Опредѣлить время созданія "Цимбелина", какъ и многихъ другихъ пьесъ Шекспира, до сихъ поръ не вполнѣ еще удалось критикѣ. Корифеи шекспировской критики въ Англіи и въ Германіи и понынѣ продолжаютъ споръ о томъ, какой годъ слѣдуеть считать годомъ созданія "Цимбелина". Извѣстно, что пьеса эта напечатана въ первый разъ въ знаменитомъ изданіи in-folio 1623 года; тамъ она помѣщена въ концѣ отдѣла "трагедій", вслѣдъ за "Антоніемъ и Клеопатрой" и заканчиваетъ собою весь томъ. Изъ такого размѣщенія пьесъ въ первомъ изданіи драматическихъ произведеній Шекспира, предпринятомъ черезъ семь лѣтъ послѣ смерти поэта актерами "Глобуса" и товарищами его по сценѣ, слѣдовало бы, повидимому, заключить, что "Цимбелинъ" есть послѣднее произведеніе Шекспира и составляетъ какъ бы заключительный акордъ его лиры. Но изданіе это сдѣлано такъ небрежно, въ немъ такъ много ошибокъ, столько самыхъ очевидныхъ недосмотровъ, что полагаться на него, въ особенности при класификаціи пьесъ, рѣшительно не представляется ни малѣйшей возможности.
При такомъ отсутствіи фактическихъ данныхъ намъ остается только довольствоваться болѣе или менѣе остроумными догадками. Одну изъ такихъ (хотя и не остроумныхъ догадокъ) сдѣлалъ еще Мэлонъ, извѣстный коментаторъ Шекспира въ XVIII столѣтіи. Онъ относитъ первое представленіе "Цимбелина" къ 1605 году, предполагая, слѣдовательно, что эта пьеса написана раньше этого года; но причины, заставившія Мэлона принять этотъ годъ, до такой степени странны, до такой степени лишены всякой критической подкладки, что не могутъ быть ни въ какомъ случаѣ убѣдительными. Мэлонъ утверждаетъ, что "Цимбелинъ" долженъ былъ быть написанъ послѣ "Короля Лира" и раньше "Макбета", потому что таковъ историческій порядокъ содержанія этихъ пьесъ, порядокъ, указанный Голиншедомъ, изъ хроники котораго Шекспиръ заимствовалъ историческую часть этихъ пьесъ. Съ такимъ выводомъ согласиться невозможно. И въ самомъ дѣлѣ, если бы пришлось класифицировать произведенія Шекспира, основываясь лишь на исторической послѣдовательности ихъ содержанія, какъ это дѣлаетъ Мэлонъ, то мы принуждены были бы заключитъ, что, напримѣръ, драмы изъ римской жизни были написаны въ началѣ литературной дѣятельности поэта, между тѣмъ какъ намъ несомнѣнно извѣстно, что римскія драмы принадлежатъ къ послѣднему періоду его жизни. Тотъ же методъ, примѣненный къ "историческимъ хроникамъ", привелъ бы насъ къ еще болѣе страннымъ заключеніямъ: оказалось бы, напр., что хроника "Ричардъ II" написана раньше "Генриха VI", и такимъ образомъ мы бы заключили, что юношеское произведеніе Шекспира, въ которомъ поэтъ участвовалъ только какъ сотрудникъ да и то въ незначительной мѣрѣ, явилось на свѣтъ послѣ "Ричардъ II", -- одной изъ самыхъ цѣльныхъ и совершенныхъ драмъ, когда либо вышедшихъ изъ подъ пера великаго поэта.
