Свобода – другой мир
Франк Фрёлик снова приехал в центр «Винтерхаген»; на сей раз никто не швырял в него гнилыми помидорами. Они с Хеннингом Крамером сидели в комнате, похожей на школьный класс. Рядом с доской висел плакат со словами «Скажи наркотикам нет!» и изображением какой-то красотки атлетического сложения, наверное известной спортсменки. Франк ее не узнал. Ее лицо ничего ему не говорило. Чтобы чем-то занять себя, он рассеянно смотрел в окно. Там почти ничто не привлекало внимания, кроме желтого общежития. Казалось, кругом все вымерло. Как будто никто ничем не занимался. Хотя… если подумать, ничего странного здесь нет. Должно быть, смерть Катрине подействовала на всех здешних обитателей… Прошло почти три минуты с тех пор, как он задал простой вводный вопрос парню, сидевшему напротив. И почти три минуты Хеннинг Крамер пристально смотрел в угол комнаты, задумчиво прижав палец к подбородку.
– Не стесняйтесь, отвечайте, – подбодрил его Фрёлик.
– Я думаю, – ответил Крамер.
– Судя по тому, что я слышал, вы проводили с Катрине довольно много времени. Должно быть, вы хорошо знали ее.
– Кто она или какая она?
Фрёлик вздохнул и посмотрел на своего дотошного собеседника. Тот по-прежнему сосредоточенно смотрел в потолок.
– Какая разница? – Он зевнул.
– Может быть, и никакой, – задумчиво ответил Крамер.
Фрёлик понял, что перед ним сидит человек, который привык взвешивать каждое слово, поэтому он пошел на лингвистический компромисс:
– Что она была за человек?
Крамер закрыл глаза.
– Катрине все время мечтала… – Он поднял руки ладонями наружу. – Она мечтала о том, что сошла с ума, стоит на скоростном шоссе, ловит попутки и чувствует себя свободной. Она запрыгивает в первую попавшуюся машину и делает нечто такое, отчего у водителя глаза на лоб лезут… Помните, у Дженис Джоплин? «Начинается дождь, но Бобби уже поймал тепловоз, который отвезет нас в Новый Орлеан»? Катрине не понимала, что водители в наши дни уже ничему не удивляются. Им нельзя сказать ничего такого, чего они не слышали бы раньше… раз уж на то пошло, и сделать ничего такого тоже нельзя. Бедным детишкам в клешах с лентой на голове, которые ловят попутки на обочинах или голые катаются в грязи на фестивале в Роскильде, возможно, кажется, что они представители контркультуры, но они стали всего лишь приманкой для туристов. Есть, наверное, такие, кому приятно вспомнить старые добрые времена. Немного похоже на брелоки с изображением Джерри Гарсия, которые продаются в Сан-Франциско. Просто не верится, что они еще кому-то нужны… А потом понимаешь, что так называемая молодежная революция наконец ушла в историю и канонизирована представителями среднего класса. Жаль тех, кому кажется, что они по-прежнему живут в шестидесятых или семидесятых, потому что их так называемые идеалы – на самом деле ничто!
Крамер соскочил на пол и широким шагом подошел к окну. Фрёлик видел его широкую спину.
– Катрине не понимала, что бессмысленно бежать в свободу, – сказал Крамер и, разволновавшись, повернулся кругом. – Свобода – не состояние души и не место, куда можно бежать. Свободу надо поймать; она здесь, внутри тебя, и ее находишь в том, что ты делаешь, о чем думаешь. Нужно стать самому себе хозяином, контролировать ситуацию, в которой ты очутился. Нельзя бежать к свободе – только от нее. И только когда ты остановишься и примешь мир таким, какой он есть, найдешь в нем свое место, свою нишу, – ты свободен!
Фрёлик подавил зевок и оторвался от блокнота. Взволнованный Крамер совсем запыхался. Фрёлик посмотрел на чистую страницу в блокноте и аккуратно написал: «Не забыть до четырех позвонить Еве-Бритт». Юли, дочь Евы-Бритт, ходила в группу продленного дня в Майорстюэн. По вторникам Ева-Бритт проводила совещания. У них существовал негласный договор: когда Ева-Бритт занята, домой Юли забирает Франк. Но сегодня он за девочкой не успеет. Надо будет послать Еве-Бритт эсэмэску.
