Может быть, Симский и не был уверен во владыке, но во всяком случае он не обманул боярыню, обещав добыть ей разрешение от обещания идти в монастырь. Это разрешение он принёс ей на другой же день.
Не верила ушам своим боярыня.
-- Чего разрешение, -- говорил весело Симский, -- владыка и на свадьбу тебя благословил.
Закраснелась боярыня, зарумянилась, не верилось ей её счастью.
-- Ох, боярин, столько я горя натерпелась за всю свою жизнь, -- говорила она, -- что и не верится мне теперь ничему хорошему.
-- Эх, боярыня, не век же веченский горе тебе мыкать, -- утешал её Симский, -- пора и счастье испытать. Вот приедет друг сердечный, Михайло Осипович, мы весёлым пирком и за свадебку, а я вот каким дружкой буду, сама увидишь!
Боярыня смеялась, была весела, счастлива.
Снова стала она расцветать, снова молодость начала возвращаться к ней.
Прошла неделя, и вдруг боярыня затуманилась, почуяла она, что что-то неладно начинает делаться с ней. Перепугалась насмерть.
-- Не знаю, -- раздумывала она, -- как это бывает, а чудится мне, что я матерью стала!
Страх охватил её при этой мысли.
-- Господи! Хотя бы Михайло скорей ворочался, что я буду без него делать, -- томилась она, -- сраму-то, сраму что будет. Ведь никто не скажет, что от мужа ребёнок. Какой муж! Сколько лет жила с ним, ничего не было, а как не стало его, так и ребята пошли. Господи Боже? Куда же мне теперь девать свою головушку бедную!
Сидит боярыня и слезами заливается.
"А хорошо было бы, кабы он поскорей вернулся, -- в другой раз думается ей. -- Хорошо бы, уж куда хорошо, у нас бы мальчик был, непременно мальчик, -- мечтает она, -- и весь в Михайлу! Как бы я любила его, Господи, как бы любила".
И снова загорается краска на её лице при этих мыслях, снова глаза искрятся счастьем.
Прошло ещё несколько дней. Встала боярыня утречком рано, в эту ночь особенно что-то плохо спалось ей. Встала она, и какая-то кручина явилась на сердце, словно беду какую чует.
"Чтой-то только делается со мной? Знать, это всё от этой болезни моей", -- думает она.
И ходит боярыня из угла в угол по хоромам, не находит места себе. Тошнёхонько ей. Вдруг до неё донёсся шум с улицы.
-- Знать, опять что-нибудь неладное, что за вольница народ, что за разбойник! -- говорит она.
Послышался стук в ворота; видит, холоп побежал к ним, отворяет их.
"Кого это Бог даёт? Не боярин ли?" -- думается ей.
Ворота распахнулись, и в них как молния верхом на коне влетел всадник, подскакал к крыльцу, соскочил с коня и стал его привязывать.
-- Михайло! -- вырвался крик у боярыни. -- Михайло, родимый, голубчик! -- дрожа всем телом от радости, кричала боярыня, бросаясь навстречу любому.
-- Светик ты мой, радость моя, -- шептала она, обвивая руками шею дружинника.
-- Марфуша, Марфуша! -- говорил бессвязно счастливый Солнцев.
-- Приехал, родимый, заждалась я тебя, голубчик ты мой! Думала сначала, что убили тебя, панихидку по тебе служила!
Солнцев не говорил ничего, у него не находилось слов, он только глядел на свою красавицу боярыню и не мог оторвать от неё глаз.
-- Теперь уж не расстанемся никогда, правда, мой желанный? -- спрашивала боярыня, ласкаясь и прижимаясь к Солнцеву.
-- Зачем, голубка, расставаться, теперь нужно о свадьбе думать, чем скорей повенчаемся, тем лучше, на этой бы неделе свадьбу сыграть.
-- А что я тебе, Мишутка, молвлю, какое слово, -- закрасневшись, проговорила боярыня.
-- Какое такое, Марфуша?
-- Нагнись, давай ухо!
-- Ухо? Зачем? -- удивился Солнцев. -- Говори так, ведь здесь никого нет!
-- Нет, нельзя так, нужно на ухо, -- стыдливо говорила боярыня.
Солнцев с улыбкой нагнулся и подставил ей ухо. Боярыня, раскрасневшись, закрыв глаза, тихо прошептала несколько слов.
-- Да неужто правда? -- радостно воскликнул Солнцев.
-- Правда, правда! -- конфузясь, говорила Марфуша.
-- Ласточка ты моя сизая, голубка ты моя, Марфушенька, вот уж подлинно-то обрадовала ты меня! -- говорил весело Солнцев, обнимая боярыню и целуя её. -- Это нам Бог за всё наше горе посылает!
