Рано собрались гости к боярину Симскому на другой день после отъезда князя; в числе гостей находился и Солнцев. Все были веселы, довольны. Старая, враждовавшая с князем партия была уничтожена; оставшиеся, может быть, и не искренно, но всё-таки примкнули к князю. Опасаться было нечего: настало старое, доброе, покойное время.
Один только Солнцев был мрачен; веселье не шло ему на ум. Вот уже три дня прошло с тех пор, как он не виделся с боярыней и не имел об ней никакой весточки. На другой же день стало ему известно, что Всеволожский остался жив, но что делалось у него в доме, ему было неизвестно.
"Два раза оживает, проклятый, ну в третий раз уж не увернётся! И как это не пришиб я его! Ведь теперь замучает он мою голубку, житья ей не даст; а я ещё сказал, что не вернётся он больше! Повидать бы её хоть на минутку, поговорить с ней; да как теперь проберёшься к ней, чай, одной стражи наставил невесть сколько".
И всё пуще и пуще сжимается его сердце, всё глубже и глубже зарывается грусть-тоска постылая, гложет она сердце, сосёт его, словно змея лютая. Угрюмо глядел дружинник на весёлых, пирующих гостей; их веселье ещё более растравляло его тоску.
В покой вошёл ещё один боярин.
-- Чудеса у нас стали твориться, -- заговорил он после приветствий, присаживаясь к столу.
-- Что такое? Аль вести какие? -- посыпались вопросы.
-- Уж на что лучше! То мёртвые из гробов встают, а то ещё и лучше бывает.
-- Да не томи, говори, что такое?
-- Всё, Всеволожский наш!
При имени Всеволожского Солнцев вздрогнул и поднял голову.
-- Аль начудил чего?
-- Чего начудил, над ним начудили!
-- Как так?
-- Да так, какой-то дружинник у него жену украл!
Симский взглянул на Солнцева; тот сделался бледнее стены. Он вскочил с места и, задыхаясь, спросил:
-- Кто тебе это говорил, боярин?
Все с удивлением смотрели на Солнцева: для них непонятно было его волнение.
-- Кто говорил-то? Да родич его Мунин.
-- Когда же украли её? -- дрожащим голосом продолжал спрашивать Солнцев.
-- Да в тот самый вечер, как он воротился домой. Пришёл он ночью, а жены его и след простыл.
-- Врёт Мунин! -- сорвалось невольно с языка у Солнцева.
-- Вот те и раз! Да ты откуда знаешь, что он врёт?
-- Кабы кто из дружинников украл его жену, мне было бы ведомо это! А коли пропала его жена, так он сам над ней что-нибудь злое учинил!
-- И мне тоже сдаётся, -- согласился Симский.
-- Да что вы, бояре?! Кабы что-нибудь он над ней сделал, так постарался бы концы в воду схоронить, а то теперь, чай, двор у него на запоре; всех своих холопов разогнал на поиски и сам вчера же куда-то ускакал на розыски.
Солнцев заметался, отыскивая шапку. Симский схватил его за руку и отвёл в сторону:
-- Ты что это мечешься как угорелый?
-- Пойду искать её, живую или мёртвую!
-- Да где же будешь искать-то?
-- Пока и сам не знаю! А чует моё сердце, что найду её, только какою найду-то, может, мёртвою?
-- Полно тебе, что выдумаешь!
-- Где же ей деваться-то? Ведь я тебе рассказывал всё! А вон говорят, будто он и не видал её.
Симский задумался. В это время вошёл холоп.
-- Тебе что? -- быстро спросил его боярин.
-- Посадника тут нетути?
-- Чай, сам знаешь, что нет! Тебе зачем его?
-- Да там холоп какой-то пришёл, говорит, нужно очень, дело какое-то важное есть до него.
-- Так пускай и идёт к нему, чай, дорогу знает.
-- Был у него, дома нетути; у других бояр был, и там не нашёл, уж сюда пришёл. Коли, бает он, и здесь нет посадника, так предоставь меня, бает, перед очи какого ни на есть боярина.
-- Что за чудо? Погоди маленько, -- обратился Симский к Солнцеву, -- я ту же минуту ворочусь.
Наконец дверь отворилась и вошёл Симский. Лицо его было бледно; он был сам не свой.
-- А какой это там холоп приходил? -- спросили его.
