Что Ф. М. Достоевский начал безрелигиозным утопическим социализмом петрашевцев, а кончил "принятием Христа в свое сердце" и проповедью царско-народнического "почвеничества", это достаточно известно. Автору предстояло показать читателю, как Достоевский "дошел до жизни такой", проследить шаг за шагом жизненный и творческий путь гениального писателя и вскрыть те процессы, которые лежали в основе эволюции Достоевского от фурьеризма к Победоносцеву. Автор и пытается это делать. Но как он это делает?
Достоевский начал религиозным свободомыслием потому, что "время Достоевского есть время мощного развития и проникновения в Россию естественных наук, развития, окончательно подрывающего основы религии. И Достоевский с этим считался и с этого начал". (63 стр.). Прекрасно, окажет читатель, почему же он этим не кончил? Разве в последующих десятилетиях развитие естественные наук остановилось, пошло вспять? Если причину религиозного свободомыслия молодого Достоевского надо искать в развитии естественных наук, то становится непонятным мракобесие Достоевского середины и конца его жизни.
Достоевский стал "идеологом национализма, освященного религией", оттого что "в семидесятых годах Россия вступила (? М. Д. ) в экономический кризис, вызванный понижением хлебных цен на мировом рынке. Поэтому были введены покровительственные пошлины (1877 г.), которые сократили ввоз заграничных товаров, следовательно, уменьшили конкуренцию иностранного капитала и способствовали усилению своего отечественного капитализма. Русский капитал бил накануне того мощного развития, которое предстояло перед ним (? М. Д. ) в конце века, русский капитал складывался как национальный капитал. В этот именно период и усилился элемент национализма в проповеди Достоевского". (81 стр.).
Допустим, скажет читатель, что религиозно-националистический пафос Достоевского конца его жизни обусловлен развитием русского национального капитала, но тогда, спрашивается, чем же автор об'яснит славянофильство сороковых годов с его патетической проповедью "триединого начала"? Если тем же развитием русского национального капитала, то где же тогда был Достоевский, отчего он в сороковых годах не стал "идеологом национализма, освященного религией"? А если для такой идеологии были необходимы покровительственные пошлины; то каким то чудом без них обошлись славянофилы и все их предшественники в области пропаганд религиозно-патриотические идей на Руси?
Совсем "по-пильняковски" автор цитирует ряд выпадов Достоевского против Рациалистического строя без того чтобы как следует ответить на эти выпады. Вот, например, автор приводит такие цитаты из Достоевского: "Одна десятая получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться в роде как бы в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности... Все рабы "и в рабстве равны... Шпионство... Клевета и убийства... Высшие способности изгоняются, казнятся..."
Чем "кроет" автор приведенные тирады Достоевского? Вот чем: "Все это имело некоторое основание в современной Достоевскому действительности" (52 стр.). Автор приводит многочисленные цитаты из Достоевского против насилия, неизбежного при диктатуре пролетариата. Что автор отвечает Достоевскому? Вот что: "Насилие именем бога и насилие без бога негодно и то же, далеко не одно и то же" (59 стр.). Разве это не достаточно вразумительно?!
Автор старательно приводит пророчества Достоевского: "Они ниспровергнут храмы и зальют кровью землю. Но догадаются наконец, глупые дети, что хоть они и бунтовщики, но бунтовщики слабосильные, собственного бунта своего не выдерживающие. Стадо вновь соберется и вновь покорится". Что отвечает Г. А. Покровский на эти "пророчества"? Ровно ничего!
Все это невольно наводит на размышление, что Г. А. Покровский задался целью составить... хрестоматию из контр революционных высказываний Достоевского, пересыпав их подмоченной солью своих "марксистских подходов"...
Для полноты представления о теоретических познаниях автора нелишне отметить, что афоризм "страх создал богов", имеющий двух тысячелетнюю давность, наш ученый автор приписал Ленину (21 стр.) и, доказывая влияние на Достоевского героических выступлений деятелей революционного террора, он почему-то называет не современников Достоевского, а... Ивана Каляева, казнившего в 1905 г. Сергея Александровича (52 стр.).
Мы долго останавливались на этой книжке потому, что составление подобных книжек стало, к сожалению, у нас частым явлением. Состряпает предприимчивый автор ученический реферат снабдит его множеством цитат, сдобрить изрядной порцией лже-марксистской "идеологии" и в таком виде пустит свое произведение по течению захлестывающего нас потока халтуры.
"Литературная Газета", No 27, 1929