Вдруг он остановился и начал внимательно вслушиваться.
-- Что ты, касатик, что, родимый? -- тревожно спросила боярыня.
-- Никак, всполох бьют! -- проговорил, прислушиваясь, Солнцев.
-- Какой всполох, Господь с тобой!
-- Так и есть всполох, вечевой колокол, -- говорил дружинник, поднимаясь и выпуская из рук боярыню.
-- Тебе-то что? Ну, всполох так и всполох, нешто редко его бьют; вон тут раз без тебя корова вече созвала.
-- Как корова? -- удивился Солнцев.
-- Да так, хозяин её обижал, кормил скверно, она ушла да и давай с голоду верёвку грызть, что к вечевому колоколу привешена; народ и сбежался, -- рассказывала боярыня.
-- Ну и что ж? -- засмеялся Солнцев.
-- Заставили хозяина кормить её! -- смеялась в свою очередь боярыня.
-- Ну, сегодня знать не корова собирает вече; когда я ехал, народу на улицах видимо-невидимо было, -- говорил Солнцев, -- должно, что-нибудь да не так.
-- Что-нибудь пустое, -- говорила боярыня.
-- Что-то, чует сердце моё, неладное! -- тревожно говорил дружинник. -- Узнать бы надо.
В это время звон прекратился.
-- Что же это, Миша, не успели свидеться, а ты уж и уходить хочешь!
Солнцеву самому не хотелось расставаться с боярыней, и он остался.
Прошло более часа; на улице послышался страшный шум. Солнцев снова вскочил.
-- Нет, Марфуша, идти надо, -- решительно заявил он, -- что-то неладное творится.
-- Господи, да когда же это покой настанет, -- взмолилась со слезами боярыня. -- Маешься, маешься, час какой-нибудь выпадет, и то отнимают. Вот треклятый-то народ!
-- Марфуша, голубушка, да ведь я не надолго, я узнаю только, что на вече было что за шум такой, -- успокаивал её Солнцев.
Выскочив на улицу, забыв про коня, поспешно бросился дружинник к Ярославову двору.
Народ с дубинами, с топорами метался в разные стороны; лица всех были ожесточены, глаза блестели злобою, ненавистью.
-- Друг, скажи, что такое, зачем вече? -- обратился Солнцев к одному из бегущих.
Но тот только злобно взглянул на него и побежал дальше. В это время Солнцев натолкнулся прямо на Симского. Тот был вооружён, вместе с ним бежал также и княжич Василий Александрович!
-- Боярин, слава Тебе Господи! -- закричал, обрадовавшись, Солнцев. -- Скажи на милость, что приключилось?
-- Ступай отсюда, тут тебе не место! -- с сердцем проговорил Симский.
Ахнул дружинник. Не ожидал он такой встречи, такого приветствия.
-- Ты за что же осерчал-то? Скажи хоть, что приключилось?
-- А то, что твой князь вместе с посадником продают нас татарам!
-- Христос с тобой, что ты, в уме ли, боярин!
-- С посадником расправились, разнесли окаянного на куски, теперь очередь за татарами, что у князя спрятаны, не выдаст добром, силой возьмём их, а уж живых отсюда не выпустим.
Солнцев не верил ушам своим. "Зачем же здесь княжич?" -- думалось ему.
-- Зачем же здесь княжич? -- повторил он вслух вопрос свой.
-- За правое дело стоит он, за честь новогородскую! -- отвечал за княжича Симский.
-- Против отца идёт! -- невольно вырвалось у Солнцева.
Гневно за эти слова взглянул на него княжич.
-- Ну, разговаривать нечего, собираться скорей нужно! -- говорил Симский, бросаясь бежать дальше; за ним вдогонку пустился и княжич.
"Спешить надо, к князю спешить!" -- мелькнуло у Солнцева.
И он пустился в свою очередь бегом к княжескому двору.
"Эх, коня забыл", -- подумал он с досадой.
Приходилось бежать мимо Ярославова двора; с ужасом увидел Солнцев, как там тешился обезумевший народ над изуродованным трупом посадника.
Он вбежал на княжеский двор.
Князь нетерпеливо ходил по покою.
-- Что не идёт он? -- говорил он о посаднике. -- Пора бы и вечу кончиться, аль без драки не обошлось? Ох, вольница, вольница, горе только с тобою!
В покой вбежал бледный, задыхающийся Солнцев. При виде его князь улыбнулся.
-- А, Михайло воротился! Ну слава Тебе Господи, -- ласково проговорил он.
-- Беда, князь, сзывай дружину скорей! -- проговорил Солнцев вместо ответа.
-- Какая беда?
-- На вече убили посадника, сейчас сам видел, как над его телом тешатся, собираются к тебе все, хотят силой взять татар!