-- Делать ему нечего, он и тревожит, вишь, со шведом ему драться захотелось, так позволения пришёл спрашивать идти за дружиной следом!
Гости рассмеялись. Солнцев нетерпеливо посматривал на Симского; он заметил перемену в его лице и понял, что вызывали боярина именно по делу, его касавшемуся. Он схватил шапку и начал отвешивать поклоны гостям. Симский его не удерживал, но едва только Солнцев скрылся за дверью, как он догнал его:
-- Постой, погоди!
Тот остановился.
-- Дело есть, останься, обожди вон хоть в этом покое, пока все не разбредутся.
-- Да какое дело-то?
-- Эх ты какой! Ну, боярыню твою разыщем, знаю, где она.
Затрясся Солнцев, еле на ногах устоял.
-- Правду ль ты молвишь? Жива ли она?
-- Жива, у себя в дому, понял? Ну, а теперь сиди и жди!
-- Да ведь они, дьяволы, до поздней ночи не уйдут!
-- Да раньше ночи мы ничего и не поделаем; сиди ты только спокойно, всё сделаем!
Скрепя сердце остался Солнцев. Хозяин пошёл к гостям. Те, видя боярина расстроенным, начали расходиться. Симский их не задерживал. Позвав холопа Всеволожского, Петра (а это он приходил), Симский вместе с ним вошёл к истомившемуся Солнцеву.
-- Ну, вот он тебе всё расскажет, -- проговорил Симский, указывая на Петра.
Пётр рассказал всё, что происходило в доме Всеволожского. Дружинник застыл от ужаса при этом рассказе.
-- Что ж, наше дело подневольное, -- продолжал Пётр. -- Я было заикнулся, так он, боярин-то, чуть не убил меня там же на месте. Как ушли мы от него, так он за нами вдогонку чуть не всю челядь свою послал. Я-то убежать успел, а товарища на дерево вздёрнули. На душе у меня так тяжко было, что самому было впору петлю на шею надеть. Господь с ним и с его деньгами-то! Вот как открылся вам, так словно и полегчало на душе.
-- Что же мы сидим-то, что сидим? -- чуть не застонал Солнцев. -- Она, может, помирает теперь аль и совсем померла, а мы тут побасёнки разводим!
Симский невольно взглянул на окно начинало темнеть.
-- Погоди маленько, -- проговорил он. -- Сам знаешь: теперь нельзя разгром делать: светло ещё; вот маленько потемнеет, тогда и пойдём.
-- Можно с Волхова подъехать к саду, дорогу я знаю, никто не увидит.
Симский задумался.
-- Твоя правда. Погоди, сейчас холопов кликну, -- проговорил он, выходя из покоя.
Не более как через полчаса две лодки отчалили от сада Симского. В первой сидели: Симский, Солнцев и Пётр, а в другой пять человек холопов. Солнцев сам работал вёслами; лодка неслась как стрела, но ему казалось, что она еле двигается. Наконец подъехали к густым, купающим свои ветви в Волхове ивам. Лодка ткнулась в берег, и почти в то же мгновение Солнцев очутился в саду. За ним выскочили остальные; в руках холопов были заступы, ломы, за поясами торчали ножи и топоры.
-- Ну, веди теперь! -- обратился Солнцев к Петру.
Тот пошёл вперёд, за ним двинулись остальные. Мёртвая тишина господствовала на когда-то шумном дворе боярина Всеволожского. Словно замер дом; только собака, услышав шаги, лениво тявкнула и спряталась в свою конуру. Пётр вошёл в хоромы. Душа у него была не на месте; он боялся встречи со Всеволожским. Но в доме царила та же мёртвая тишина. Пётр робко подошёл к подвальной лестнице. В последнем покое, как привидение, стояла перепуганная насмерть старуха. Она хотела крикнуть, хотела бежать, но ноги не повиновались, не хватало голоса; она только с ужасом глядела на вошедших.
-- Уберите-ка ведьму! -- приказал Симский холопам, указывая на старуху.
Те бросились на старуху, повалили её на пол и скрутили ей ноги и руки кушаками. Старуха от страха не пикнула.
-- Ну, теперь дальше! -- торопил дружинник.
-- Без света туда нельзя идти! -- заявил Пётр.
-- Что же ты раньше не сказал? -- вскипел Симский. -- Мы дома бы взяли свечей, а здесь где их искать?
