въ приведенныхъ выше грамотахъ, была дань татарская, которой подлежали всѣ жители земли -- отъ высшаго до низшаго. Во всякомъ случаѣ, въ настоящій періодъ, какъ можно убѣдиться изъ цитатовъ, сущность вотчинныхъ правъ князя на земли, входившія въ составъ его владѣній, состояла въ судѣ и дани.
Однако и здѣсь было много видоизмѣненій. Если бы судъ и дань разсматривались какъ право государственное, въ отличіе отъ прочихъ правъ, какъ вотчинныхъ, то это строгое разграниченіе между правами княжескими и правами частныхъ собственниковъ безъ сомнѣнія существовало бы во всей своей силѣ. Но въ то время этого различія между государственнымъ правомъ и частнымъ вовсе не было, ибо всѣ общественныя учрежденія основаны были на правѣ частномъ. Вслѣдствіе того и эти, такъ-сказать, регальныя права (выраженіе, которое мы употребляемъ единственно для внѣшняго отличія ихъ отъ прочихъ) смѣшивались съ чисто-вотчинными, и производили разнообразныя видоизмѣненія въ поземельномъ правѣ. Съ одной стороны, при продажѣ или пожалованьи земель, князь могъ оставить за собою не только судъ и дань, но и другія вотчинныя права. Кромѣ того, монастыри и частныя лица могли покупать земли черныхъ людей, принадлежавшія собственно князю, и тогда, по крайней мѣрѣ въ нѣкоторыхъ случаяхъ, тягло съ нихъ не снималось, какъ видео изъ договора Димитрія Донскаго съ Владиміромъ Андреевичемъ, гдѣ постановлено, что люди, купившіе черныя земли, должны тянуть къ чернымъ людямъ, или отступиться отъ покупки {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 33.}. Въ другихъ случаяхъ могло быть впрочемъ иначе; ибо при переходѣ земель во владѣніе лицъ, пользующихся правомъ собственности, опять происходило столкновеніе между двумя правами -- княжескимъ и частнымъ. Даже Московское государство долго не могло справиться съ этимъ наслѣдіемъ былыхъ гривенъ, и еще въ XVII вѣкѣ чернослободцы постоянно жалуются на бѣломѣстцевъ, которые покупаютъ ихъ земли и не хотятъ тянуть съ ними тягла. Съ другой стороны, князья не рѣдко, даровали частнымъ вотчинникамъ и свои регальныя права въ большемъ или меньшемъ розмѣрѣ; это доходило до того, что частное владѣніе иногда вовсе освобождалось отъ всякаго вліянія княжеской Власти, и такимъ образомъ состояло на правахъ отдѣльнаго княжества.
Все это легко усмотрѣть изъ множества дошедшихъ до насъ жалованныхъ грамотъ частнымъ людямъ, монастырямъ и духовенству. Въ иныхъ мы встрѣчаемъ освобожденіе земель отъ нѣкоторыхъ пошлинъ, въ другихъ отъ всѣхъ, въ нѣкоторыхъ освобожденіе временное, въ другихъ совершенное; нѣкоторымъ предоставляется полное право суда надъ живущими въ имѣніи людьми, въ другихъ за исключеніемъ душегубства, которое остается за княземъ, въ третьихъ -- за исключеніемъ душегубства и разбоя, въ четвертыхъ -- за исключеніемъ душегубства, разбоя и татьбы съ поличнымъ. Въ договорѣ рязанскихъ князей 1495 года сказано; "А что домъ великихъ мученикъ Бориса и Глѣба, и отца нашего Семіона Владыки въ нашей отчине, и волости и села и земли бортные и воды; и мнѣ великому князю во владычни волости и села и земли бортные не вступатися, а знаютъ владычни люди мою великаго князя дань и ямъ, и городъ рубятъ; а судъ мой великого князя надо владычными людьми въ душегубствѣ и въ разбои и въ татбѣ; а межъ моихъ людей и Владычнихъ людей судъ и приставъ вопчей, а межъ владычнихъ людей -- владычнъ судъ. А что въ моей отчинѣ монастырские села и земли бортные и воды, и мнѣ великому князю въ то не вступатися; а межъ своихъ людей монастыри судятъ сами, и приставъ ихъ за ихъ людми, а вѣдаютъ своихъ людей по старинѣ" {Собр. Госуд. Грамотъ, т. I, No 117.}. Нѣкоторыя земли, какъ сказано, получали полное освобожденіе, какъ отъ суда, такъ а отъ всякихъ податей и повинностей. Несмотря на то, онѣ иногда продолжали причисляться къ княжеской вотчинѣ {Акт. Археогр. Эксп., т. I, No 5.}, иногда же онѣ отличаются отъ нея, какъ это дѣлается, напримѣръ, въ грамотѣ Ивана III митрополиту Кипріану на слободку, которую князь промѣнять на Алексинъ: "а мнѣ, князю великому, въ свою отчину, въ великое "ляжете, слободчанъ не принимати, ни моей братье" {Описаша Государ. Архива старыхъ дѣлъ, стр. 213.