Столь же неосновательно и мнѣніе Тика, высказанное имъ еще въ началѣ нынѣшняго столѣтія. Тикъ думаетъ, что "Цимбелинъ", написанъ около 1615 года, т. е. за годъ до смерти поэта. Сравнительно недавнее открытіе уничтожаетъ это предположеніе. Пенъ Кольеръ, извѣстный и лучшій коментаторъ Шекспира, открылъ полный анализъ "Цимбелина" въ дневникѣ какого-то доктора Формана, писанномъ между 1610 и 1611 годами ("Book of plaies and Notes thereof"). Форманъ упоминаетъ также о "Бурѣ" и о "Зимней сказкѣ", представленныхъ приблизительно въ то же время актерами "Глобуса". Основываясь на этомъ свидѣтельствѣ, а также на особенностяхъ стиля, о которыхъ здѣсь было бы излишне распространяться, Пенъ Кольеръ приходитъ къ заключенію, что всѣ три упомянутыя пьесы принадлежатъ къ одному и тому же періоду жизни Шекспира и могутъ считаться его послѣдними пьесами. Мнѣніе Кольера преобладаетъ въ настоящую минуту. Его приняли между прочимъ съ нѣкоторыми оговорками -- Доуденъ и Ф. В. Гюго; Гервинусъ и Флей считаютъ 1609 годъ -- годомъ созданія "Цимбелина", наконецъ, професоръ Герцбергъ относитъ его къ 1611 году. Во всякомъ случаѣ, благодаря открытію дневника доктора Форалана, можно принятьза несомнѣнный фактъ, что "Цимбелинъ" вмѣстѣ съ "Бурей" и "Зимней сказкой"принадлежитъ къ послѣднимъ произведеніямъ Шекспира, хотя и былъ написанъ задолго до его смерти.
Этотъ вопросъ, хотя до извѣстной степени. выясненный такимъ образомъ, сохраняетъ свою важность не только по отношенію къ біографіи Шекспира и класификаціи его произведеній, но и по другимъ причинамъ. Имъ объясняется то, что прежде казалось необъяснимымъ въ "Цимбелинѣ", -- именно томъ этой романтической пьесы, акцентъ. Я уже сказалъ, что въ изданіи in-folio 1623 года "Цимбелинъ" -- послѣдняя пьеса; передъ нею непосредственно помѣщены "Буря" и "Зимняя сказка". Конечно, это могло быть простою случайностью, но общность и, такъ сказать, духовное родство этихъ пьесъ не могутъ подлежать ни малѣйшему сомнѣнію. Особенности стихосложенія и стиля, болѣе широкая роль, приданная сценической обстановкѣ, ихъ романтическій характеръ, доказываютъ, что эти произведенія были написаны около одного и того же времени. Въ ихъ созданіи участвовали всѣ стороны генія Шекспира, но въ смягченной, болѣе изысканной формѣ. Если въ нихъ нѣтъ трагическаго элемента трагедій и беззаботной веселости комедій, то за то въ гораздо большей степени сосредоточенъ въ нихъ собственно поэтическій элементъ. Въ этомъ періодѣ жизни величайшаго изъ поэтовъ бывали моменты, когда онъ не былъ вполнѣ поглощенъ своимъ художественнымъ творчествомъ; онъ. какъ будто бы писалъ, думая о своей жизни или о поляхъ и ручьяхъ Стратфорда, и продолжалъ, однако, писать; нити, связывавшія его духовную жизнь съ искуствомъ, не то что разрывались, а медленно и незамѣтно ослабѣвали. Лихорадка творчества прошла; и на себя, и на міръ, и на свои душевныя тревоги Шекспиръ сталъ смотрѣть покойнѣе. Монологъ Беларія въ концѣ третьей сцены третьяго дѣйствія въ "Цимбелинѣ", монологъ Иможены, когда она находитъ обезглавленное тѣло Клотена, написаны такъ, какъ бы Шекспиръ чувствовалъ лишь умѣренный интересъ къ нѣкоторымъ частямъ своихъ драматическихъ произведеній. Лучшимъ подтвержденіемъ этого