-- Силой, у меня? -- грозно проговорил князь. -- Нет, пусть они сначала за старика посадника расплатятся.
-- Прости, княже... -- начал было, но остановился Солнцев.
-- Что такое?
-- С ними вместе... к ним пристал, -- продолжал Солнцев, но снова замялся и остановился.
-- Да говори, Михайло, толком, кто пристал, к кому пристал?
-- К ним, к бунтовщикам...
-- Да кто же... кто?
-- Страшно молвить, княже! Княжич Василий Александрович.
-- Лжёшь, Михайло, лжёшь! -- побледнев, проговорил князь.
-- Истину молвлю, княже, сам своими глазами видел.
Эта весть будто подкосила князя, он едва устоял на ногах.
-- Сын... на отца!.. -- беспомощно проговорил князь, опираясь рукой на стол. -- Свету конец, что ли? -- продолжал он. -- Вот что, Михайло, -- вдруг энергично заговорил он, обращаясь к Солнцеву, -- беги, скорее созывай дружину, нужно поучить бунтовщиков.
С убитой душой бросился Михайло исполнять приказание княжеское. Тяжко ему было за боярина Симского.
"И что попритчилось ему? -- думал дружинник. -- Ополоумел совсем, белены словно объелся".
Созывать, однако, дружины ему не пришлось. Все дружинники, услышав новгородские новости, зная о бунте, сами без приказа бросились на княжеский двор. Вскоре воротился и Солнцев.
Князь вышел на крыльцо, ему подвели коня; он бодро вскочил на него и поехал к площади, за ним двинулась и дружина.
Площадь кипела вооружённым народом, впереди всех были княжич Василий и Симский.
Гневом загорелись глаза Александра Ярославовича при виде вооружённого сына. Он скомандовал дружине -- и та бросилась на нестройную толпу бунтовщиков.
-- Не бейте, а вяжите их, расправа после будет! -- послышался голос князя.
Толпа между тем заколыхалась и бросилась в стороны. Дружинники начали хватать бегущих и вязать их.
Князь поехал по городу. В каких-нибудь два часа Новгород был усмирён.
"Глупый народ, -- думал с грустью князь, -- сам не знает, чего хочет, сам на себя беду накликает и головы свои из-за этого кладёт. Когда только в Новгороде порядок и правда настанут?"
Он въехал на двор; там окружённые дружинниками стояли со связанными руками бунтовщики, между ними находился и княжич, только из уважения к сану свободный, не связанный.
-- Ему-то что ж за свобода? -- строго спросил князь. -- Он лучше других, что ль? Его вина ещё больше. Свяжите и его!
Побледнел княжич, со злобою стиснул зубы и гневным взглядом проводил отца, всходившего на крыльцо.
"Что с ними теперь делать? Судить их? Коли так, мне придётся самому судить их, не отдавать же их на суд вечу. А каков мой суд? Они провинились, стало, наказать их нужно, чтоб другим не в повадку было!"
-- Что же теперь делать с ними? -- спросил Александр Ярославович задумчиво.
-- Повадки, княже, давать им не след, хоть раз поучить их надо, а то дашь спуску, они и в другой раз смуту затеют, -- отвечали дружинники.
-- Я и сам так мыслю, -- молвил князь. -- Наказать нужно, только как наказать-то?
-- Как наказать? А так, княже, чтобы страх на всех нагнать!
-- В княжиче ты сам волен, ему можно по юности и отпустить вину, а остальных следовало бы казнить смертию.
Князь вздрогнул, на его лице показалась краска.
-- Коли наказывать, -- твёрдо молвил он, -- так наказывать всех одинаково.
Все молчали.
-- И я то же молвлю, что молвил и князь, -- заговорил Солнцев. -- Все одинаково виноваты, всем и наказание должно быть одинаковое!
Князь быстро взглянул на Солнцева.
-- А у нас на Руси, -- продолжал тот, -- ещё николи не важивалось, чтобы кого из княжеского рода казнили смертию.
-- Да нетто мы говорим, чтобы княжича казнили? Мы про других!
-- Про кого такого? Не про тех ли, что на дворе связанные стоят?
-- Вестимо, про них!
-- Да нетто они только и виноваты? Виноваты они тем, что в руки попались. А уж коли казнить за бунт, так надо казнить весь Новгород, потому он весь бунтовал!
-- Нельзя же, Михайло, им и повадку давать, -- проговорил князь.
-- Твоё дело, княже, я только молвил то, что думал! -- сухо проговорил Солнцев.
-- И смертью казнить не дело, -- продолжал князь, -- и так отпускать негоже, а думаю я так сделать: запереть их всех в тюрьму.
