Через день, около десяти часов утра, прибыли на четырех нартах люди со «Ставрополя».
Тщательно осмотренное место гибели «Гамильтона», в особенности его оторванные части, раскиданные на большом расстоянии друг от друга, заставили нас отказаться от мысли производить местные розыски только по тем или иным признакам. Как было уже ранее решено, раскопки должны были производиться планомерно, длинной траншеей от правого крыла разбитого самолета. Слепнев, как начальник розыскной партии, отметил флажками ту линию, по которой должны были производиться раскопки, и, встав на нее с небольшими интервалами друг от друга, мы по сигналу принялись за работу.
Толщина снега, в зависимости от надувов и заструг, доходила до двух с половиной метров. Для того чтобы прокопать такую толщину, приходилось траншею рыть в три приема, ступеньками.
Снег твердый, как мел. Местами, где наши лопаты ударялись, как о камень, мы брали двуручную пилу и, отпилив глыбу снега, поднимали ее наверх.
Вея поверхность тундры в неровностях, кочках. Иногда попадались большие камни, от прикосновения к которым как-то невольно екало сердце…
С каждым метром, что мы продвигались вперед, мы все более и более ждали, что лопата вот-вот наткнется на то, что мы все как-то боялись найти…
По всей шеренге работающих, то здесь, то там раздавались невольные возгласы. Почти каждый из нас находил какую-нибудь часть от разбитого самолета. Мы работали не разгибая спины. Не хотелось даже делать перерыва, потому что всем казалось, что осталось немного и что еще какой-нибудь метр и мы наткнемся…
В этот день мы прошли более сорока метров во всю длину траншеи. При раскопках нашли: разбитые стекла, рамки пилотской кабины, крыловой отличительный фонарь, тягу к элерону и окончательно откопали фюзеляжи с хвостовым оперением. Это было все…
Измученный бесплодной работой, мы в молчании съели ужин из консервов, приготовленный матросом с «Нанука», и стали готовиться к ночевке. Часть работающих ушла к охотнику Брюханову, хижина которого отстояла от нас в шести, милях, а несколько человек «наиболее отчаянных» осталось с нами.
Мороз как будто бы еще более усилился. Оставаться на открытом воздухе было немыслимо. Мы стали спешно готовить свою зимнюю квартиру. Крыло нашего юнкерса ми использовали как котелок; по бокам его натянули парусину и завалили снежными кирпичами. Внутри было несколько тише от ветра, но холод стоял невероятный. Почти до последнего момента, как мы легли спать, у нас гудели, паяльные лампы, безуспешно стараясь нагнать приличную температуру, но, |кажется, единственным их достижением был дождик с потолка, который обильно поливал нас и наши вещи.
Завернувшись с головой в меховые кукули, мы старались согреться собственным дыханием. Справа и слева от меня раздавались звуки, похожие на мощное дыхание путиловских паровозов. Это было последнее, что дошло до моего сознания. Я погрузился в глубокий, мертвый сон.