Поскольку Франк не мог думать о других вещах, которые ему нужно было вспомнить, он кашлянул и вежливо уточнил:
– Но ведь именно так Катрине и поступала? Судя по тому, что я понял, она постепенно избавлялась от иллюзий. Ее уже считали официально чистой. Она работала в бюро путешествий…
– И все равно она не могла достичь цели, потому что не умела общаться с нормальными людьми.
– Что вы имеете в виду? – спросил Франк, оживившись. Наконец-то его собеседник отвлекся от абстрактных понятий.
– Она не могла быть нормальной. Просто не была способна, понимаете? На том дурацком званом ужине ее тошнило оттого, что она не могла принять их действительность, то, что они ей предлагали!
– Значит, по-вашему, на той вечеринке ей не стало плохо по-настоящему?
– Ну да, ей было не хуже, чем мне сейчас!
– Хотите сказать, ее вырвало, потому что она не вынесла их действительности?
– Да.
– Но чего именно она не вынесла? Конкретно.
– Чего? – Хеннинг улыбнулся язвительно, ядовито. – Она не хотела быть такой, как они!
– Кто такие они?
Глаза Крамера полыхнули огнем.
– Ей стало противно, когда она поняла, что они меняют свои убеждения с такой же легкостью, как наряды! Так называемые образцы, которыми пичкают в «Винтерхагене», основаны на физическом труде. Труд они считают естественным способом выброса эндорфинов. Они то и дело повторяют, как опасны наркотики, как важно говорить правду, признавать свои ошибки и понять, что сама по себе жизнь – сплошной кайф. Потом – раз! – смена декораций. Оказавшись среди своих, они надираются до поросячьего визга. И, даже надравшись, они не смеют сказать друг другу ни слова правды. Трахаются друг с другом в кустах, а потом во всем винят выпивку. Разве не понятно?
– А вы сами не служите одним из таких образцов?
– Надеюсь, что нет.
Фрёлик внимательно посмотрел на своего собеседника, решая, как продолжать разговор.
– Я услышал ваши слова насчет возможности разглядеть двойные стандарты. Но речь идет о девушке взрослой, по всем отзывам очень способной. Кроме того, Катрине несколько лет провела на улице. По-моему, она прекрасно понимала, что представляют собой так называемые нормальные люди… Вряд ли ее вырвало просто от отвращения к их лицемерию.
– Тут вы ошибаетесь, – мягко возразил Крамер. – Ее вырвало именно поэтому. Она извергла из себя их обоих: Бьёрна и Аннабет.
– Почему?
– Потому что… – Хеннинг Крамер замолчал в нерешительности.
– Говорите же!
– Раньше, когда она зарабатывала на дозу своим телом, одним из ее клиентов был Бьёрн Герхардсен.
Франк недоверчиво сдвинул брови. То, что он услышал, ему совсем не понравилось. Он поморщился и покачал головой.
– Так и было, – не сдавался Крамер и продолжал уже спокойнее: – Лично мне плевать, верите вы мне или нет. Суть в том, что он был типом из ее прошлого… Она знала ему цену, и это прекрасно. Наверное, Аннабет Ос не настолько сексапильна, и ее старик время от времени покупает девочек на улице… И ему очень не нравилось, что приходится помалкивать. Как же он доставал Катрине! Она отдавалась ему несколько раз, и ей было трудно. А в субботу он снова принялся распускать руки; предложил ей пойти в кустики – там же, у себя в саду.
– В субботу? На званом ужине?
– Вот именно.
– Вы уверены? – рявкнул Фрёлик.
– Она сама мне сказала.
– Что именно она сказала? Дословно!
– «Он… Обаяшка… стал ко мне приставать». Вот как она сказала. Но больше мы о нем не говорили.
– Вот и все, что она сказала? «Обаяшка стал ко мне приставать»?
– Мы с ней уже обсуждали его раньше, я знал, что она… ну, в общем, узнала Герхардсена и так далее. Они оба – и Аннабет, и Бьёрн – вызывали у нас презрение и жалость. Его мы прозвали Обаяшкой. Еще бы! Днем он руководит «Винтерхагеном», а по вечерам снимает потенциальных пациенток… Представляете?