можетъ служить то, что въ эту эпоху Шекспиръ писалъ отрывки пьесъ, которыя дополнялись другими писателями. Онъ съ очевиднымъ наслажденіемъ принялся, напр., за "Перикла", но написалъ только эпизодъ Марины, допуская, чтобы эта жемчужина его творчества попала въ раму нелѣпой и грубой фантазіи другого писателя. Въ "Двухъ благородныхъ родственникахъ" грустно видѣть, какъ строки (потому что участіе Шекспира въ этой пьесѣ можно считать строками), писанныя Шекспиромъ, обезображены грязнымъ сюжетомъ Флетчера. Въ "Генрихѣ VIII" только тѣ сцены хороши, которыя были написаны Шекспиромъ, все-же остальное. принадлежащее Бомонту и Флетчеру, лишено художественнаго и нравственнаго единства и принесено въ жертву пошлому требованію произведенія, написаннаго на извѣстный случай ради восхваленія королевы Елизаветы. "Нѣтъ ничего удивительнаго", говоритъ Доуденъ, -- что Шекспиръ въ это время не испытывалъ уже сильнаго давленія воображенія и чувствъ и пріобрѣлъ манеру письма болѣе пріятную, но менѣе величественную. Періодъ творчества трагедій кончился. Въ трагедіяхъ Шекспиръ изслѣдовалъ тайну зла. Онъ изучилъ тотъ вредъ, наносимый людьми другъ другу, который неисправимъ. Онъ видѣлъ, какъ невинные страдаютъ вмѣстѣ съ виновными. Являлась смерть и похищала изъ міра людей, преступника и его жертву, и мы оставались подъ впечатлѣніемъ торжественнаго ужаса, въ присутствіи неразрѣшимыхъ загадокъ жизни. Вотъ лежитъ злодѣйски убитый Дунканъ, который "царилъ такъ доблестно и кротко, высокій санъ такъ чисто сохранялъ"; вотъ безжизненная Корделія въ объятіяхъ безумнаго Лира; вотъ Десдемона на постелѣ, Десдемона, которая не скажетъ уже ни слова; вотъ Антоній, обращенный въ развалину чарами Клеопатры; вотъ, наконецъ, Тимонъ, отчаянный бѣглецъ изъ области жизни, нашедшій убѣжище лишь средь безплодныхъ и полныхъ забвенія морскихъ волнъ. И въ тоже самое время Шекспиръ открывалъ передъ нами трагическія тайны человѣческой жизни, укрѣплялъ наше сердце, показывая, что страданія -- еще не самое большое зло для человѣка и что преданность, самоотверженіе, непорочная, искупляющая ревность къ добру -- существуютъ и не могутъ потерпѣть пораженія. Теперь въ послѣдній періодъ своего творчества Шекспиръ оставался по прежнему серьезнымъ, -- могло ли это быть иначе? -- но его серьезность стала мягче и чище. Онъ уже менѣе нуждался въ суровомъ ученіи стоицизма, потому что укрѣпляющій элементъ той мудрости, которую заключаетъ въ себѣ стоицизмъ, былъ уже выдѣленъ и вошелъ въ плоть и кровь поэта. Шекспиръ по прежнему думалъ о тяжкихъ испытаніяхъ человѣческой жизни, о томъ вредѣ, который люди наносятъ другъ другу; но въ его теперешнемъ настроеніи онъ искалъ не трагическаго исхода, а скорѣе веселаго и мирнаго разрѣшенія вопроса. Дисонансъ долженъ былъ разрѣшиться въ гармонію, ясную и восторженную, торжественную и глубокую. Согласно этому, въ каждой изъ этихъ пьесъ -- въ "Зимней сказкѣ", въ "Бурѣ", въ "Цимбелинѣ", -- мы видимъ тяжелыя заблужденія сердца, видимъ вредъ, наносимый человѣкомъ человѣку, и столь же жестокій, какъ и въ великихъ трагедіяхъ, но въ концѣ дисонансъ разрѣшается, наступаетъ примиреніе. Это слово объясняетъ послѣднія произведенія Шекспира: примиреніе -- "слово чудное, какъ небо". Это не только развязка, какъ въ первыхъ комедіяхъ, -- "Два Веронца", "Много шуму изъ ничего", "Какъ вамъ будетъ угодно" и другихъ. Разрѣшеніе всѣхъ раздоровъ въ послѣднихъ пьесахъ не только необходимость сценическая, необходимость техники, фабулы, придуманная авторомъ для того, чтобы закончить пьесу, и мало интересная для его фантазіи и для его сердца. Здѣсь разрѣшеніе раздоровъ имѣетъ духовное, этическое значеніе; это -- нравственная необходимость". "Юношеская красота и юношеская любовь являются въ этихъ послѣднихъ пьесахъ Шекспира въ болѣе нѣжномъ свѣтѣ, чѣмъ въ прежнихъ его произведеніяхъ. Въ своихъ первыхъ произведеніяхъ Шекспиръ изображаетъ молодыхъ людей и молодыхъ дѣвушекъ съ ихъ любовью, весельемъ и огорченіями, какъ человѣкъ, живущій среди нихъ, принимающій во всемъ, касающемся ихъ, самое живое, личное участіе; онъ можетъ раздѣлять ихъ веселье, обращаться съ ними запросто, а если нужно, -- научить ихъ насмѣшками уму-разуму. Въ этихъ первыхъ пьесахъ молодость съ ея радостями и печалями не представляетъ ничего удивительнаго, чудно-прекраснаго, патетическаго. Въ историческихъ драмахъ и трагедіяхъ, какъ и слѣдовало ожидать, болѣе важные, обширные и глубокіе вопросы занимаютъ воображеніе поэта. Но въ послѣднихъ романтическихъ пьесахъ мы вездѣ видимъ прекрасное, патетическое освѣщеніе. Тутъ страдаютъ люди пожившіе, опытные, испытанные жизнію -- королева Екатерина, Просперо, Герміона. А рядомъ съ ними дѣти погружены въ свой счастливый, изящный эгоизмъ -- Пердита и Миранда. Флоризель и Фердинандъ, Иможена и воспитанники стараго Беларія. Для сохраненія идеальности всѣхъ этихъ молодыхъ, прекрасныхъ личностей, употреблены во всѣхъ случаяхъ одни и тѣ же средства (можетъ быть, скорѣе невольно, чѣмъ преднамѣренно). Всѣ они -- покинутые дѣти, принцы и принцесы, удаленные отъ двора а всякой условной обстановки и живущіе въ какой либо удивительной, прекрасной мѣстности. Передъ нами принцы Арвирагъ и Гвидерій живутъ среди уэльскихъ горъ, дышатъ свѣжимъ воздухомъ и привѣтствуютъ восходъ солнца. Передъ вами Пердита, -- пастушка-принцеса, "царица всѣхъ молочницъ", раздающая и старикамъ, и юношамъ цвѣты, прекраснѣе и безсмертнѣе тѣхъ, которые разроняла Прозерпина, "когда неслась на огненныхъ коняхъ суроваго Плутона". Передъ нами Миранда (самое имя которой уже означаетъ чудо), -- соединеніе красоты, любви и женскаго состраданія, "не имѣющая ни привычекъ двора, ни привычекъ деревни", воспитанная на очарованномъ островѣ, гдѣ Просперо былъ ея опекуномъ и покровителемъ, Калибанъ -- ея слугой, а неаполитанскій принцъ любовникомъ. Въ каждой изъ этихъ пьесъ мы видимъ Шекспира какъ-бы нѣжно склоняющимся надъ юностью съ ея радостями и печалями. Мы это замѣчаемъ скорѣе въ общей характеристикѣ личностей, въ общемъ впечатлѣніи и сознаніи присутствія этого чувства, чѣмъ въ опредѣленныхъ эпизодахъ и выраженіяхъ. Но кое-что подобное пробивается въ безкорыстной радости и удивленіи Беларія, когда онъ смотритъ на юношей-принцевъ, и въ преданности Камила Флоризелю и Пердитѣ; еще яснѣе это высказывается въ словахъ Просперо, которыя онъ произноситъ, глядя издали на старанія Миранды облегчить Фердинанду его тяжолый трудъ: "бѣдняжка! ты заразилась ядомъ!"
