( на Троицын день )
Не смейся, Муза, мне, а я не хохочу,
Что из пустого класть в порожнее хочу,
Намеренье мое горох лепити в стену,
Бериозкам положить в семик цену,
Чтоб красны девушки поутру пробудясь
И лучше, как они умеют: нарядясь,
Без торгу брали их и ставили в кружочек
Сбираясь на берег иль инде на лужочек,
Но прежде нежели плясать они начнут,
Я мысленно еще слетаю в Волхов пруд,
Что мутная река сперва именовалась,
И после Волховом она уже назвалась,
Рассыплю на брегу наметанной бугор,
Где спит тот князь и волхв и с ним богов собор,
Которых прежде здесь славяне почитали,
И кои уж давно почтенье потеряли.
Как молвить например: Перун громовой бог,
Которого они дубьем свалили с ног,
И бросили в реку на веки там купаться,
Чтоб перестали их невежеству смеяться.
Второй степенной бог Волос, или Велес
Из храма своего чуть ноги лишь унес,
Как начали тузить в бока и в лоб и в зубы,
Завыли Лада, Дид, Белбоги и Дашубы,
Догода, Коляда, Купало и Услад,
Святовит деланной весьма на чудной склад.
Ягая баба, Чур, Полкан и Симаергла,
Ужасный Чернобог, что в ад судьбина свергла,
Летели из домов, как черти с небеси,
Пощады не было, хоть сколько ни проси,
Очистили они и улицы, и храмы,
Невежество богов и всё повергли в ямы.
Язычество сие мещане здесь клянут;
Незнаньем же к нему ещё довольно льнут.
Семик - веселый день, его не пропускают
И в песнях тех богов почасту вспоминают...
Да что ж за крик такой народы затевают?
Неужто песенки к берёзке припевают?
Ведь только что теперь во граде рассвело
И солнце из-за гор недавно как взошло;
Я чаю, многие от сна не пробудились,
Которые вчера по рощам веселились.
Трактирщики теперь ещё ложатся спать;
Хоть целовальникам вы дайте, матки, встать.
Постойте, девушки, ведь рано забавляться,
Позвольте с разумом и мне, друзья, собраться.
Не слушаете вы, крича, разинув рот,
И вижу, вас идёт ужасный ( то есть обильный, неимоверно огромный) хоровод.
Да что же личики уж ваши покраснели?
Конечно, от того, что рано вы запели.
Однако, осмотрясь, прощения прошу
И извинение девицам приношу:
Я баб почёл за них, не зная в этом моды,
Что рано девушки не ходят в хороводы...
" Берёзка" шествует в различных лоскутках,
В тафте и в бархате, и в шёлковых платках.
Вина не пьёт она, однако пляшет,
И лентами тряся, руками дивно машет.
Пред нею скоморох неправильно кричит.
Ногами в землю он, как добрый конь стучит,
Танцует и пылит, иль грязь ногами месит,
Доколе хмель его совсем не перевесит.
Там дама голосит, сивухой нагрузясь,
В присядку пляшучи, валится скоро в грязь,
Потом другая вмиг то место заступает,
Которая плясать вельми искусно знает,
Танцует голубца, танцует и бычка,
И пыль столбом летит с-под каблучка...
Там сделан огород, берёзки все в кругу,
Верхушки же у них согнуты все в дугу;
В средине стол стоит, без скатерти поставлен,
Но столько кушаньем казался мне задавлен,
Что хлеб, соль хороши, тому свидетель я:
Ватрушки были тут, вдруг снятые с огня,
Оладьи, калачи, блины, пирог и пышки,
И, можно так сказать, все к празднику коврижки.
Вакханки таковы: попляшут, покричат,
Приступят ко столу и множество съедят;
Но только кушают, казалось мне, без вилки,
Однако с помощью наполненной бутылки.
Частенько и в кабак с бутылкой посылают
И в складчину её сивухой наполняют.
1769 г.