Фрёлик глянул в блокнот:
– И когда она вам это сказала?
– После приема.
Фрёлик выпрямился.
– Видите ли, в ту ночь произошло нечто особенное. Я приехал, чтобы забрать ее. Она сама меня попросила.
– Попросила? Когда?
– Она позвонила мне уже ночью, около двенадцати. Я заснул перед телевизором… Она позвонила мне на мобильный и разбудила меня.
– И вы приехали за ней на машине? – взволнованно спросил Фрёлик.
– Да…
– Какой марки ваша машина?
– У меня машины нет. Я взял автомобиль брата. Он сейчас за границей на какой-то научной конференции. На Филиппинах. Он разрешает мне брать его машину, когда его нет… У него «ауди». Катрине вышла встречать меня на дорогу в такой одежде… ну, в общем, довольно вызывающей. Юбка просвечивала, потому что сзади светил фонарь… Одежда ее мечты. Наверное, ей казалось, что она – девушка с плаката… Она запрыгнула в машину, не открывая дверцы. Видите ли, машина с открытым верхом. Потом она сняла блузку и повязала ее на голову… нет, это было уже потом. Я сейчас о другом: она отправилась в путешествие на машине, ночью, она сидела в открытой машине со мной. Волосы все время падали ей на лицо… особенно на поворотах, когда мы спускались с Холменколлена, и ей хотелось чем-нибудь их подвязать, вот она и сняла блузку, а под ней был черный бюстгальтер. Она словила кайф оттого, что сидела в машине в одном лифчике. Как в мечте. Почувствовала себя свободной. Мы поехали в Акер-Брюгге, в «Макдоналдс». Это она предложила. Там мы купили еды. В очереди она тоже стояла не одевшись… Как будто ее мечта воплотилась в жизнь. Как… как… Господи, надо исключить из словаря слово «как»! Мне уже надоело его повторять. В общем, я совершенно уверен: еще чуть-чуть – и она бы снова начала колоться. Она тогда по-настоящему улетела. Потом мы отъехали от Акер-Брюгге, и я спросил, что случилось и почему она такая. Ей не хотелось отвечать, не хотелось спускаться с той вершины, куда она взлетела, фигурально выражаясь. Она вот так посмотрела на меня и говорит: «Обаяшка возбудился и стал распускать руки… А я стояла и смотрела на него».
– А потом?
– Потом мы свернули на шоссе Е6 – на старый Моссевей – и доехали почти до Ингирстранда.
– А потом?
– Я заехал на парковку.
– Где, в Ингирстранде?
– Нет, то есть… сначала я остановился там, но оказалось, что мы не одни. Спустя какое-то время подъехала еще одна машина – там большая парковка. И мы вернулись на перекресток и повернули направо, к озеру Пер. Остановились на парковке недалеко от шоссе E18, лицом к озеру. Там очень красиво.
– Дальше!
– Мы разговаривали.
– О чем?
– Вообще о жизни.
– Не о званом ужине?
– О нем ни слова.
– А о ней, о том, что случилось в тот день?
– Нет, только о мечтах и снах.
– А потом?
– Потом мы занялись сексом.
– Я думал, у нее есть парень по имени Уле Эйдесен.
Хеннинг Крамер пожал плечами.
– Вы ревновали к Эйдесену?
– Нисколько, скорее наоборот, он ревновал ко мне… наверное.
– С чего бы?
– Со мной Катрине была более открытой, наверное, и он подозревал, что мы с ней время от времени спим вместе.
– Так и было?
– Время от времени.
Фрёлик грыз ручку и ждал.
– Не очень часто, только когда она сама хотела. Последний раз мы были вместе уже давно, несколько недель назад.
– Вы можете назвать ваши отношения любовью?
– Конечно.
– Позвольте выразиться точнее. – Франк выпрямил спину. – Я спрашиваю, хотели бы вы вступить с ней в так называемые официальные отношения… чтобы быть с ней только вдвоем?