Въ всякомъ случаѣ, въ этихъ трехъ пьесахъ (и кромѣ того въ эпизодѣ Марины въ "Периклѣ") мы имѣемъ дѣло съ особеннымъ цикломъ произведеній Шекспира, указывающимъ если не на ослабленіе его творчества, то на поворотъ въ его воззрѣніяхъ. Это какъ бы поэтическое завѣщаніе великаго поэта, въ которомъ онъ какъ бы резюмируетъ свое міровозрѣніе и подводитъ итоги своей творческой дѣятельности. Съ этой точки зрѣнія, -- даже помимо ихъ поэтической цѣнности, -- пьесы этого цикла представляютъ громадный интересъ. А между тѣмъ, по крайней мѣрѣ, одной изъ нихъ, именно "Цимбелину", до крайности не посчастливилось. "Цимбелинъ" никогда не былъ въ большой милости ни у критиковъ, ни у читателей. Даже и теперь эта пьеса меньше читается, чѣмъ другія произведенія Шекспира. Въ русской литературѣ она переводилась рѣже другихъ и эти переводы менѣе удачны. Закладъ Постума относительно вѣрности его супруги, также какъ и исторія Елены въ комедіи: "Все хорошо, что хорошо кончается", -- многихъ читателей отталкиваютъ въ этихъ пьесахъ; нѣкоторые черезъ чуръ глубокомысленные критики по этому поводу высказали множество самыхъ странныхъ соображеній, обвиняя Шекспира чуть-ли не въ проповѣди безнравственности. На сценѣ она давалась рѣже другихъ. Старые коментаторы осудили ее на изгнаніе. Джонсонъ слѣдующимъ образомъ характеризуетъ "Цимбелина": "эта драма сіяетъ не многими вѣрными мыслями, нѣсколькими естественными разговорами и пріятными сценами; но вся она исполнена страшныхъ невѣроятностей. Каждый замѣтитъ, до чего ложно ея изобрѣтеніе, до чего неестественны ея происшествія, странно смѣшеніе именъ и совершенно различныхъ историческихъ эпохъ, и до чего она преисполнена невозможныхъ явленій жизни." По его мнѣнію, фабула пьесы нелѣпа, событія невозможны, развитіе сюжета -- глупо; къ этой оцѣнкѣ онъ самодовольно прибавляетъ, что ошибки драмы такъ очевидны, что нѣтъ надобности на нихъ указывать, и кромѣ того, такъ велики, что ихъ невозможно преувеличивать. Даже нѣмецкая критика, имѣвшая до самаго послѣдняго времени похвальную привычку брать Шекспира подъ свою защиту, отнеслась къ "Цимбелину" совершенно равнодушно. Шлегель, напр., сдѣлавъ совершенно произвольное предположеніе, что "Цимбелинъ" занималъ Шскснира еще въ ранней его молодости, говоритъ, что ни въ одной пьесѣ поэта не господствуетъ такого "разнообразія" разговоровъ, "свѣтскаго" тона, нѣжной любви, наивной естественности, рядомъ съ изящнымъ колоритомъ простонародныхъ выраженій и мыслей, и называетъ ее однимъ "изъ самыхъ удивительныхъ составовъ". Что хотѣлъ сказать знаменитый нѣмецкій критикъ этими выраженіями, -- и по нынѣ остается тайной, но похвалы его, во всякомъ случаѣ, кажутся слишкомъ подогрѣтыми, чтобы быть искренними. Разборъ "Цимбелина" не посчастливился и другому знаменитому нѣмецкому критику, -- Ульрици. Онъ говорилъ, что "Цимбелинъ" есть "существеннымъ образомъ" комедія интриги и въ тоже время все-таки остается комедіей судьбы; пытаясь проникнуть въ смыслъ этой комедіи, Ульрици такъ и не рѣшилъ, гдѣ начинается комедія интриги и гдѣ кончается комедія судьбы. Газлитъ слѣдующимъ образомъ характеризуетъ "Цимбелина": "Цимбелинъ" можетъ назваться драматическимъ романомъ, въ которомъ всѣ самыя разительный части повѣсти представлены въ видѣ разговора и всѣ обстоятельства объясняются говорящими по мѣрѣ того, какъ представляется къ тому случай. Чтеніе этой пьесы походитъ на путешествіе, котораго цѣль невѣрна и въ которомъ недоумѣніе поддерживается и возвышается длинными промежутками, отдѣляющими одно дѣйствіе отъ другого". Согласитесь сами, что такое объясненіе едва-ли можно назвать объясненіемъ. Въ Германіи, гдѣ произведенія Шекспира даются почти на всѣхъ театрахъ, -- "Цимбелина" играютъ очень рѣдко, да и то только въ большихъ городахъ: въ Берлинѣ, Вѣнѣ. Мюнхенѣ, и всегда безъ успѣха. Когда въ 1851 году на одномъ изъ берлинскихъ театровъ дали эту пьесу, она не понравилась, не смотря на интересъ, возбужденный нѣкоторыми мѣстами.
