Пепельница
Мать Хеннинга Крамера жила в доме на две семьи на Сташенсвей. В саду пышно цвели декоративные кусты, высокая живая изгородь из спиреи не позволяла любопытным проезжающим заглядывать в палисадник. Медная табличка на входной двери позеленела от старости. Фамилия «Крамер» была выбита таким же готическим шрифтом, как логотип газеты «Афтенпостен». Инспектор Гунарстранна позвонил. Еде-то в глубине дома послышалось звяканье. Он заметил тень за кухонной занавеской и понял, что за ним наблюдают. Он повернулся спиной к двери и стал рассматривать машины.
Изнутри загремела цепочка; он обратил лицо к хозяйке.
– Ваш сын… – начал инспектор, когда оба очутились в маленькой, но очень чистой кухне окном на дорогу.
Он замолчал, глядя на хозяйку дома. На вид ей можно было дать около шестидесяти; на измученном лице отпечаталось горе. Глаза покраснели, лицо распухло. Она едва заметно поморщилась. Судя по дрожащим губам и нервному тику, она с трудом справлялась с собой. Мать Крамера смотрела на него равнодушно – ни дружелюбно, ни враждебно. В ее глазах не было любопытства. В их глубине затаились боль и страдание.
– Ваш сын, – откашлявшись, повторил Гунарстранна, – не оставил никакого письма.
Она все так же смотрела на него пустым, равнодушным взглядом.
– Какого письма? – в замешательстве спросила она спустя какое-то время.
– Почти все самоубийцы оставляют предсмертные письма, – спокойно объяснил Гунарстранна, не сводя с нее взгляда. Он чувствовал, что в ней вскипает буря, и был начеку.
Она судорожно вцепилась в керамический переключатель плиты. Если не считать этого жеста, она никак не отреагировала на его слова.
– Письмо, – повторил Гунарстранна, кивнув.
Бури не последовало, хотя слова давались ей с трудом:
– По-моему, вы ошибаетесь… Очень легко ошибиться, когда судите о незнакомом человеке. Если бы вы знали Хеннинга, у вас бы не возникло таких мыслей.
Она тяжело дышала.
– А вы что думаете? – не сразу спросил Гунарстранна.
– О чем? О чем я, по-вашему, должна думать? – вскинулась мать Хеннинга. – Мне кажется, что все происходит не со мной… Да, я знаю, что он умер, но я по-прежнему жду, что он вот-вот придет. Когда вы позвонили, я думала, это Хеннинг.
Инспектор не двигался с места. Сунув руки в карманы расстегнутого пиджака, он не сводил взгляда с хозяйки квартиры. Она была выше его ростом. В ее глазах скопились слезы; она прислонилась к плите и ссутулилась.
– Что вы думаете о его смерти? – спросил Гунарстранна.
– Не знаю, что вы имеете в виду, но, по-моему, он не покончил с собой.
– Хотите сказать, что… его убили? – Последние слова он произнес не сразу.
Она выпрямилась, услышав его интонацию. Между ними повисло нечто невысказанное. Она отвернулась и посмотрела в окно. Время от времени в проеме между кустами можно было заметить проезжающие машины.
– Вам придется все выяснить, – ответила мать Крамера.
Гунарстранна кивнул:
– Отчасти поэтому я сейчас стою перед вами и спрашиваю о письме. Судя по тому, что мне известно, Хеннинг никому не рассказывал… о своей депрессии и других трудностях, с которыми он, возможно, столкнулся в последние месяцы.
– Нет.
– И о том, что он чувствует после смерти Катрине Браттеруд?
– Он, конечно, горевал, но со мной не откровенничал.
– Он вообще рассказывал вам о своих отношениях с ней?
– Не очень много. – Она снова посмотрела ему в глаза, собираясь с мыслями.
Гунарстранна посмотрел на свое отражение в кухонном окне – тощую фигуру с круглой, почти лысой головой и глазами навыкате, которые в стекле казались еще больше.
– Я знала, что она ужасно много значила для Хеннинга. Он был влюблен в нее. – Мать Крамера кашлянула и повторила: – Влюблен… Хеннинг очень страдал. Он привык подходить ко всему рационально, рассматривать все проблемы с разных сторон. Он смеялся над такими словами, как «любовь»; в конце концов, любовь основана на непосредственных чувствах. По-моему, он боялся и стыдился говорить о чувствах. Хеннинг был интеллектуалом.
Гунарстранна кивнул.
– Но он часто о ней думал. Ему казалось, что она очень важна для него, а он – для нее. Правда, со мной он ее не знакомил.
– Значит, последние несколько дней он не был подавлен и настроение у него было такое, как обычно?
Глаза матери наполнились слезами, губы дрожали.
