-- Ну, Франсуа, что вы так задумались?.. Неужели поглощены мечтами о приближении Всемирного чемпионата авиатики?
-- Вовсе нет, господин Тираль.
Собеседники завтракали в гостинице -- одной из лучших на главной улице пригорода Мурмелон-ле-Гран.
Улица была заполнена народом. Велосипеды, автомобили, кареты сновали взад и вперед. Дребезжали звонки, ревели трубы, щелкали кнуты, раздавались крики, перебранка, смех.
Завтракавшие время от времени поглядывали на улицу. Один из них был высок и худощав. Простой охотничий костюм хорошо обрисовывал его изящную фигуру. Особое внимание привлекали правильные черты лица, ясно отражавшие прямую мужественную натуру и упорную волю, сказавшуюся в затаенном блеске голубых глаз, устремленных прямо на собеседника -- старика с седеющей головой и покорным видом человека, побежденного жизнью.
А вся улица только о них и судачила. Точнее, все говорили о судьбе Франсуа, воспитанника общественного призрения, бакалавра в шестнадцать лет, слушателя политехникума, окончившего его на "отлично" и удостоенного отзыва: "способностей исключительных". Потом он поступил инженером к братьям Луазен, строителям аэропланов в Билланкуре. Гений молодого инженера сразу проявился и в постройке, и в управлении аэропланами.
-- Всемирный чемпионат, -- говорил между тем Тираль этому герою дня, -- будет вашим триумфом, дорогой Франсуа! Да, да, не отрицайте. К чему скромничать передо мной! Не вы ли сами дали мне понять, что вам уже известно, чем станет воздухоплавание через двадцать лет?
-- Я могу ошибиться, мой добрый друг!
-- Это исключено! Разумеется, мое мнение, мнение старика-бухгалтера, ничего не значит. Но вспомните о Луазене, о Фэртайме -- выдающемся английском промышленнике, владельце пятнадцати заводов! Когда такие люди преклоняются перед молодым ученым без всякого состояния -- это доказывает их поистине восторженное отношение к вам!
-- Ну, это уж слишком громко сказано! -- запротестовал Франсуа, на щеках которого выступила легкая краска при упоминании имени Фэртайма.
-- Громко? Питер-Поль Фэртайм и Эдит приезжали в Билланкур испытать для себя аэроплан. Пилотом были назначены именно вы. А когда выбор был сделан, мистер Питер-Поль, с одобрения мисс Эдит, выложил вам, что он -- архимиллионер, что он убежден в вашей гениальности, предполагает, что у вас непременно должны быть в запасе какие-нибудь изумительные изобретения, и что, если он не ошибается в своих предположениях, то для осуществления их готов оказать вам любую материальную поддержку.
-- Ах, тот англичанин! Я хорошо помню тот день! Я был без ума от радости.
-- Я полюбил его всем сердцем, этого славного молодого человека, согласившегося на все ваши условия. Детали ваших машин будут создаваться на разных заводах, а сборка их производиться на уединенной фабрике, разместившейся где-то в Шотландии, но, самое главное, секрет оборудования остается за вами. У меня просто мурашки бегают по коже от удовольствия при мысли, что через несколько недель вы уже будете заниматься своим любимым делом.
Нетерпеливая толпа все более и более увеличивалась на Шалонском поле, вокруг обширных зданий Генерального штаба. На трибунах, разукрашенных знаменами, теснилось избранное общество. Некуда было иголке упасть.
Лорд Фэртайм и его семья, накануне прибывшие из Англии, едва сумели протиснуться в первый ряд. Не обошлось и без пререканий с какими-то двумя неизвестными личностями, которым пришлось устроиться подальше, но на той же скамье. В них без труда можно было узнать фон Краша и его дочь Маргу.
В то время как все собравшиеся на трибунах мирились с возникшими неудобствами, фон Краш желал полного комфорта. Но резкая фраза Питера-Поля, подкрепленная внушительным видом, привела фон Краша в чувство, и он вынужден был замолчать.
Марга нервничала. Она осматривала просторный овал площади (два километра в длину и один в ширину), над которой должны были маневрировать аэропланы. Нетерпеливый взгляд ее блуждал между белым барьером, окружающим поле, и мачтами, указывающими пункты поворота. Между первой из этих мачт и трибуной -- белая полоса на земле обозначала место вылета и возвращения.
Внезапно шум стих.
Двери одного из ангаров распахнулись, и оттуда выкатили аэроплан на его отправном колесике. Толпа зажужжала, словно улей.
-- Начнут монопланы... Потом будут бипланы...
-- А закончится полипланом Луазена и д'Этуаля!
Аппарат, вызвавший огромный интерес публики, достиг стартовой точки. С распростертыми крыльями, около пятнадцати метров в поперечнике, он казался гигантским бумажным змеем, упавшим на землю.