-- Вон небось ведьма-то знает, -- проговорил Солнцев, указывая на небезызвестную ему старуху.
-- В поставце! -- еле проговорила та.
В поставце нашли свечи, зажгли и начали спускаться по лестнице. Гул шёл под сводами коридора от шагов вошедших. Пётр внимательно всматривался в стену.
-- Вот здесь, кажись.
-- Ну, ребята, принимайтесь за работу! -- скомандовал Симский.
Грузно ввалился лом в стену. В один миг с грохотом посыпались кирпичи. Стала видна дверь, и из-за неё послышался не то задавленный крик, не то тяжёлый стон.
Этот тяжкий звук, однако, вернул Солнцева к жизни.
-- Жива! -- крикнул он, осеняя себя крестом.
Дверь, однако, была заперта. Дружинник, выхватив у холопа топор, принялся за работу. Искрами летели щепки; не прошло десяти минут, как дверь рухнула. Схватив в руки свечу, Солнцев бросился в подвал. В углу, с широко раскрытыми глазами, в одной изодранной сорочке, с обнажёнными плечами и грудью, протянув руки вперёд, как бы защищаясь, стояла боярыня. Она была словно поражена параличом. Она узнала Солнцева и, принимая его за привидение, пришла в ужас.
-- Миша! Михайло?! -- шептала она в страхе.
-- Я, я, родимая, солнышко моё красное! -- задыхаясь, бросился Солнцев к боярыне.
Вошли остальные и не без ужаса смотрели на ополоумевшую почти женщину.
-- Обманул, обманул, -- говорила между тем боярыня, -- сказал, не придёт, а он меня в могилу с собою унёс, в склеп запер!
"Четыре дня, -- бормотал Симский, -- как с голоду то не померла, а маленько, кажись, рехнулась. Что же с ней теперь делать, куда девать её? Здесь оставить нельзя, вернётся сам, ещё хуже наделает, убьёт, пожалуй".
-- Михайло Осипович, а Михайло Осипович! -- окликнул он Солнцева. -- Боярыню держишь в одной сорочке в подвале, нещто это дело! Одеться ей нужно, а там дальше подумать, что делать с ней. Мы уйдём в покои, а ты проводи её и к нам приходи, там что ни на есть придумаем.
И Симский с холопами начал подниматься наверх, в хоромы.
Вскоре к нему явился и Солнцев.
-- Что же теперь делать? -- спросил его Симский.
-- Не знаю, -- в раздумье заговорил он, -- только мнится мне, что здесь её оставлять нельзя.
-- Вестимо, из могилы добыли да опять старому дьяволу на растерзание отдавать? А он, того и гляди, явится.
-- Нетто к посаднику её отвести, пусть он вступится.
-- К посаднику?.. Вестимо, он должон вступиться, на то он и посадник, только ладно ль это будет?
-- Почему же не ладно-то?
-- А то что посадник должон будет дело разобрать, шум подымется; сам узнает, где его жена, волей иль неволей опять возьмёт её для измывания. А по-моему, так сделать, чтобы он не знал и не ведал, где боярыня! Пропала, мол, без вести, украли её лихие люди -- и конец; пускай ищет ветра в поле.
-- От него, старого, не укроется, что это мы с тобой взяли боярыню.
-- Что ж он, дух свят, что ли?
-- Не дух свят, а старуха выдаст.
-- Старуха отродясь меня и не видывала и не ведает, кто я.
-- Меня видывала.
-- Что ж за беда? У тебя её не найдут, да опять как ему и шум-то поднимать? Ведь не одни мы ослобоняли боярыню, народу с нами не мало было, зашумит ежели, так на свою же голову.
-- Да нетто холопам против боярина поверят? Скрыть-то её, я сам знаю, следовало бы, только, коли не к посаднику, уж и не знаю куда, ума не приложу.
-- Постой, погоди! -- вдруг оживился Симский. -- Погоди, Михайло Осипович, никак, я придумал!
-- Что такое? -- встрепенулся дружинник.
-- К посаднику ни мы с тобой не пойдём, ни боярыню ни пустим, а метнёмся мы с тобой да с нею совсем в другую сторону.
-- Куда такое? Говори!
-- Пойдём мы ко владыке да и поведаем ему всё.