}. Митропоанъ имѣлъ даже своего воеводу, который шелъ водъ стягомъ великаго князя, какъ и воеводы удѣльныхъ князей. Наконецъ встрѣчаются примѣры передачи князьями суда и дани въ вотчинное владѣніе боярамъ даже безъ пожалованья земля. Послѣдніе называли также своею вотчиною тотъ округъ, въ которомъ они получали эти права, но распоряжаться ею по произволу они не могли, ибо въ предѣлахъ ея находились вотчины частныхъ людей и монастырей {Арихивъ Калачева книги второй 1-я половина отдѣленіе 3-е стр. 130.}. Монастырь могъ въ свою очередь отдать свое имѣніе въ помѣстное владѣніе своимъ дѣтямъ боярскимъ, какъ это не рѣдко и дѣлалось, а послѣдніе отдавали землю въ оброчное владѣніе крестьянамъ. Такимъ образомъ установилась такая же іерархическая лѣстница землевладѣльцевъ, какъ въ Феодальномъ мірѣ на западѣ. Сверху былъ князь -- верховный землевладѣлецъ, затѣмъ бояринъ, имѣвшій право суда и дани, затѣмъ монастырь, распоряжавшійся землею, какъ собственностью, затѣмъ сынъ боярскій, владѣвшій ею временно подъ условіемъ службы, наконецъ крестьянинъ, платившій съ нея оброкъ. На одной и той же Землѣ лежало право цѣлой іерархіи лицъ, и всѣ держали ее одинъ надъ другимъ.
Князья также пріобрѣтали земли въ чужой вотчинѣ, и также подъ различными условіями. Такъ въ договорѣ Ивана III съ Борисомъ Васильевичемъ Волоцкимъ 1473 года читаемъ: "А что отецъ нашъ князь великій поволилъ своей боярынѣ Маріе Федоровѣ Федоровича Голтяевѣ дати тебѣ свои села, и тебѣ тѣ села вѣдати по тому, какъ были За Маріею, а судъ и дань на тѣхъ селехъ наша великихъ князей" {Государ. Грамотъ, т. I, No 97.}. Но въ договорѣ, заключенномъ въ 1481 году между тѣми же князьями" тѣ же самыя села, находящіяся въ великомъ княжествѣ, считаются за удѣльнымъ княземъ съ судомъ и съ данью: "и того всего мнѣ великому князю подъ тобою блюсти и не обидети, и не вступатися, и моемъ дѣтемъ подъ твоими дѣтми. А которые села подавала тебѣ Марья 3ъ Москвѣ, а тѣ села держати тебѣ потому, какъ при отцѣ нашемъ при великомъ князѣ его братья держала свои села Московскіе" {Государ. Грамотъ, т. I, No 110.}; Таишь образомъ эти села изъ принадлежности великокняжеской вотчины дѣлаются постепенно принадлежностью удѣла. Встрѣчаются и другіе примѣры такихъ чрезполосныхъ владѣній на различныхъ правахъ, не говоря уже 6 селахъ въ Москвѣ, которыя постоянно находились въ общемъ владѣніи князей {Государ. Грамотъ, т. I, No 43, 50, 123, стр. 327.}.
Такимъ образомъ на одной и той же землѣ лежали два права собственности, которыя, слаживаясь фактически, принимали рознообразныя формы. Юридическаго же разрѣшенія этого противорѣчія не было, и это неизбѣжно должно было вести къ столкновеніямъ. Вообще юридическое сознаніе, точное опредѣленіе правъ и обязанностей" составляетъ ту сторону общественной жизни, которая, какъ общая нить, соединяетъ въ одно связное цѣлое разнообразные и часто противорѣчащіе элементы жизни. Юридическое сознаніе есть выраженія общественности, совокупнаго житія; развитіе его идетъ рядомъ съ развитіемъ общественнаго смысла въ народѣ. Гдѣ его нѣтъ, тамъ между пактически-противоположными элементами происходятъ столкновенія и борьба, а борьба эта ведетъ неизбѣжно къ совершенному порабощенію слабаго сильному, ибо первый ничѣмъ не огражденъ противъ притязаній послѣдняго. Такъ Новгородъ постоянно выгонялъ своихъ князей, пока послѣдніе не сдѣлались столь могучи, что совершенно поработили его себѣ. Тогда какъ на Западѣ, съ развитіемъ королевской власти, вольныя общины потеряли несовмѣстныя съ государственными понятіями державныя права, но сохранили свои муниципальныя учрежденія, у насъ, напротивъ, Новгородъ, мало развитый съ юридической стороны, исчезъ, не оставивъ по себѣ и слѣда. Тоже самое произошло и въ томъ столкновеніи, о которомъ мы говоримъ: тяжба между правомъ собственности князя и правомъ собственности частныхъ лицъ кончилась не сдѣлкою между ними, не разграниченіемъ правъ регальныхъ и вотчинныхъ, а совершеннымъ преобладаніемъ княжескаго права надъ частнымъ.