Пилот забрался в кабину, снабженную всем необходимым, раздался сухой звук выстрела -- был дан сигнал. Чемпионат мира начался.
Рассказывать об этих полетах особо нечего. Всем и без того известны мужество и знания покорителей неба. Обошлось без катастрофы. Публика была довольна. Даже высокопоставленные гости, собравшиеся на трибунах, приятно улыбались. Во время всей этой суматохи Эдит не отрывала взгляда от сарая, расположенного в некотором отдалении от трибун. Ей сказали, что там ожидает своей очереди Франсуа д'Этуаль. Вдруг она вздрогнула.
-- Папа!.. Двери сарая раскрываются!
Лорд Фэртайм кивнул головой. Он тоже это увидел.
-- Полиплан! Полиплан!
В самом деле, несколько рабочих уже вытащили аппарат. Тираль и сам Луазен суетились необычайно. Из конца в конец пронесся шепот:
-- Моноплан Луазена, пилот Франсуа д'Этуаль...
Франсуа д'Этуаль -- магическое имя, значение которого спортивная публика могла вполне оценить за последние два года.
Выйдя из сарая, молодой человек торопливо последовал за аэропланом и догнал его как раз в тот момент, когда аппарат достиг белой черты.
-- Ах! -- раздался неожиданно женский голос. -- Как он хорош!
Эдит посмотрела в сторону, откуда послышалось восклицание, и заметила Маргариту фон Краш, вскочившую на ноги и устремившую на молодого авиатора горящие глаза. Какой-то внутренний голос подсказал Эдит, что эта женщина станет ее врагом.
Фон Краш тихонько уговорил свою дочь сесть, осторожно заметив:
-- Успокойся, Марга... Эти проклятые англичане поглядывают на нас с любопытством.
Машинально она взглянула в ту сторону, где сидели лорд Фэртайм и его дети. Взгляд ее скрестился со взглядом огромного Питера-Поля, смотревшего на нее с улыбкой добродушного восторга. Восхищение этого красивого здоровенного малого доставило ей удовольствие.
Прозвучал сигнальный выстрел, заставивший вздрогнуть присутствующих. Раздалось слабое жужжанье, аэроплан сдвинулся с места, заскользил на колесиках и плавно поднялся в воздух, сопровождаемый бурей восторженных криков. Взгляды всех были устремлены в небо.
И до этих пор публика знала воздухоплавателей очень смелых и ловких; но в них она слишком чувствовала "усилие", непрерывную заботу о соблюдении равновесия аппарата. В данный же момент никто больше не испытывал этого неопределенного напряжения, обыкновенно волновавшего людей при всевозможных воздухоплавательных состязаниях. Это уже не был более аэроплан, создание рук человеческих, белый силуэт которого двигался в воздухе, -- а особый вид птицы, созданной самой природой.
И в самом деле, он двигался с невообразимой легкостью, уверенностью. И какая скорость! Все демонстрированные сегодня машины были по сравнению с этой -- то же, что черепахи в сравнении с курьерским поездом.
Снова неистовые крики восторга ураганом разразились над толпой. Публика повскакивала на ноги, вопя и жестикулируя.
Но едва Франсуа, стоявший теперь уже у неподвижного мотора, протянул руку в знак того, что он хочет говорить, как наступила тишина.
-- Благодарю всех за поддержку, оказанную мне и моим товарищам! -- начал он. -- Вы почтили тех, кто посвятил всю свою жизнь покорению воздуха. Но вы знаете так же, как и мы, что только тогда наше дело будет закончено и практически полезно, когда воздушная машина сможет удовлетворять трем условиям: во-первых, держаться в воздухе неподвижно, в определенной точке, вместо того, чтобы поддерживать равновесие и устойчивость только посредством быстрого перемещения, как это и было сегодня; во-вторых, двигаться вперед и назад, не делая поворотов; и в-третьих -- уменьшить размеры аэроплана, чтобы он мог поместиться в обыкновенном автомобильном гараже, то есть сделать машину менее громоздкой, что увеличит возможность ее использования. Поэтому ваше одобрение означает для нас -- ищите, пробуйте, продвигайтесь вперед, и все мы -- строители, инженеры, пилоты -- будем искать и пробовать.
Авиатор замолчал.
Никто не шелохнулся. Все переглядывались между собой, пораженные скромностью этого победителя воздуха.
Маргарита, переговорив о чем-то со своим отцом, поднялась с места и громко спросила:
-- Аэропланы могут брать пассажира?
-- Да, да! Это входит в программу опытов, -- ответила ей сотня голосов.
