29 февраля 1784 года, в семь часов вечера, полицейский инспектор Сюрбуа по приказу короля, сообщенному 31 января, препроводил в Бастилию маркиза де Сада.

После обычных формальностей заключенный был помещен в камере второго этажа башни Свободы.

3 марта г. де Нуаре пишет коменданту:

"Маркиз де Бово, а также маркиз де Сад, переведенные из Венсенской тюрьмы в Бастилию, пользовались прежде, время от времени, прогулками. Я нахожу возможным разрешить им эти прогулки при соблюдении обычных предосторожностей".

Допрос, которому подверглись эти заключенные, произошел 5 марта, а 16-го г-жа де Сад в первый раз пришла на свидание со своим мужем.

Майор де Лом записал в книгу, что она принесла ему шесть фунтов свечей.

Разрешение на свидания давало ей право на них два раза в неделю.

С самого начала пребывания маркиза де Сада в Бастилии строгость правил была для него несколько смягчена -- очевидно, по ходатайству его семейства.

Так, 14 апреля г. де Лонай нашел возможным разрешить ему воспользоваться за завтраком и обедом ножом, который он должен был, однако, каждый раз по миновании в нем надобности возвращать тюремщику.

Эти послабления, которых он так мало заслуживал и которые ему оказывали неохотно, не уменьшали его угрюмого настроения.

Он пользовался всяким случаем причинить неприятности родным, которых он считал ответственными за его продолжительное заключение.

Когда нотариус Жирар прибыл к нему по поручению семейств де Монтрель и де Сад и просил его подписать доверенность, он отказался наотрез.

У него было одно желание -- вредить: его ум был всегда направлен к подозрению в постыдных поступках и даже предательствах людей, которые его самоотверженно любили.

Ничто не обескураживало г-жу де Сад. Аккуратно два раза в месяц, продолжая упорно питать надежды, приходила она на свидания со своим мужем, и ни грубый прием с его стороны, ни несправедливые подозрения не уменьшали ее нежности и не выводили ее из терпения.

Она являлась каждый раз с бельем и различными вещами, которые для него покупала и которыми он никогда не был доволен.

21 мая 1784 года она принесла две простыни, девятнадцать тетрадей, бутылку чернил, шоколадные плитки; 7 июня -- шесть петушиных перьев и двадцать одну линованную тетрадь.

Заключение маркиза стоило дорого его семье, гораздо дороже, чем он стоил.

В журнале майора де Лоная есть запись от 24 сентября 1785 года о получении 350 ливров от президента де Монтрель за содержание маркиза де Сада в течение месяца начиная с 10 октября.

Маркиз жаловался вечно и на все.

В его бумагах, относящихся ко времени заключения, сохранилась, между прочим, дощечка, которую он, вероятно, вывешивал на двери своей камеры.

"Господам офицерам главного штаба Бастилии. Г. де Сад заявляет офицерам главного штаба, что комендант заставляет его пить поддельное вино, от которого он ежедневно чувствует себя дурно. Он полагает, что намерения короля не таковы, чтобы позволить коменданту вредить в целях наживы г. Лонаю или его слугам здоровью тех, кого он должен охранять и кормить.

Вследствие этого он просит гг. офицеров, честность и беспристрастие которых ему известны, походатайствовать о том, чтобы справедливость восторжествовала".

Не думаем, чтобы офицеры ходатайствовали, но 20 января 1787 года комендант поручил написать г-же де Сад и просить ее прислать мужу то самое вино, которое она сама обыкновенно пьет. Уплатить за него, конечно, пришлось ей.

Свои досуги в Бастилии маркиз часто употреблял на смакование напитков.

Одна заметка, найденная в его бумагах, знакомит нас с его мнением о продуктах современного ему виноделия:

"Водки г. Жиле.

Байонская водка -- хороша.

Барбадская водка по-английски -- скверная.

Турецкая -- отвратительная.

Анжеликская Богемская водка -- никуда не годится.

Масло Венеры -- так себе".

Как и в Венсене, маркиз получал много книг.

По распоряжению начальника полиции от 29 августа 1786 года ему переданы были брошюры, принесенные его женой, а 17 марта 1788 года -- пакет с книгами.

Несколько месяцев спустя, 30 октября 1788 года, начальник полиции писал к г. де Лонаю.

"Г-жа де Сад просит разрешить ее мужу читать газеты и журналы. Я не вижу препятствий доставить ему это удовольствие, а потому и прошу Вас сделать в этом смысле распоряжение".

Возбудив в маркизе де Саде любовь к чтению, тюремное заключение породило в нем и призвание к литературе.

Читая произведения других, он открыл в себе фантазию и стиль. Он писал, чтобы рассеяться, прогнать скуку, обосновать свою злобу теориями анархистов, а также с целью отмщения.

Почти все, что он написал, было написано в Бастилии, начиная с его романов "Жюстина", "Жюльетта", впоследствии переделанных и бывших злобой дня во время революции.

Большинство его драматических произведений относятся к тому же времени.