– Мы с ней и были только вдвоем. Она всегда возвращалась ко мне. Это я не хотел слишком сближаться. Можно сказать, что мы с ней были ближе на духовном уровне.
– На духовном уровне?
– Да.
– И время от времени – на телесном?
– Да.
– А в ту ночь кто выступил инициатором? Кто предложил заняться сексом?
– Она… Кстати, не стоит выяснять, кто что предложил. Это висело в воздухе. Можно сказать, что мы оба решили заняться сексом в тот миг, когда она села в машину. И то, что мы занялись любовью, стало своего рода завершением – финальным аккордом, которого нам недоставало.
– Вы пользовались контрацептивами?
– Нет.
– Где вы занимались любовью?
– В машине.
– Вы сказали, что в ту ночь на ней был черный бюстгальтер и блузка?
– Ну да, черная блузка и юбка.
– На ней было надето что-нибудь еще?
– Насколько я помню, нет.
– А трусики?
– Я не видел, как она их снимала.
– Значит, она расхаживала без нижнего белья под юбкой?
– Да нет, трусики были, кажется. Она отбросила их в сторону… если уж надо так подробно.
– Значит, когда вы занимались сексом, она была одета?
– Да, то есть на ней была юбка, а бюстгальтер я приспустил.
– А блузка?
– Ее она надела потом.
– Когда?
Крамер нахмурился, задумавшись.
– Когда я отвез ее домой, – ответил он наконец.
– Сколько прошло времени?
– Наверное, час или два. Потом мы немного поспали – во всяком случае, я.
– Сколько времени вы спали?
– Я проснулся в половине третьего. Она выходила из машины, а когда вернулась, разбудила меня.
– Вы уверены, что было половина третьего?
– Два тридцать семь. Я посмотрел на часы в машине.
– Значит, вы проснулись, а ее рядом не было?
– Да. Потом хлопнула дверца, она села, я посмотрел на часы, и она еще поддразнила меня, потому что я спал. Она спросила, есть ли у меня сигареты. Сигареты нашлись; мы покурили, а потом она попросила отвезти ее к Уле.
– Какая на ней была одежда?
– Та же самая.
– А украшения были?
– Наверное.
– Что значит «наверное»? На ней были какие-нибудь украшения или нет?
Крамер несколько секунд молчал, как будто задумавшись.
– Катрине всегда носила украшения: золотые кольца… браслеты… кольцо в виде сплетенных змеек, с большими камнями, цепочки…
– Что на ней было в ту ночь?
– По-моему, почти все из того, что я назвал. Кольца. Да, она всегда носила кольца. И в ту ночь тоже. – Крамер поерзал; ему было не по себе. Фрёлик молча наблюдал за ним. – Что? – Крамер кашлянул, нагнулся.
Фрёлик еще несколько секунд смотрел на него.
– Вы совершенно уверены, что в ту ночь на ней были украшения? Готовы присягнуть?
– Конечно. – Веки Крамера медленно поднялись и опустились… поднялись…
– Когда она вернулась в машину, украшения на ней были?
– Наверное. Не помню.
– Значит, вы не уверены, что на ней были украшения, когда она вернулась в машину?
– Поклясться не могу.
– Вы спросили ее, что она делала снаружи?
– Нет.
– Почему?
– Мне не пришло в голову спрашивать.
– Не пришло в голову?
– Нет. – Хеннинг Крамер пожал плечами. – Может, она выходила пописать или просто размять ноги.
– У нее еще что-нибудь было с собой? Например, сумочка.
– Да, сумочка была. Такая небольшая, на длинном ремне… Она еще надевала ее через голову. Сумочку я хорошо помню.
Фрёлик кивнул:
– Когда вы отправились домой?
– Где-то около трех – без чего-то три или в начале четвертого. Не помню. Я был совершенно разбит, и мне хотелось одного – как можно скорее попасть домой.
– Где вы ее высадили?
– Она попросила высадить ее на перекрестке с круговым движением в Вервенбукте – там, где поворот на Холмлиа.
– Меньше чем в километре от того места, где нашли ее труп, – сказал Фрёлик.
Крамер кивнул.
Фрёлик откашлялся.
– Вынужден еще раз спросить вас, – медленно начал он. – Вы совершенно уверены, что высадили ее именно в том месте?