-- Так вот, я вношу пятьдесят тысяч марок в Комитет исследований по усовершенствованию летательных машин, если господин Франсуа д'Этуаль согласится взять меня пассажиркой и доставить в Мурмелон.
Гром аплодисментов приветствовал это предложение.
Эдит побледнела. Сердце ее почти перестало биться. Молодая девушка поняла, что незнакомка выбросила такую огромную сумму исключительно для того, чтобы дать Франсуа доказательство своего интереса к нему и нежного доверия. Сама того не сознавая, она устремила на молодого инженера растерянный, умоляющий взгляд. Он весь вспыхнул под этим взглядом, провел рукой полбу и, быстро овладев собой, проговорил, указав на Эдит:
-- Я уже обещал это раньше.
На щеках молодой англичанки вновь заиграл румянец. Она схватила отца за руку и умоляюще зашептала:
-- О! Папа! Вы ведь позволите?!
Франсуа продолжал:
-- Но я не имею права отвергнуть столь щедрый дар нашему Комитету исследований... Я возьму на борт двух пассажирок, если они согласны. Я отвечаю за их безопасность!
-- Согласна! -- одновременно воскликнули Эдит и Маргарита.
Снова раздались аплодисменты. Непредвиденное развлечение доставило публике большое удовольствие.
Эдит быстро спустилась с трибун. За ней последовала и немка, успевшая шепнуть отцу на ухо:
-- Поезжайте на автомобиле. Мы остановимся в том же отеле, что и он, и, как только возвратимся, вы с ним переговорите.
-- Хорошо. А ты, Марга, испугалась этой маленькой мисс?
-- Вы думаете, что напрасно?
-- Нет, черт побери, пожалуй -- не напрасно. Эта пигалица может, чего доброго, наделать нам осложнений, которых я желал бы избежать...
Луазен и Тираль, восхищенные и победой чемпиона Билланкурских фабрик, и этим неожиданным эпизодом, который, попав на страницы газет, сделает фирме "Луазен и К°" великолепную рекламу, подошли к аэроплану и помогли разместиться обеим пассажиркам -- позади молодого пилота, чтобы не нарушить равновесие.
-- Внимание! -- скомандовал Франсуа.
Инженер и бухгалтер расступились, уступая дорогу аэроплану.
-- Вы готовы? -- спросил пилот у своих спутниц.
-- Да! -- нежно прошептала Эдит.
-- Да! -- сказала Маргарита, бросив на него пылкий взгляд.
-- В путь!
Мотор зажужжал, аэроплан оторвался от земли, описал длинную кривую, взлетел на высоту примерно тридцати метров, пронесся над трибунами, с которых раздавались веселые крики, и взял курс на Мурмелон.
Пассажирки забыли на время о своем инстинктивно понятом соперничестве. Их захватила и опьянила высота. Им казалось, что они ничего не весят, что у них выросли крылья. Поля, белесоватые дороги, деревья, над вершинами которых неслось их воздушное суденышко, сменялись, как картинки кинематографа.
Маргарите стало не по себе. В глубине ее не очень чистой совести как бы затеплился огонек. Словно какой-то голос шепнул ей: "Твой муж, которого ты отбросила, словно тряпку, когда он перестал интересовать тебя, будет отомщен по закону высшей справедливости. Достойна ли ты того, с кем желала бы начать новую жизнь и из кого собираешься сделать жертву своих личных интересов?"
Напрасно пыталась она отделаться от этой мысли. Что-то новое как бы зарождалось в ней. Высота, даже пространственная, делает чудеса. Дух возвышается по мере того, как тело поднимается от земного праха.
Путешественницы, ощутив легкий, почти неощутимый толчок, осмотрелись вокруг. Аэроплан опустился на землю метрах в ста от мурмедонской церкви.
-- Прошу меня извинить, -- обратился к ним Франсуа, -- невозможно сесть в самом Мурмелоне именно по одной из тех причин, о которых я говорил раньше -- машина слишком велика. Позвольте мне помочь вам.
Он поспешил к Эдит и помог ей спуститься на землю. Девушка с благодарностью взглянула на него. Затем он помог Маргарите.
Заняв место в кабине и бросив прощальный взгляд на Эдит, Франсуа сказал:
-- Я должен возвратиться и поставить машину в ангар.
Слова эти не имели особого значения, но глаза, устремленные на девушку, говорили о многом.
Аэроплан взмыл в небо. Обе путешественницы неподвижно застыли, следя за "белой птицей", вскоре скрывшейся из виду за рядом высоких тополей.
Холодно раскланявшись, они направились в Мурмелон по разным сторонам улицы.
У самого отеля, где Франсуа завтракал утром, их догнал автомобиль.
За рулем сидел фон Краш. Остановив машину, он вышел и перебросился несколькими фразами с дочерью, затем вошел в подъезд гостиницы.