Солнцев при имени владыки невольно вздрогнул; он понимал, что, рассказывая о Всеволожском, нужно будет рассказать о себе, о своём грехе. Как взглянет ещё владыка на их проступок, не осудит ли он их больше, чем Всеволожского.
-- Ну, что задумался-то? -- нетерпеливо спрашивал его Симский. -- Раздумываться тут долго нечего, не у себя в дому, а в чужом. Того и гляди, нагрянет хозяин со всею челядью, тогда ау! Силой возьмёт боярыню.
-- Да что же владыка-то сделает? -- нерешительно спрашивал Солнцев.
-- Там пусть как хочет, а вступается; это его дело, пускай прячет у себя.
-- Где же владыке прятать её? Да он от одного зазора не сделает это.
-- Какой же такой зазор? Он на то и владыка, чтобы заступаться за тех, кого обижают, а он зазор! Мало ль у него монастырей женских, пускай пошлёт в какой-нибудь на время, а там дальше придумает, что сделать. Никто и знать не будет, где она, раз, а дугой-то, что ежели и узнают, так из-за монастырской стены не больно скоро твою боярыню выхватят.
-- Ну, коли так, так и будет, -- не без сомнения проговорил Солнцев.
-- Иди же, веди боярыню, да прямо ко владыке и махнём.
-- Как, сейчас же ночью? Да владыка теперь небось почивает.
-- А когда же к нему идти? Среди белого дня, что ль, чтоб весь честной народ видел, как мы к нему боярыню поведём? Да где же она ночь-то будет? Не у тебя ль?
-- А у владыки где она будет?
-- Небось, не оставит у себя, а ночью-то мы её и сплавим, никто знать и ведать не будет.
Солнцев, ничего не отвечая, отправился к боярыне; та сидела уже одевшись; но четырёхдневное заключение, голод и холод, страх и ужас одиночества в тёмной могиле сделали своё дело. Минутное возбуждение миновало, полнейшее бессилие овладело боярыней, она была бледна как мел, глаза полузакрыты, руки как плети бессильно висели вдоль стана, она, казалось, дремала.
-- Марфуша, люба! -- окликнул её тихо Солнцев.
Боярыня хотела подняться, но ноги не повиновались ей, и она снова села на лавку.
-- Неможется, светик, -- с какою-то странною улыбкою проговорила она, -- ноженьки не служат.
Солнцев бережно взял её на руки и вынес из опочивальни.
-- Что? Аль нездорова? -- спросил Симский, увидев дружинника с боярыней на руках.
-- Сам видишь, как же мы её с собой к нему-то поведём, совсем негоже.
-- Дорогой потолкуем об этом, а теперь айда в путь, к лодкам! -- говорил боярин, направляясь к выходу.
Вскоре лодки двинулись в обратный путь.
-- Боярыню и впрямь нельзя брать с собой, -- заметил Симский.
-- Уж я не знаю, что и делать? Ей спокой нужен, измаялась она, -- отвечал Солнцев.
-- А кончить всё ныне нужно. Нетто ко мне её завести да оставить там, пока мы не вернёмся.
-- А опаски никакой нет?
-- Какая же опаска? Холопы у меня верные, ни один не обмолвится, да и долго ль ей придётся пробыть у меня: сегодня же небось и свезём.
-- Куда же её, хворую, везти?
-- Там скорей, чем где, выходят её.
Боярыня немного пришла в себя и слышала последние слова Симского.
-- Погоди, родимая, здесь; я вот с боярином пойду, скоро вернусь.
-- Куда же ты пойдёшь-то? -- с тревогой спросила она.
-- Недалечко, защиты тебе искать, -- отвечал Солнцев.
-- Боязно мне тут, все чужие, никого не знаю я.
-- Чего бояться-то? Ты в хорошем дому, в добрых руках.
Боярин в дружинником ушли. Было уже поздно, но когда они вошли на митрополичий двор, то в окнах покоев владыки светился ещё огонь.
Не без душевной тревоги входил Солнцев ко владыке, который в свою очередь был немало удивлён поздним посещением незваных-непрошеных гостей.
Те подошли под благословение. Владыка благословил их.
-- Что так поздно? Аль приключилось что?
-- Прости, святой владыка, за то, что потревожили покой твой, только и впрямь приключилось страшное дело! -- заговорил Симский и начал в коротких словах рассказывать о заключении боярыни, о том, как освободили её.
