«…Ибо прах ты и в прах возвратишься»
Хотя накануне лил проливной дождь, следующий день выдался погожим. Инспектор полиции Гунарстранна опустил стекло в окошке машины и смотрел, как к нему приближается крепкая фигура Франка Фрёлика. На парковке было пусто, если не считать нескольких машин, жарящихся на солнце. Через дыру в кипарисовой живой изгороди, отделявшей парковку от кладбища, вышла садовница. Она на ходу снимала грязные садовые перчатки и неуклюже топала тяжелыми сапогами, облепленными землей и глиной. От сапог отваливались комья земли, оставляя за ней след. Она вытерла со лба пот и закурила. Какое-то время стояла на месте, задумчиво глядя в землю. На парковку завернул микроавтобус; он проехал мимо садовницы и Фрёлика. На борту большими, разноцветными буквами было выведено название реабилитационного центра «Винтерхаген». Из него высыпала группа молодых людей в черных костюмах. Казалось, в официальной одежде им не по себе; они держались неестественно прямо, как накрахмаленные. Фрёлик кивнул им. Юнцы некоторое время озирались по сторонам, а потом побрели к часовне, где их уже ждал облаченный в черное представитель похоронного бюро. Уле Эйдесен тоже пришел, и тоже в черном. Он стоял, уткнувшись носом в брошюру, посвященную церемонии похорон.
Фрёлик сел в машину Гунарстранны; от того пахло дезодорантом и потом.
– Все важные персоны. – Он кивком указал на юнцов, столпившихся перед часовней. – Ну что, пойдем?
Гунарстранна покачал головой:
– Нет, дадим им полчаса побыть в своем кругу.
Фрёлик тоже опустил стекло.
– Ну и жара! – проворчал он. – Осмотрел тут все, но по-прежнему не вижу никаких признаков Реймонда Скёу.
Юнцы из микроавтобуса толпились у входа в часовню.
– Там целая куча огромных надгробных камней, – сказал наконец Фрёлик.
– Да что ты!
– Да, обеликсы и все такое.
– Обелиски.
– Я нарочно. Обеликс – это герой французской комедии.
– Правда?
– Галл, толстяк, который таскает на спине обелиски. Его зовут Обеликсом.
– Не может быть!
– Да, в самом деле.
– Так-так…
– Ты кого-нибудь видел? – спросил Фрёлик.
– Хеннинга Крамера, Аннабет Ос и других сотрудников «Винтерхагена». Уле Эйдесен тоже здесь… – Гунарстранна показал в сторону входа. Эйдесен как раз входил в часовню.
– С кем-нибудь говорил?
– Нет.
– Может, еще разок допросить Крамера?
– Не сегодня. И потом, сначала лучше найти противоречия в его показаниях.
– А Герхардсен не появлялся? – спросил Фрёлик.
Гунарстранна взглянул на часы:
– У него еще есть пара минут.
– Как по-твоему, ее мамаша здесь?
– Да, наверное. В конце концов, она – ближайшая родственница.
– Ужас, – пробормотал Фрёлик. – Ужас!
– Может, прогуляемся по кладбищу? – предложил Гунарстранна.
– Хочешь познакомиться с ее мамашей?
– Вообще мне бы хотелось, но сейчас не время и не место для боевой операции.
– Верно. – Фрёлик достал из кармана куртки платок, вытер пот со лба и повторил: – Верно. Значит, чует мое сердце, придется мне ехать к ней домой.
– А пока пойдем погуляем по кладбищу, – повторил Гунарстранна.
– Что-то не хочется.
– Значит, ты больше не хочешь осматривать территорию?
– Мы ищем иголку в стоге сена.
– Тебе никогда не хотелось стать прокурором?
– Чтобы стать прокурором, нужно в поте лица обыскивать кладбище?
– Не обязательно, но, если уж мы хотим найти убийцу бедной девушки, нужно всегда предполагать, что злодей рыщет где-то здесь, в зарослях, или сидит в часовне и слушает, какого прекрасного человека он уничтожил. Смотри, какая чернобурка… – Гунарстранна кивнул на Сигри Хёугом, которая вышла из «мерседеса».
– Ну и фигурка! – присвистнул Фрёлик.
– Фрёлик, для тебя она старовата. Это Сигри Хёугом, доверенное лицо Катрине. Та самая, которая спросила, нравится ли мне моя фамилия.
– Кто, по-твоему, тот чудаковатый старикашка?
Гунарстранна пожал плечами:
– Может быть, налоговый инспектор с дальних островов… Нет, скорее всего, это ее муж. В таком случае его зовут Эрик Хёугом.
Оба проводили парочку глазами. Сигри, обладательница изящной фигуры, похожей на песочные часы, оделась очень элегантно, даже накинула на плечи черную шаль. Ее спутник казался вполне симпатичным: прямая спина, крепкая поясница, мрачная улыбка на румяном лице.
– Угадай, кем он работает, – предложил Гунарстранна.
Фрёлик не спешил с ответом. Оба наблюдали за парочкой. Когда они прошли последнюю припаркованную машину перед часовней, мужчина остановился, достал из заднего кармана расческу и, глядя в окошко машины, зачесал волосы назад.
– Понятия не имею, – ответил Фрёлик.