Князьямъ весьма было непріятно имѣть внутри своей вотчины земли, принадлежавшія другимъ князьямъ или слугамъ другихъ князей, нерѣдко имъ враждебныхъ. Вся сила ихъ состояла въ вотчинныхъ правахъ; всѣ стремленія ихъ клонились къ развитію этихъ правъ, къ разширенію своей вотчины, а между тѣмъ сосѣдніе владѣльцы изъ собственной ихъ земли могли получать и доходы и помощь въ случаѣ войны. Для предупрежденія подобныхъ столкновеній князья часто договаривались между собою: "А тебѣ въ нашихъ удѣлѣхъ и въ отчинѣ данщиковъ своихъ не всылати, ни приставовъ давати, ни ходъ не купите, ни твоимъ дѣтемъ, ни твоимъ боярамъ, безъ нашего вѣданы, ни закладній, ни оброчниковъ не держата, ни грамотъ дивати" {Собр. Государ. Грамотъ, т. I, No 35. Есть живого другихъ, въ которыхъ содержатся по крайне мѣрѣ нѣкоторыя изъ эпосъ условій.}. Но къ чему служили подобныя ограниченія, когда всякій слуга и бояринѣ могъ свободно отъѣхать отъ одного князя къ другому, и по общему признанію, сохранялъ свои вотчины неприкосновенными? Это было опять одно изъ тѣхъ противорѣчій, которыя была неизбѣжны при существованіи кореннаго противорѣчія. Поэтому, какъ скоро князья стали усиливаться, они начали прибѣгать къ другимъ мѣрамъ. Прежде всего они наложили руку на вотчины служебныхъ князей, бывшихъ удѣльныхъ. Какъ скоро послѣдніе отъѣзжали отъ одного князя къ другому, они тотчасъ лишались своихъ вот5чинъ {Собр. Государ. Грамотъ, т. I, 39 и много другихъ.}; слѣдственно они сохраняли ихъ только подъ условіемъ службы, Потомъ очередь дошла и до другихъ. Шемяка отобралъ вотчины бояръ и дѣтей боярскихъ, отъѣхавшихъ отъ него къ великому князю. Однако это считалось еще нарушеніемъ договора и клятвы, а духовенство упрекало его за этотъ поступокъ, какъ за грабежъ {Акт. Историч., т. I, No 40.}. Но въ духовной Ивана III встрѣчаемъ слѣдующее распоряженіе: "а бояромъ и дѣтемъ боярскимъ ярославскимъ съ своими вотчинами и съ куплями отъ моего сына отъ Василья не отъѣхати никому никудѣ; а хто отъѣдетъ, "земли ихъ сыну моему; а служатъ ему, и онъ у михъ въ ихъ земли не вѣступается, ни у ихъ жонъ, ни у ихъ дѣтей" {Собр. Государ. Грамотъ, т. I, стр. 331.}. Наконецъ право отъѣзда было совершенно уничтожено, какъ вотчины, такъ и помѣстья, оставлены служилымъ людямъ подъ условіемъ службы. Хотя только послѣднія собственно давались за службу и измѣнялись соотвѣтственно служебной степени и заслугъ владѣвшаго ими лица, тогда какъ первыя оставлялись въ потомственномъ владѣніи хозяевъ; но служилые люди должны были нести службу, какъ съ помѣстій, такъ и съ вотчинъ. При верстаніи помѣстьями обращалось вниманіе и на вотчины; когда служилый человѣкъ отбывалъ отъ службы, онъ лишался не только помѣстій, но и вотчинъ. За всякую вину, даже ничтожную, отписывались на государя помѣстья и вотчины. Наконецъ самыя подати и повинности налагались по изволенію правительства на тѣ и другія безразлично, безъ всякаго участія владѣльцевъ. Такъ разрѣшило государство противорѣчія средневѣковаго вотчиннаго права.
Послѣ этого длиннаго изслѣдованія, которое было необходимо, какъ для устраненія недоразумѣній, происшедшихъ отъ слишкомъ сжатаго изложенія общихъ историческихъ началъ, такъ и для большаго уясненія поземельныхъ отношеній въ средневѣковой Руси, мы можемъ приступить къ разсмотрѣнію отношеній князя къ свободной общинѣ и внутренняго распорядка послѣдней" До сихъ поръ возраженія г. Бѣляева основывались либо на недоразумѣніи, въ которомъ, можетъ бытъ, я виноватъ, либо на опущеніи прямыхъ свидѣтельствъ лѣтописей и грамотъ, въ которомъ виноватъ уже критикъ, либо наконецъ на произвольныхъ предположеніяхъ, не имѣющихъ фактической основы въ источникахъ. Посмотримъ теперь, будутъ ли его возраженія сильнѣе въ настоящемъ предметѣ нашего изслѣдованія.
(До слѣдующей книжки.)
"Русскій Вѣстникъ", No 12, 1860