Не посчастливилось "Цимбелину" и въ другомъ отношеніи. Пьеса эта была поставлена на сцену въ первыхъ годахъ царствованія Якова І-го; затѣмъ она была возобновлена съ большимъ успѣхомъ при дворѣ Карла І-го, и самъ король, вскорѣ послѣ того сложившій голову на плахѣ, высказалъ по поводу этого представленія свое удовольствіе, которое и было офиціально записано сэромъ Генри Гербертомъ, церемонимейстеромъ двора. Послѣ долгаго перерыва, вслѣдствіе закрытія пуританами театровъ, "Цимбелинъ" былъ снова поставленъ въ Лондонѣ при послѣднемъ изъ Стюартовъ, Яковѣ II, но, къ несчастью, уже въ исправленномъ видѣ, о которомъ позаботился нѣкто Дорсэй, измѣнившій даже и заглавіе пьесы и назвавшій ее "Оскорбленная принцеса или роковой закладъ", -- такъ что и на произведеніяхъ Шекспира стало отражаться настроеніе времени и моды. "Исправленія" Шекспира продолжались и впослѣдствіи. Въ XVIII столѣтіи онъ былъ исправленъ различно для трехъ различныхъ театровъ: Чарльсомъ Маршемъ въ 1775 году, Гауквисомъ -- въ 1759, и знаменитымъ Гарикомъ -- въ 1761 году. Къ счастью, XIX столѣтіе положило конецъ этимъ исправленіямъ: "Цимбелинъ" возстановленъ въ своей первоначальной формѣ и въ этомъ видѣ дается отъ времени до времени на англійскихъ и нѣмецкихъ сценахъ, хотя, какъ мы видѣли, безъ особеннаго успѣха. Это обстоятельство объясняется очень просто: "Цимбелинъ" не сцениченъ и не отвѣчаетъ условіямъ современной сцены. Картины мѣняются безпрестанно. Даже и тогда, когда роли Постума и Иможены исполняются первокласными актерами, -- сценическій эфектъ этихъ ролей исчезаетъ: Постумъ и Иможена рѣдко появляются на сценѣ и окружены слишкомъ большимъ количествомъ второстепенныхъ дѣйствующихъ лицъ, такъ что даже выдающійся талантъ актеровъ не въ состояніи поддержать интереса. Къ тому же дѣйствіе начинается вяло и неловко разговоромъ двухъ лицъ, не принимающихъ ни малѣйшаго участія въ драмѣ. Исторія Беларія мало вѣроятна и онъ разсказываетъ ее зрителямъ безъ всякой видимой необходимости. Ко всему этому необходимо еще прибавить и то, что въ пьесѣ нѣтъ единства дѣйствія: въ ней мы видимъ развитіе, такъ сказать, паралельное, трехъ различныхъ сюжетовъ, изъ которыхъ одинъ созданъ самимъ Шекспиромъ (исторія Беларія, Арвирага и Гвидерія), другой -- борьба римлянъ съ бретонами -- заимствованъ поэтомъ изъ хроники Голиншеда, и третій, -- собственно романтическая исторія любви Постума и Иможены, -- взятъ имъ изъ Бокачіо.
Впрочемъ, исторія этихъ заимствованій представляетъ значительный интересъ съ точки зрѣнія сравнительнаго изученія литературы и творчества Шекспира.