Широко зеркальною поверхностью раскинулось озеро. Багровым светом блестит оно от тонущих в нём лучей заходящего солнца. Ничто не шелохнётся, словно всё замерло, уснуло непробудным сном. Словно в воздухе висит над лесом ярко-золотой крест деревенской церкви.
На озере медленно двигаются две лодки с рыбаками. Не обращая как будто никакого внимания друг на друга, они усиленно тащат невод. Наконец лодки толкнулись носами о берег, рыбаки едва удержались на местах. Один быстро выскочил на берег и потянул невод.
Занятые своею работою, они не заметили, как вдали по дороге поднялись клубы пыли, вскоре недалеко от них остановился целый поезд. Впереди ехали несколько верховых; сзади них рыдван, довольно обширный и неуклюжий. Сзади ещё верховые, и позади всех несколько телег с холопами. Таков был обычай бояр путешествовать по Святой Руси. В рыдване сидел боярин Симский. Нелегко было узнать его теперь, двенадцать лет спустя после свадьбы Солнцева. В бороде и на голове появилось множество седых волос, так что из чёрного он превратился в серебряного, по лицу прошли морщины, взгляд его был невесел.
Увидев рыбаков, он кликнул к себе одного из верховых. Тот, выслушав боярина, поскакал к рыбакам.
-- Бог в помочь! -- приветствовал он их, приподнимая шапку.
-- Спасибо на добром слове! -- отвечали рыбаки.
-- Скажите, далеко ль ещё до поместья боярина Солнцева? -- спрашивал верховой.
-- Солнцева? -- переспросили они.
-- Ну да, его самого! -- с нетерпением проговорил верховой.
-- Его-то недалече! Вот только этот лес минуете, да вон из-за леса-то и крест виден, это и есть его самого, Солнцева-то, посёлок. Солнце не сядет, там будете!
-- Спасибо, добрые люди, -- проговорил верховой, снова приподнимая шапку и поворачивая лошадь.
-- Не на чем!
Верховой подъехал к рыдвану, и поезд тронулся, снова поднимая тучи пыли.
-- Должно, к нашему-то боярин какой едет. Чудно!
-- Что чудно-то?
-- Да то чудно, что к нашему-то едет боярин!
-- Что же чудного то?
-- Да как же не чудно-то? Когда и боярыня-то ещё жива была, так никто к нам и глаз не казал, сам, бывало, в кои-то веки выберется куда; а как померла, так он словно колдун какой запёрся в дому, ни к нему никто, ни он ни к кому. А теперь, вишь, боярин к нему в гости!
-- Дурак ты, как погляжу я на тебя, как есть совсем дурак!
Потолковав, рыбаки снова принялись за работу; скоро невод был освобождён от рыбы, его свернули, набросили на воз и тихо двинулись в путь по той же дороге, по которой недавно проехал поезд посадника Симского.
Велика была усадьба Солнцева, длинным порядком вытянулась она, словно стройный ряд дружинников перед боем. Чуть не утонула вся усадьба в густом саду. Невдалеке, на отшибе от посёлка и усадьбы, стояла деревянная церковь. Её же окружал погост, а кругом погоста проходил ров, над которым высился невысокий вал. Только в одном месте было оставлено ровное пространство, которое заменяло собою ворота. От этих ворот вела тропинка к паперти церкви, и от неё обвивала другая самую церковь и оканчивалась у алтаря, где возвышалась могильная насыпь с высоким дубовым крестом, окрашенным в чёрную краску, обведённым по краям белой каёмкой.
На могиле, опустив низко голову на грудь, сидел белый как лунь старик. Лицо его было изрыто морщинами, глаза глядели тускло, словно лишившись жизни. У ног старика валялась бобровая боярская шапка, на самом старике, как на вешалке висел охабень.
Не шелохнётся старик, как сел он на могилу, так и замер. Каждый день в эту пору на той же могиле можно было видеть старика.
Старик этот был не кто иной, как бывший любимец-дружинник Александра Ярославича -- Солнцев.
Много он перенёс за эти годы, но всё как-то терпелось, как-то выносилось, благо возле него была его радость, его счастье -- Марфуша. Но когда не стало её, его сразу сломило, не прошло и года после её смерти, как он сделался дряхлым стариком.
И ходит он каждый день на дорогую для него могилу, вспоминает всю свою жизнь, горести её и радости. Так и сегодня сидит он на могиле один со своими думами. Припоминает он, в который раз уже, свадьбу свою с Марфою ненаглядною, битву с левонцами, свою ссору с князем. Это случилось, когда князь согласился с требованием татар явиться с поклоном к хану в Золотую Орду.
Солнцев не мог допустить этого, не хотел верить он.
Между ними произошло объяснение. Мрачным вышел от князя Солнцев. Темнее тучи пришёл он домой и объявил Марфуше, что он теперь человек вольный, не дружинник больше, что в настоящее время быть дружинником один только позор.
Чуть не замерла от радости Марфуша, услышав слова мужа. Теперь уж никто не отнимет у неё его.