С 1784-го по 1790 год он написал массу произведений [В библиотеке есть огромный том, содержащий в себе 20 тетрадей, в которых маркиз де Сад писал начерно свои повести и новеллы или их планы.].

Не все, к счастью, было напечатано.

У него было два рода работ: одни, которые он охотно показывал, были только скучны и не представляли ничего нескромного, и другие, которые он тщательно скрывал и на которые возлагал наибольшие надежды.

В 1787 году маркиз послал рукопись одного из своих произведений "Генриетта и Сен-Клэр" своей жене; она, конечно, была более способна преувеличенно расхваливать, чем подать полезный совет, но ему это и было нужно.

Счастливая этим знаком доверия, она тотчас же отвечала ему:

"Я прочла "Генриетту"... Я нахожу ее глубокой и способной произвести огромное впечатление на тех, у кого есть душа. Она не взволнует малодушных, которые не в состоянии понять положение героев. Она совершенно не похожа на "Отца семейства" (комедия в 5 действиях, игранная во Французском театре в 1761 году) и не может быть сочтена заимствованной. В общем, в ней много очень хорошего. Вот мой взгляд после беглого прочтения. Я перечитаю ее не один раз, потому что я до безумия люблю все, что исходит от тебя, хотя слишком люблю, чтобы судить строго".

Он написал другую пьесу, о которой мы еще будем иметь случай говорить, пьесу патриотическую -- "Жанна Ленэ, или Осада Бовэ" и решил прочитать ее офицерам...

Заставить своих тюремщиков прослушать трагедию было со стороны заключенного, надо согласиться, своеобразным мщением.

Непривычная для него работа постепенно отразилась на его глазах -- его часто пользовал окулист Гранжен, но не мешала ему день ото дня все более и более тяготиться заключением в Бастилии.

Он считал за это ответственной свою жену.

Он был так груб с нею, что свидания были запрещены.

Заключение в конце концов повлияло на мозг маркиза де Сада.

Постоянное возбуждение, в котором он находился, вело его к сумасшествию.

Началось это еще в Венсене и продолжалось в Бастилии: он стал со страстью маньяка предаваться мистическим вычислениям и комбинациям.

Он читал, так сказать, по складам, все письма, которые ему присылали, и в количестве слов и слогов искал -- и думал, что находит, -- тайну своего будущего, надежду и указание на свое освобождение.

Каждое такое письмо носило отметки, сделанные его тонким и острым почерком, отметки непонятные, но относившиеся к освобождению, которое стало его "пунктиком".

Так, под заключительной фразой письма его сына от 20 декабря 1778 года: "Позвольте, милый папа, моей няне засвидетельствовать вам свое почтение", -- он написал, после того как счел число слогов: "22 слога и есть 22 недели до 30 мая".

30 мая 1779 года его должны были, по его мнению, освободить.

Он ждал, продолжая вычислять.

Время между тем шло.

Собрание Генеральных штатов нанесло первый удар старому режиму, пробудило энтузиазм, воскресило озлобление.

Вокруг Бастилии, окруженной пятивековой ненавистью, загорелось восстание.

Из газет и журналов, от нескромно болтливых тюремщиков узникам было известно все, что происходит.

Ожидание несомненной свободы в недалеком будущем делало их неспособными сдерживаться в эти последние часы их заключения.

Они сгорали от нетерпения и вышли из повиновения тюремщикам.

Это возбуждение зашло так далеко, приняло такие размеры, что г. де Лонай счел своим долгом запретить заключенным прогулки по площадкам, откуда они могли своими криками и жестикуляцией волновать народ.

Ни один из заключенных, не особенно многочисленных в 1789 году, не был так возмущен принятой мерой, как маркиз де Сад.

Как только было сделано это распоряжение, он выскочил из своей камеры и пытался -- впрочем, тщетно -- отстранить караульных, которые охраняли вход на башни.

Его увели в камеру только после того, как приставили заряженные ружья к груди.

Несколько дней спустя, 2 июля, взбешенный отказом, полученным снова от коменданта, он вздумал воспользоваться жестяной трубой, которую ему дали для выливания в ров из камеры жидких отбросов.

Вооружившись этим инструментом, он начал кричать в окно своей камеры, которое выходило на улицу Св. Антония, что узников Бастилии режут и надо освободить их.

Собралась толпа, привлеченная этим диким криком, и г. де Лонай, хорошо понимая, как были возбуждены умы, серьезно обеспокоился...

...Победители Бастилии были крайне удивлены, найдя там так мало узников.

Народ, который любит чувствовать себя растроганным, предполагал, что в этих казематах заперто множество людей, закованных в железные цепи, осужденных на ужасные мучения.

Что этих предполагаемых жертв оказалось ничтожное число -- оскорбило и расстроило. Девять обывателей округа Св. Людовика на Иле, во главе которых был некто г. Ламар, решили выяснить дело.

Они явились в комитет округа и высказали свои сомнения.

Они были почти уверены, что несчастные остались заключенными в Бастилии в забытых казематах, которые известны только тюремщикам. С каким нетерпением, с какой смертельной тоской ждут они, вероятно, своего освобождения! Необходимо спешить, не теряя ни минуты, иначе они умрут с голоду и отчаяния...

