"И то, и сё". 1769 г.

Июль, 28 неделя.

Господин сочинитель "И того и сего"!

Вы, я думаю, извините меня великодушно, что я, не будучи вам знаком, осмелился к вам адресоваться. Несколько дней рассуждал я, у которого бы из сочинителей испросить позволение к переписке в таком намерении, что если в праздное время случится попасться такой мысли, которая ползу или удовольствие обществу принесть может, не пропустить напрасно. Не познав же склонности искать знакомства казалось мне делом безрассудным; для чего прошедшую неделю, собрав все листки, еженедельно издаваемые и ежемесячно обещанные, и прилагал всевозможное старание по свойству сочинений составить хотя малое понятие о качествах сочинителей наших. Признаюсь вам чистосердечно, что прежде нежели прочёл сочинение каждого, не на вас упал мой жребий. Древность почитать всем нам свойственно; почему "Всякая всячина", как праматерь, овладела было моим желанием, но забыл, что старость имеет свои слабости, и что с уменьшением телесных сил, ослабевают вместе и душевные дарования. Приведя сие на мысль, рассудил я прежде прочесть последний листок ее сочинений. Но как я удивился, увидев её начинающею учиться лягушачьему языку с крайним сожалением сердца познав сие её состояние. "Боже мой! - сказал я тогда с внутренним соболезнованием, - вот как Тебе угодно было в свет произвести человека. Чрез несколько лет и я "Всякой всячине" подобен буду, потерявши то, что украшает человечество, возненавижу, может быть, и я так же людей, как она возненавидела, и буду стараться искать тех совершенств в презренных тварях, которые Тебе угодно было дать избраннейшей из них. Сего уже довольно было, дабы переменить мое намерение и от старости ослабевающий разум оставить в покое. Потом попалось мне в руки сочинение Господина Трутня. Сей человек, показалось мне, объявил себя неприятелем всего рода человеческого. Тут кроме язвительных браней и ругательства, я не нашёл ничего доброго; для чего послал я к одному моему приятелю попросить ещё несколько листков его же журнала: но что я увидел? Здесь грубость и злонравие в наивысочайшем блистали совершенстве; его ведомости соплетены были из ругательства и поношения ближним, и если б ему верить, то бы надлежало возыметь совершенное от всех людей отвращение; но я подумал, что и он человек же, и что может быть, пороки, которыми язвит других, ему ещё более всех свойственны; и как он описал себя весьма праздным, то сие наипаче утвердило меня в сем мнении, по колику праздность есть кормилица пороков, в нежных которой объятиях созревают сии благословенные плоды весьма поспешней, нежели под тернием трудолюбия; то сие рассуждение принудило меня возыметь противное мыслям его о нём заключение. Будучи же всегдашний друг общества, в числе которых полагая и самого себя, не мог согласиться с ним, что бы наслаждаться других поношением. "Адская почта" хотя наименованием своим меня и не устрашает; но как она весьма нова и имеет некоторые ещё невразумительные намерения, почему о ней никакого заключения сделать невозможно; притом же я с самого младенчества к духам адским толикое получил омерзение, что не только переписки с ними, но и получение писем чрез курьера сего рода, мне не нравится; и для того её оставляю. Наконец, читая издание ваше, удовольствовал моё желание. Оно показалось мне самым невинным упражнением, приносящим иногда пользу, иногда увеселение. Я не приметил в нем ни грубости ни невежества, ни так же язвительной критики. Сие привело меня возыметь к Вам особливое почтение и просить позволения о переписке с вами, хотя вам переписка с неучёным и не принесет великой славы, но вы можете из сего составить некоторую себе честь, подавши способ рассуждать человеку, исправляя его погрешности; а наипаче умножите имеющееся к вам почтение искреннего Вашего слуги Д. П.

Ответ.

Иметь с вами переписку от всего моего сердца желаю, но притом прошу иметь к нам снисхождение, ибо мы не Цицероны, но и в том находятся погрешности, следовательно, извинения вашего мы недостойны.

Михайло Чулков.

1769 г.