Но Солнцеву было тяжело. Опостылел ему Новгород, где на каждом шагу ему вспоминалось прошлое. Скука, тоска одолевали его. Марфуша, обрадованная сначала свободою мужа, не знала теперь, что делать с ним, чем развлечь его. Солнцев с каждым днём делался угрюмее и угрюмее. Нависли чёрные тучи над домом Солнцева. Не раз Марфуша украдкой плакала, не раз Солнцев видел у неё красные, распухшие от слёз глаза, но и виду не подавал, что замечает.
Наконец он решил бросить Новгород и уехать в свою вотчину. Марфа была только рада.
Начались сборы, и не прошло недели, как со двора Солнцева двинулся громадный поезд.
Чуть не затворническую жизнь повели Солнцевы. Запёрлись они в своей усадьбе и зажили тихохонько, любёхонько, редко кто и видел их. В течение нескольких лет к ним никто не заглядывал, а они и рады были этому. Прошло несколько лет, они и не заметили их. День за днём счастливые, похожие один на другой текли незаметно, и маленький Саша рос и рос, он был сильно похож на отца.
Запёрлись они у себя в вотчине, отрешились от всего мира и не знали, что творится в нём. Долетела молва до Солнцева, что князь воротился из Орды, но он равнодушно отнёсся к этому известию.
Долетела до него и другая весть, что князя требуют снова в Орду, что князь на этот раз сам охотно отправляется туда, надеясь спасти Русь, так как Тверское княжество прогневало хана и он начал уже собирать свои толпы и идти наказывать непокорного князя.
Горько улыбнулся Солнцев при этой вести.
-- Благо раз съездил, а теперь уж начнут его туда требовать, -- проговорил он, -- там ему и голову сложить!
Прошло несколько времени, и обрушилась беда, беспощадная, неминучая.
Видит Солнцев, что Марфуша его день от дня хиреет. Заметил он, и сердце упало в нём, словно почуяло что-то страшное.
Долго крепилась Марфуша, долго не говорила она ничего мужу, наконец ей стало невмоготу, и она покаялась ему, что ей давно уж что-то больно неможется, грудушку всю разломило.
Сам не свой ходит по покоям Солнцев, ночей не спит, глаз не смыкает, ни на минуту не отходит он по ночам от своей хворенькой Марфуши. Тает она на глазах, кровью обливается сердце Михайлы.
Тяжко Солнцеву.
Через два месяца Марфа умерла.
Это воспоминание было самым тяжёлым для Солнцева, этих минут своей жизни он не мог вспоминать без слёз. И пошла тоскливая, мрачная жизнь изо дня в день, и стал он ходить ежедневно, аккуратно на могилку. Здесь ему было как-то легче, ему казалось, что он видит свою Марфушу, беседует с нею.
-- Тятя, тятя! -- вдруг послышался невдалеке ребячий голос.
Солнцев вздрогнул, поднял голову и увидел бегущего к нему раскрасневшегося сына и улыбнулся.
-- Что ты, Сашуха? -- ласково проговорил Солнцев.
-- Подь скорей домой, какой-то боярин приехал, тебя спрашивает! -- кричал мальчуган.
Солнцев насупился.
-- Какой такой боярин, что ему от меня нужно? -- проворчал он.
Однако поднял шапку, надел её и медленно поплёлся домой.
На крыльце его нетерпеливо дожидался Симский. Едва увидел его Солнцев, как с юношескою бодростью бросился на крыльцо, обхватил шею Симского и припал к его плечу.
-- Боярин, родимый, -- шептал он, плача, -- голубчик, спасибо, вспомнил!
-- Полно, полно, друже, -- заговорил Симский, -- что ты, никак, плачешь!
-- От радости, боярин, от радости; давно я не видал её, сердечную, всё горе да горе!
-- Слышал я о твоём горе да и сам немало погоревал о боярыне.
-- Что же мы здесь-то с тобой, пойдём в покои, дорогой гость.
-- Эх, друг, друг, -- проговорил Симский, глядя с грустью на Солнцева, -- совсем ты стариком стал.
-- Да, -- тоже грустно улыбаясь, проговорил Солнцев, -- укатали сивку крутые горы.
-- А я тоже с нерадостною вестью к тебе, -- заговорил боярин.
Солнцев молча уставился на него.
-- Князя-то нашего не стало, скончался во Владимире!
Дрогнул Солнцев, бледность разлилась по его лицу; он встал, подошёл к киоту и опустился на колени. Тёплая, горячая молитва полилась об упокоении князя.
-- Не видать нам больше такого князя, -- проговорил он, окончив молитву, -- не было ещё на Руси такого, да вряд ли когда и будет.
-- Да, -- задумчиво проговорил Симский, -- правду сказал владимирский владыка на его погребении, что закатилось солнце земли Русской.
Первое издание: Александр Невский и новгородская вольница. Ист. роман Н. Чмырева. -- Москва: И.Ф. Морозов, 1885. -- 247 с., 5 л. ил.; 23 см.