Крамер тоже откашлялся.
– Да.
Фрёлик бросил на него внимательный взгляд:
– Почему именно там?
– Она хотела пойти к Уле пешком. Уле живет в Холмлиа. Точного адреса не знаю. Но она хотела к Уле, хотела последний отрезок пути пройти одна. Она объяснила, что не хочет, чтобы он меня видел, если он ее ждет.
– Почему?
– Наверное, он бы устроил скандал.
– Что было потом?
– Я уехал. – Крамер помолчал и задумался. Его передернуло.
Фрёлик попытался представить, как бы он вел себя на месте Крамера. Независимо от того, говорит молодой человек правду или нет, было ясно, что разговор дается ему с трудом. Все началось довольно легко, с философской болтовни об отношении покойницы к жизни. И даже о том, как они занимались любовью, парень рассказывал свободно. А потом ему стало не по себе. Очень не по себе. У него даже губы задрожали.
– Она помахала мне… – с трудом продолжал Крамер. Губы у него по-прежнему дрожали.
Фрёлик долго смотрел на парня в упор, а потом уточнил:
– Вы заметили другие машины в том месте, где высадили ее? Может, за вами кто-нибудь ехал?
Крамер задумался и медленно покачал головой.
– Несколько раз я замечал на шоссе такси… Нет, не знаю. Вроде везде было пусто, но, когда я трогался с места, какие-то машины были.
– Больше вы о них ничего не помните?
– Нет, я просто ехал, слушал музыку и ехал.
– И больше вы ее не видели?
– Нет.
– Она стояла и махала вам вслед?
– Нет, она не стояла. Она шла и махала на ходу. – Губы у Крамера снова дрогнули. – И больше я ее не видел!
– Скажите, в каком точно месте вы ее высадили.
Крамер кашлянул и закрыл глаза.
– Мы проехали парковку у Вервенбукты, ту, что слева, если ехать в центр города.
– По Янсбруквей?
– Да, кажется, там… И двинулись дальше, к перекрестку с круговым движением. Там еще выезд на шоссе Е6… Она сказала: «Я выйду здесь». А я… – Крамер снова кашлянул, – я поехал на шоссе…
– Продолжайте, – попросил Фрёлик.
– Я остановился у эстакады… Там она и вышла. – Крамер затих.
– Продолжайте, – велел Фрёлик.
– Ну, я повернул на шоссе, и больше я ее не видел.
– Вы сказали, что она пошла и…
– Да.
– Когда вы в последний раз ее видели, она шла по улице Ябру в сторону Холмлиа?
– Да.
– Но ведь по пути к Холмлиа ей пришлось пройти довольно длинный туннель, верно?
Крамер поднял голову. Недолго подумав, медленно кивнул:
– Да, наверное.
Франк поерзал на месте.
– Оттуда до Холмлиа путь неблизкий. Ей нужно было пройти туннель и идти дальше, по Холмлиавей. Не помню, есть ли в туннеле пешеходная дорожка, но, во всяком случае, по-моему, очень неудобно выходить из машины перед туннелем…
– Я плохо знаю тот район, – перебил его Хеннинг Крамер.
– И тем не менее, – сказал Фрёлик. – От перекрестка с круговым движением до Холмлиа километра два, а то и три. Почему вы не подвезли ее поближе?
– Она сама попросила, чтобы я высадил ее на перекрестке.
Фрёлик довольно долго молчал, глядя на Крамера в упор. Крамер не отвел взгляда в сторону.
– А может, она пошла через рощу? – предположил он. – Решила срезать путь.
– Кажется, вы сказали, что она шла по улице Ябру?
– Да, но, наверное, там где-то можно пробежать через рощу и сократить дорогу.
– Возможно, однако вы видели, как она свернула в рощу?
– Нет, я только помню, что она несколько раз попросила высадить ее у перекрестка с круговым движением.
Фрёлик решил сменить тему и посмотрел в свои записи.
– Когда вы приехали в Ингирстранд, следом за вами приехала еще одна машина, так?
– Нет.
– По-моему, вы говорили, что в Ингирстранде у вас не получилось остаться наедине.