Так говорила делегация из девяти граждан, приведенных Ламаром.

Комитет послал одного из своих членов вместе с несколькими чиновниками округа осмотреть все камеры и казематы.

Не нашли ничего.

Для большей уверенности они потребовали четырех тюремщиков Бастилии: Трекура, Лоссинота, Гюйона и Фанфара, которые и явились 17 июля в 11 часов утра.

Допрошенные отдельно, они, поклявшись говорить правду, дали точные разъяснения относительно башен, камер, казематов и узников, которые были в них заключены.

Лоссинот, которого допрашивали о двух башнях, где он был сторожем, ответил, между прочим, что последний из заключенных в башне Свободы был маркиз де Сад, недели три назад переведенный в дом братьев милосердия Шарантон, что после его перевода были наложены комиссаром Шеноном печати на дверь его камеры для сохранения различных вещей, которые были там оставлены.

В то время, когда косвенно упоминалось о маркизе де Саде, он находился в Шарантоне, где ему и было, собственно говоря, настоящее место.

Невзирая на обширные помещения, большой сад и прекрасный вид, удостоверенный всеми путеводителями по Парижу, маркиз де Сад не оценил достоинств своей новой резиденции, в которой и режим и дисциплина были гораздо легче, нежели в Бастилии.

Маркиз де Сад на первых порах казался довольным своим пребыванием в этом доме сумасшедших, быть может, потому, что надеялся пробыть здесь недолго.

Он приказал украсить свою комнату и сохранил в ней множество вышитого платья, отделанного галунами, и даже характерные костюмы, которые привез с собой из Венсена.

Властный и гордый, он царил в кружке своих поклонников, немного более сумасшедших, нежели он сам, и играл роль непризнанного "великого" человека.

Г-жа де Сад продолжала хлопотать об освобождении своего мужа, но относилась к нему с недоверием. Быть может, в глубине души она сознавала, что лучше было бы не иметь успеха.

Она начала понимать, наконец, действительный характер своего мужа. У нее, кстати сказать, было достаточно времени для этого.

Месяц спустя, 16 сентября, в Шарантон прибыла комиссия под председательством президента парламента Луи де Пелетье де Розамбо, который потребовал список заключенных и документы.

Протоколы о заключенных составлены были в алфавитном порядке. Вот протокол о де Саде.

"Маркиз де Сад, сорока восьми лет, прибыл 4 июля по приказу короля, подписанному накануне. Препровожден в упомянутый день из Бастилии за дурное поведение. Семейство платит за его содержание".

Это посещение Шарантона, как и других мест заключения почти одновременно, имело целью убедиться в произвольных арестах, которые общественное мнение приписывало старому режиму.

13 марта 1790 года, после горячих прений, Конституционное собрание утвердило проект декрета о приказах об арестах, представленный г. де Кастеляном, первый пункт которого гласит:

"В течение шести недель после опубликования настоящего декрета все лица, заключенные в замках, домах милосердия, тюрьмах, полицейских частях и других местах заключения по приказам об аресте или по распоряжению исполнительной власти, если они законно не присуждены к взятию под стражу или же на них не было подано жалобы по обвинению в преступлении, влекущем за собой телесное наказание, а также заключенные по причине сумасшествия, -- будут отпущены на свободу".

Де Сад получил 17 марта известие об этом декрете, открывавшем ему двери его тюрьмы, а на другой день его сыновья, которых он не видел с 1773 года, явились в Шарантон сказать ему, что освобождение близко.

Они не сообщили об этом посещении своей матери, но президентша Монтрель побудила их к нему; она, впрочем, сильно беспокоилась о последствиях этой меры для своего зятя. "Я желаю ему, -- сказала она, -- быть счастливым; но я сомневаюсь, что он сумеет быть счастливым".

Каково бы ни было мнение о душевных качествах маркиза, все же можно предположить, что он не без волнения встретился со своими сыновьями.

Он пригласил их обедать и в течение двух часов гулял с ними в саду Шарантона.

23 марта они снова были у него и принесли ему декрет Конституционного собрания.

Шесть дней спустя, 29 марта, он был освобожден.

Одно из первых его посещений было в монастырь Св. Ора. Жена отказалась принять его.

Она навсегда излечилась наконец от страсти к этому негодяю, который так долго третировал ее и мучил.

Она хотела жить вдали от него и забыть его.

Презрение убило любовь.

Эта душа, наконец умиротворенная, освобожденная от своих иллюзий и слабостей, нашла убежище у Бога.

Решением суда в Шателэ 9 июля 1790 года было установлено между супругами "разделение стола и ложа".

Каждый отныне пошел своей дорогой.

Маркиз взял себе в любовницы президентшу де Флерье.

Г-жа де Сад, светская монахиня, все более и более отдавалась делам милосердия.

Она искупала грехи мужа, у которого их было много Свои последние годы она прожила в замке д'Эшофур и умерла там 7 июля 1810 года.