-- Знал я, что злодей он, великий злодей, -- тихо говорил владыка, -- а этого не ждал я и от него. За что же это он её в погреб живую-то, ведь, чай, что-нибудь и было? -- спросил он, немного помолчав.
-- Было, владыко! -- вспыхнув, говорил Солнцев.
Владыка пытливо взглянул на него.
-- Что же было-то? Виновата, знать? -- спросил он мягко.
Солнцев несколько мгновений молчал.
-- Нет, святой Владыка, не виновата она, а виноваты во всём злые люди.
И повёл он рассказ о своём детстве, о детстве боярыни, о первой с нею встрече, обо всём, что было, не без труда рассказал он и о последних своих свиданиях, ничего не утаивая, каясь как на исповеди.
При последних словах лицо владыки сделалось серьёзно, брови нахмурились, глаза потупились. С дрожью в голосе, с замиранием сердца кончил свой рассказ Солнцев. Владыка молчал и что-то обдумывал.
-- Велик грех совершили вы оба, -- наконец тихо промолвил он. -- Сильно согрешили вы и перед людьми и перед Господом.
-- Зачем же люди разлучили нас? -- робко проговорил Солнцев.
-- Бог ещё и большие грехи прощает, -- вмешался молчавший до сих пор Симский.
-- Когда с чистым сердцем раскаиваются перед ним и не повторяют греха, -- заметил владыка. -- Какой же вы у меня защиты просите?
-- Защитить, святой владыка, боярыню.
-- Как же я могу защитить её?
-- Если Всеволожский возвратится и узнает, где она, -- он возьмёт её и, пожалуй, сделает ещё что-нибудь хуже. Вот мы и пришли к тебе, владыка, земно кланяться; возьми её пока что к себе, -- говорил Симский.
Владыка с изумлением смотрел на говорившего.
-- Куда же я дену её?
-- Мы хотели просить тебя поместить её на время в монастырь, чтоб никто не ведал, где она, благо сам муж пустил молву, что она без вести пропала, -- говорил Симский.
-- Не складно мне, боярин, мешаться в мирское дело, -- как бы в раздумье проговорил владыка.
-- А коли ты не вступишься, тогда кому же и вступиться-то помимо тебя!
-- У вас есть посадник, к нему пойдите, он и вступится.
-- Что ж посадник сделает? Он отдаст боярыню мужу на издевательство, да и нас ещё станут судить за то, что мы выручили боярыню.
-- А вы хотите, чтобы я ваш грех покрыл?
-- Нам думалось, что мы доброе дело сделали; а коли, по-твоему, грех спасти человека, не дать ему умереть без покаяния от холода и голода, тогда уж не знаю, что и добрым назовут, чем и душу свою спасать? -- обидчиво проговорил Симский.
Владыка с лёгкой усмешкой взглянул на него, но не сказал ни слова. Наступило молчание.
-- Вот что я вам скажу, -- наконец заговорил владыка, -- вот этот молодец с боярыней великий грех учинили. За это я на него епитимию наложу. А просьбу вашу, пожалуй, исполню, дам приют вашей боярыне, только и на неё наложу епитимию: пусть она в монастыре грех свой замаливает.
Боярин и Солнцев начали благодарить владыку, но тот остановил их.
-- Погодите, -- говорил он, -- небось её хватятся и искать станут, само собой в монастыри заглянут. Только искать будут не здесь, не в Новгороде, потому после тех страстей она куда-нибудь подальше должна сбежать.
Боярин с дружинником не понимали, к чему он речь клонит.
-- Здесь её искать, значит, не станут, -- продолжал владыка, -- так мы её в здешнем монастыре и спрячем: пусть себе в келейке сидит, никуда не выходит, никто её и не увидит и не найдёт; сейчас я дам вам грамотку к матери игуменье, вы её туда и отведёте.
Он встал, подошёл к столу и начал писать.
-- Ну вот, возьми это, боярин, -- обратился он к Симскому, -- и отвези грамотку вместе с боярыней, а тебе в наказание за твой грех я запрещаю не то чтобы ходить в монастырь, а провожать и боярыню, чтобы ты и не знал, в какой она келье, и не видался бы с нею никогда, пока жив её муж; помрёт он, тогда ваше дело, женитесь. А теперь ступайте, мне пора и на покой, -- закончил он, благословляя своих гостей.