– Ну да, на парковку заехала еще одна машина, но не за нами, а просто… Наверное, тоже парочка вроде нас решила уединиться.
– Значит, в той машине сидели двое?
– Нет. Понятия не имею. Я не видел, сколько народу сидит в той машине – двое или пятеро. Я туда не смотрел.
– Вы запомнили марку той машины?
– Не помню. Самая обычная машина, седан, японка, «форд» или «опель»… таких миллионы!
– Какого цвета?
Крамер пожал плечами:
– Понятия не имею… темная. Ночь, света почти не было.
– Та машина не ехала за вами из Ингирстранда?
– Нет, вряд ли. И вообще, кроме нас, на парковке никого не было.
Фрёлик снова обдумал все, что услышал.
– О чем вы разговаривали, когда уехали с того места, где занимались сексом?
– Ни о чем.
– Совсем ни о чем?
– Да.
– Даже не обсуждали, куда она собирается пойти и что скажет бойфренду, если он спросит, где она пропадала?
– Нет.
Фрёлик кивнул. Жаль, что приходится допрашивать Крамера в одиночку. Он глубоко вздохнул.
– В чем дело? – поинтересовался Крамер.
– Мне очень жаль, но должен сообщить, что из разряда свидетелей вы переходите в разряд подозреваемых.
Хеннинг Крамер ничего не ответил.
– Вы слышали, что я сказал? – спросил Фрёлик.
– Катрине была единственной, кого я любил…
– Все равно, – возразил усталый Фрёлик. – Катрине нашли убитой, причем состояние ее тела намекает на наличие у убийцы сексуального мотива. В девяти из десяти подобных случаев убийство совершается с целью скрыть другое преступление… иными словами, изнасилование. А вы утверждаете, что занимались сексом по взаимному согласию за несколько часов до того, как ее нашли убитой.
– Так и было.
– Все возможно, конечно, но обвинитель, судья и присяжные, скорее всего, истолкуют произошедшее по-другому.
– Но что же мне делать?
– Сейчас вы подпишете протокол и сдадите анализ ДНК-А потом вам придется еще раз подумать над тем, что и когда выделали. Постарайтесь вспомнить все как можно лучше, потому что нам придется перепроверять ваши показания. Так что, если сумеете вспомнить людей или машины с пассажирами – словом, свидетелей, которые могут подтвердить то, что вы мне рассказали, вам будет легче.
Крамер мрачно уставился перед собой.
– Куда вы поехали после того, как высадили ее?
– Домой.
– Где вы живете?
– В Холмене, на Стасьонвей.
– Там квартира вашего брата?
– Нет, я живу там с матерью.
– Квартира матери или ваша?
– Матери.
Фрёлик кивнул и сделал пометку в блокноте.
– Говорила ли вам Катрине в ту ночь что-нибудь такое… все равно что… отчего вам стало не по себе, или вы потом долго размышляли над ее словами, или не поняли…
Крамер закрыл глаза. У него на лбу выступила испарина.
Фрёлик снова пожалел, что допрашивает его в одиночку.
– Да, кое-что… – ответил Крамер.
– Что?
– Она сказала, что у нее есть тайна.
– Ага!
– Я стараюсь вспомнить. Когда мы встретились, она… мне показалось, что она совершенно счастлива…
– Когда вы за ней заехали?
– Ну да. Я спросил, что случилось, не выиграла ли она в лотерею. Виду нее был совершенно счастливый и такой… как будто она под кайфом. Она ответила, что не выиграла, но случилось настоящее чудо.
– Настоящее чудо?
– Да, и я спросил что, а она покачала головой и обещала, что потом расскажет.
– Потом?
Крамер кивнул.
– У вас сложилось впечатление, что ее тайна как-то связана со званым ужином?
Крамер покачал головой.
– Что она могла иметь в виду? У вас есть предположения, догадки?
– Ни малейшего понятия.
Фрёлик повелительно протянул руку.
– А? Что?
– Ключи от машины, – пояснил Фрёлик. – Возможно, вы и не запомнили никаких свидетелей, но один свидетель у вас есть, причем такой, который в подобных случаях часто бывает самым главным. Я имею в виду автомобиль.