Однажды весенним утром я сидел в укромном уголке городского сада и готовился на аттестат зрелости. Весна была в полном разгаре: цвела черемуха и распускалась сирень; листья на деревьях еще не успели пропитаться пылью и казались только что выкрашенными и покрытыми лаком; по изумрудным лужайкам, над желтыми цветами, трепыхались первые бабочки, а в чаще кустов воробьи озабоченно переговаривались о грядущих хлопотах по устройству своих семейных очагов. Ликующее солнце не успело еще выпить росу на траве и листьях, и долговязые тени еще перерезали дорожки сада и давали свежую, ароматную прохладу…
Здесь, в глухом углу сада, было тихо и безлюдно; шум просыпающегося города долетал сюда смягченным и не мешал думать и прислушиваться к ласковому шелесту листочков и к пугливым тайнам своей души, где звенела радость жизни и первых предчувствий юной любви. Мелодичный благовест далекой церкви и кудахтанье снесшейся где-то курицы, ласковый шёпот листвы и солнечные пятна по дорожкам уносили душу в царство неясных и ленивых мечтаний и сливались в один общий радостный гимн жизни, который пела ей вся обновленная природа…
Какая это радость чувствовать жизнь и не знать, не думать, зачем живешь на свете! Зачем растут черемуха и сирень, зачем они цветут и кружат голову своим сладким ароматом? Зачем восторженно кричит снесшаяся курица, оповещая весь мир о радостном событии? Зачем трепещет крылышками бабочка над молодой шелковой травкой?.. Почему так радостно замирает сердце, когда я слышу чьи-то приближающиеся шаги на дорожке?.. Не знаю и не хочу знать. Душу ласкает тихая, нежная радость какого-то неясного ожидания, и только один вопрос омрачает эту радость: зачем устроен аттестат зрелости?..
Через три дня – экзамены по истории и географии. Непролазная лень в теле и скорбь в мозгах. Так прекрасна в весеннем наряде земля и так невыразимо скучна география!..
– Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Лейден, Роттердам… – шепчут губы и в сонливой фантазии рождаются и громоздко шевелятся с этими названиями не то какие-то допотопные чудовища, не то какие-то зловещие враждебные слова. Никогда не был в этих городах; может быть, это – красивые города, ласкающие взор своим видом, а теперь я ненавижу их и они представляются мне чудовищами. Широко раскрывается рот для позевоты; ленивая истома заставляет расслабленно так потягиваться и, закрыв глаза, прислушиваться к восторженному кудахтанию курицы…
– Амстердам… дам, дам, дам… Чьи это шаги заставили вздрогнуть мое сердце и тревожно раскрыть глаза? Да, ты, сердце, не обмануло: опять – та же гимназистка, опять с книгой… Тоже готовится к экзаменам…
– Амстердам, Гарлем, Саардам…
Высокая, стройная… Две тяжелых косы… Гордая походка. Похожа на Маргариту. Поскрипывает башмачок, на песке остается отпечаток ножки. Лениво везет за собою зонтик, протягивая тонкую нить по дорожке. Даже не взглянула, словно меня и не было на лавочке. Откуда взялась? Вчера увидал в первый раз. Гордая. А косы-то!..
– Да… Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Лейден, Роттердам!..
Чувствовало сердце, что увижу… Красивая! Словно ветка распустившейся сирени. Прошла, а все еще остается на душе какая-то паутина блеснувшей красоты и радости… Тянет смотреть вслед… Оглянется или нет?.. Оглянулась! Посижу: может быть, сделает круг и пройдет еще раз…
– Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Гага, Гага… Ох, Господи!
И опять – в светлом платье. Золотистые волосы… Желтые туфли… Соломенная шляпа… Как пастушка!.. Вся она какая-то белая. А глаза – как небо. Глаза – васильки…
Закрываю глаза и предо мною рисуется поле, рожь, васильки… Ласковый ветерок обвевает щеки, осторожно гладит под шляпой волосы, нашептывает о чем-то отрадном, кротком и близком…. О чем? Об этой девушке… Какая она красивая, тихая, как это весеннее утро, кроткая и лучезарная! Ах, если бы услыхать ее голос! Не идет. Неужели ушла?..
– Амстердам, Гарлем, Саардам…
Встал и пошел деловым шагом в сторону, куда ушла девушка… Дорожка круто сворачивала влево, и когда я, покорный ее воле, свернул за густые кусты сирени, – в глазах мелькнуло яркое белое пятно: на низенькой лавочке с раскрытой, позабытой книгой на коленях сидела девушка, та самая, которая…
Задумалась. Откинула голову и смотрит в синее небо. О чем она думает? Разве узнаешь! Никогда. Вздрогнула и уставилась в книгу. Розовые губки шепчут что-то… Не обращает внимания. А зонтик валяется под ногами…
– Вы уронили зонтик…
– Ах, благодарю вас…
Покраснела. Забеспокоилась.
– Я помешал вам? Готовитесь к экзамену?
– Да.
– Я тоже. Скорее бы кончить. Надоели Амстердамы… А вы…
– Я тоже кончаю…
Спрятала глаза в книгу. Не хочет говорить. Поклонился и пошел дальше, а в ушах всё еще звучал новый голос, которого никогда не слыхал еще в жизни… Немного холодный голос, но какой приятный! Гордая… Длинные ресницы. Едва вздрагивают губы – не хочет улыбнуться и морщит лоб… Надо было представиться. Дурак!.. Почему не сесть на эту лавочку? Подумает, что нарочно сел так близко… Разве я виноват, что в саду так мало лавочек. Здесь – тень; а там скоро пропадет она… Сижу, исподволь бросаю взор на девушку в белом. Чувствует: поправила косу, перекинула ее за спину, подобрала ноги и еще больше нагнулась над книгой; чертит на песке зонтиком. А волосы на виске вздрагивают от ветерка и золотятся под опущенным полем шляпки. Золотая паутина…
Амстердам, Гарлем, Саардам… Милая! Словно цветочек с родных полей, куда я уеду сейчас же после зрелости. Ромашки, Васильки, Лютики… Я сплел бы тебе веночек из цветов родных полей и надел бы на твою золотистую головку. И ты перестала бы хмурить лоб и улыбнулась бы мне… А теперь не хочешь даже вскинуть глаза… Куда ты?!
Встала и пошла… Хочется тоже вскочить и пойти в ту сторону, куда пошла она… Кто она? Как ее имя? Где она живет?..
Я встал и смотрел ей вслед. Ушла, промелькнула в зелени деревьев и скрылась, а я подошел к лавочке, на которой она сидела. Что она тут чертила зонтиком?
– Зоя. Зоя. Зоя…
Ее зовут Зоей… Золотая Зоя! Какое нежное, бархатное имя! Я повторял это имя, и оно, как ветерок щеку, ласкало мою душу…