– Они живут в Грефсене, в доме, построенном по индивидуальному проекту. У них полно антиквариата, который они скупают на аукционах – у нас и в Лондоне. Сын учится в Йельском университете; у каждого из них своя машина. У него – «мерседес», у нее – БМВ.
– Она наверняка пытается что-то возместить, – пробормотал Фрёлик. – Раз занимается реабилитацией наркоманов.
– А ее муженек чем, по-твоему, зарабатывает себе на жизнь?
– Понятия не имею.
– Доктор, конечно.
– Доктор? – Фрёлик вдруг широко заулыбался. – Слушай, да ведь я знаю, кто он такой!
– Знаешь? – равнодушно спросил Гунарстранна.
– Да! Эрик Хёугом? Доктор? Да ведь он знаменитость! Ведет колонки в нескольких газетах!
Гунарстранна уставился на Фрёлика. Выражение его лица напомнило Фрёлику человека, которые впервые попробовал тухлятину.
– Ты сказал – «знаменитость»? Ты употребляешь такие слова?
Фрёлик его не слушал. Он по-прежнему ухмылялся.
– Я до сих пор почитываю колонки Хёугома! Он называет себя сексологом и знает все, что нужно знать, об анальном сексе, групповом сексе, уролагнии и так далее! – Он задумался, как будто что-то вспоминал. – Выглядят они довольно респектабельно… я имею в виду, что она…
Гунарстранна, который по-прежнему наблюдал за своим напарником, как будто тот был обузой, которую ему приходится терпеть против воли, произнес без выражения, но серьезно:
– Хватит с меня твоего идиотизма!
– Ладно. – Фрёлик послушно замолчал.
Они наблюдали, как пара здоровается с представителем похоронного бюро. Порыв ветра взметнул серебристые волосы Сигри Хёугом; она изящно взмахнула головой. Супруги вошли в часовню.
– Ну, давай, – сказал Гунарстранна.
– Что?
– Выкладывай, что ты хотел сказать.
– Ты же не любишь, когда я так говорю.
– И все-таки говори, ради всего святого!
Фрёлик откашлялся.
– Она еще очень ничего, хотя ей уже за пятьдесят, верно? У нее задница получше, чем у многих молодых!
– Ну и что?
– Ты только представь, сколько всего ее муженек знает про всякие извращения…
– Заткнись!
– Я же предупреждал: тебе не понравится, что я скажу.
– Хочу прогуляться, – заявил Гунарстранна, вылезая из машины.
Он пересек парковку и пошел за садовницей, которая возвращалась к чьей-то могиле. Она опустилась на колени и начала выдирать жесткие стебли пырея и сныти, проросшие между низкорастущими астрами и кермеком. Гунарстранна закинул пиджак на плечо и вдохнул полной грудью. На кладбище сладко пахло свежескошенной травой и летними цветами; к этим ароматам примешивался слабый запах гниения. В тишине, царившей на кладбище, он невольно вспомнил Эдель. По пути прошел мимо свежевырытой ямы; рядом с ней возвышался холмик земли, прикрытый брезентом. Гунарстранна подошел к тому месту, где захоронили урну с прахом Эдель. Розовато-лиловые ковровые флоксы, которые он посадил в прошлом году, сильно разрослись; отдельные цветы выползли на дорожку. На зеленом газоне влажно поблескивали розовато-лиловые цветочки. Он присел и на несколько секунд закрыл глаза. Представил себе Эдель у окна; она поливала цветы. Открыв глаза, Гунарстранна попытался вспомнить, когда это было и почему ему сейчас привиделась именно старая картинка. Но, как только образ растаял, он больше не мог так живо представить себе жену. Он не мог сказать, сколько ей тогда было лет или во что она была одета. Как не мог и вспомнить, что за растение она поливала.
Отвернувшись, он быстро зашагал назад, к часовне, и завернул за угол. Только что закончились еще одни похороны; охваченные горем люди переглядывались, выражали свои соболезнования, держались за руки. Гунарстранна понял, что ему здесь не место, и отошел подальше. Вдали, на лужайке, рядом с газонокосилкой сидел тощий человек в грязных джинсах.
Гунарстранна остановился на дорожке, усыпанной гравием, которая, прямая как стрела, вела в глубь огромного кладбища. Дорожку пересекали бесчисленные более мелкие тропки; повсюду виднелись участки земли, огороженные высокими живыми изгородями. По дорожкам брели какие-то пожилые женщины; перед ними проехал трактор, потом повернул назад, уже ближе. Гунарстранна понял, насколько безнадежно отыскивать на кладбище подозреваемых. Он обошел часовню кругом и увидел колумбарий. В нишах стояли урны с прахом основателей Норвежской ассоциации крематориев. Он подошел ближе, стал разбирать надписи на урнах. И вдруг наткнулся на знакомую фамилию. Здесь покоился его сосед, которого он помнил с детства по Грюнерлёкке.
Он перечел имя соседа и испытал странное благоговейное чувство. Так вот где старик окончил свои дни! Гунарстранна с улыбкой вспомнил соседа. Стоя в окне своего дома на Марквей, он громко призывал всех к огненному погребению. «Говорю вам, сопляки, за крематориями будущее!» – вопил он, вызывая взрывы хохота. Теперь он здесь, на почетном месте – пригоршня праха в глиняной урне.
Гунарстранна двинулся дальше; повернув за угол, он увидел, как в часовню быстро входит Бьёрн Герхардсен.