-- Что ж, коли присудил в тюрьму, так в тюрьму их и засадить, -- подтвердили дружинники. Солнцев сидел насупившись и угрюмо молчал.
-- Так тАк тому и быть, -- молвил князь, -- идите да скажите, чтоб их отвели туда.
-- А как же княжича? -- спросили дружинники.
-- Что же княжич? Он такой же бунтовщик, и его туда же.
Дружинники вышли, остался один Солнцев.
-- Что, Михайло, аль молвить мне что хочешь? -- спросил его князь.
-- Милости хочу просить, княже!
-- Милости? Какой?
-- Отпусти, княже, боярина Симского, не виноват он!
Князь нахмурился.
-- Как же не виноват, коли он впереди всех бунтовщиков был, коли он коноводом был! И как же я отпущу его, коли остальные будут в заключении, ты видишь, я и сына не пожалел.
-- Я про княжича не молвлю, в нём твоя воля, а я прошу тебя за Симского. Не виноват, говорю. Ты сам знаешь, как он дрался на Неве со шведом, дрался за честь Новгорода, и теперь он отстаивал честь Новгорода же, тяжко ведь вольному боярину покоряться татарве поганой. Слушай, княже, никто так не был предан тебе, как боярин Симский; отпусти же его, это для меня будет великая от тебя награда!
-- Отпустить его -- отпустить значит всех, это тоже будет не дело, -- говорил князь, -- ты сам сказал, что все одинаково виноваты, за что же я одного помилую, а другие в тюрьме будут сидеть?
-- Отпусти всех! -- тихо произнёс Солнцев.
Князь в изумлении уставился на него.
-- Что ты, Михайло, молвишь?
-- Отпусти, говорю, всех!
-- Чтоб нынче они опять бунт затеяли?
-- Не затеют они, князь, теперь ничего, увидали, что им не под силу бороться с тобой, смирились они, правду молвлю тебе.
Князь задумался.
-- Погоди, Михайло, подумаю.
-- Опять и то, княже, когда они пошли против тебя бунтом, ты вправе был усмирить их, а наказывать не вправе, скажут, вольности их нарушаешь. Соберут вече да тихонько, без всякого бунта, и поклонятся тебе!
Лицо князя затуманилось при последних словах.
-- Не из-за княжения, Михайло, я бьюсь. Нет, люб и дорог мне самый Новгород; жаль мне его гибели да разрушения; сам знаешь татар, чай, понимаешь, что они сделают, если отказать им в дани? Ведь они пустыню сделают изо всей области, камня на камне не оставят в городе, вот о чём болит моё сердце. А они и понимать этого не хотят, толкуют одно: вольность да вольность. Заплатят дань, вольность эта при них же останется, не будут они знать и видеть у себя татар, не то что в остальной Руси, где засели поганые. А не заплатят, куда и вольность их денется, поделаются просто холопами татарскими, не ведают они этого, не понимают, да и понять не хотят. А нетто мне любо было глядеть на нынешнюю свалку, нетто любо кровь лить! Один Бог знает, как тяжко на сердце! -- проговорил князь со слезами.
Солнцев угрюмо молчал, уставившись в пол, не мог он не согласиться с князем.
-- Опять и то, -- продолжал тихо князь, -- нетто хорошо они сделали, убивши старика посадника? За что они пролили его кровь? Что ж, и это простить им?
-- Князь, да кого же обвинить в этом убийстве, небось голытьба это сделала!
Князь молчал, по-видимому не зная, на что решиться. Молча прошёлся он по палате.
-- Ну, ин быть по-твоему! -- проговорил князь, останавливаясь перед Солнцевым. -- Пусть будет так, пойди отпусти их всех.
Вспыхнул от радости Солнцев, чуть не земной поклон отвесил он Александру Ярославовичу.
-- По смерть, княже, не забуду твоей милости, -- говорил он, кланяясь вторично, -- голову свою положу за тебя, живот свой отдам!
-- Что это ты за Симского так хлопочешь? -- спросил, улыбаясь, князь.
-- Как же мне не хлопотать за него, княже, когда он для меня пуще брата, да что брата, отца родимого; он меня и от смерти спас! -- говорил Солнцев.
-- Да, да, помню, -- молвил князь, -- так ступай и выпусти их.
Солнцев снова отвесил поклон и торопливо направился к двери. |
-- Постой, погоди, суровым голосом заговорил князь.
Солнцев с тревогой взглянул на него.
-- Отпусти только новгородцев, а княжича оставь там!
-- Княже, помилуй! -- решился просить Солнцев.
-- Не проси, Михайло, -- перебил его князь, -- он виновнее всех, он против отца пошёл, на отца руку поднял! Теперь ступай.
Солнцев спешно вышел из палаты.