– Он горевал по ней, но он ни за что не позволил бы горю одержать над собой верх! Он был спокойный, уравновешенный. Переживал, если был влюблен, конечно… если испытывал боль или радость из-за каких-то чувств… или ревновал… Но он не был ревнив. Для него подобные вещи были преходящими. Не знаю, как вам объяснить! Повторяю, он просто не мог покончить с собой из-за любви… А как вы себе представляете, что с ним случилось? – робко спросила она, видя, что Гунарстранна по-прежнему молчит.
– Все зависит от обстоятельств, – ровным тоном ответил он.
Она недоуменно подняла брови.
– Я бы хотел найти письмо, в котором он объяснял, почему вдруг решил покончить с собой. – Гунарстранна наконец сошел с места и сел на стул у окна. – Если можно так выразиться… – Он осторожно закинул тощую ногу на ногу, достал сигарету. – Что бы вы подумали, если бы факты неопровержимо доказали, что Хеннинг покончил с собой?
Хозяйка ссутулилась, отошла от плиты, тоже села. Не переставая внимательно наблюдать за ней, инспектор положил сигарету за ухо. Она не всхлипывала, не рыдала. Слезы, стекая, образовали две дорожки на ее лице. Горе как будто навсегда врезалось в черты. Дышала она нормально; только выражение лица и слезы выдавали ее состояние. Гунарстранна вдруг понял: впервые с начала следствия он столкнулся с неприкрытым, ненаигранным горем. И еще он понял, что слишком рано задал последний вопрос.
– Позвольте, я спрошу по-другому, – тихо сказал он, наклоняясь вперед. – Мне придется выяснить, что случилось с Хеннингом, покончил он с собой или нет. Я расследую обстоятельства его смерти потому, что ваш сын был в близких отношениях с женщиной, которую убили раньше.
– Значит, вы считаете, что смерть Катрине и смерть Хеннинга связаны между собой?
– Я считаю это в высшей степени возможным, независимо от того, покончил ваш сын с собой или нет. – Гунарстранна не стал продолжать.
Мать Хеннинга больше не плакала. Она сидела бледная, задумчивая, как будто впитывала его слова.
– Вы согласны со мной, – прошептала она. – Хеннинга убили!
– Прошу вас не торопиться с выводами. – Гунарстранна встал и подошел к окну. – Ничего подобного я не говорил. – Он выглянул на улицу, не нашел ничего достойного внимания, однако, продолжая смотреть в окно, спросил: – Какое у вас сложилось впечатление о Катрине Браттеруд?
– У меня не… – начала она.
– Никакого, – закончил за нее инспектор, – потому что вы знали ее только со слов сына. Да, я помню, что вы мне говорили. Но, нравится вам это или нет, ваш сын был близок с ней и рассказывал вам о ней. У вас должно было сложиться о ней какое-то впечатление, догадки относительно того, какой она была – по крайней мере, для вашего сына.
– Да, конечно, – кивнула мать Хеннинга. – Хеннингу было двадцать пять лет, но он не стремился жить отдельно. Был не слишком общительным… в основном жил в своем внутреннем мире. В реабилитационном центре он проходил альтернативную военную службу. Ему там нравилось, и Катрине ему тоже понравилась. Насколько я понимаю, она проходила там курс лечения, хотела избавиться от наркотической зависимости. Кажется, ей удалось добиться успеха…
– А чем интересовался Хеннинг?
– Как я уже сказала, Хеннинг любил докапываться до сути всего. Так же и с любовью. «Что это? Что это такое на самом деле?» – такими вопросами он донимал нас с самого детства. – Она смущенно улыбнулась.
– А чем он интересовался?
– Любил путешествовать, читать… Видели бы вы, сколько у него книг! – Она кивнула в сторону соседней комнаты. – Толстенные, как Библия, а он все читал и читал…
– Он любил путешествовать?
– Да, все деньги он тратил на путешествия.
Гунарстранна кивнул:
– Вы с ней встречались?
– С девушкой из реабилитационного центра? Ни разу.
– Вы знали, что ваш сын время от времени употреблял наркотики?
Мать Крамера выпрямилась; лицо, просветлевшее было, пока она рассказывала о литературных пристрастиях сына, снова потемнело.
– Разве он поэтому считается плохим?
– Конечно нет. Так вы знали или нет?
– Да.
– Фру Крамер, позвольте быть с вами откровенным. Очень может быть, что ваш сын все-таки покончил с собой.
Застигнутая врасплох, мать Хеннинга снова хотела возразить, но Гунарстранна поднял вверх руку:
– Я не могу исключить такую возможность по трем причинам. Во-первых, то, в каком виде его нашли. Все признаки указывают на самоубийство. Во-вторых, то, что он был наркоманом…
– Он не был наркоманом, – пылко перебила его мать.
Гунарстранна снова поднял руку, словно защищаясь:
– Давайте не будем цепляться к словам. Многие из тех, кто принимают наркотики от случая к случаю, страдают от депрессии, как длительной, так и краткосрочной. Психиатр наверняка объяснил бы вам все в научных терминах. Например, сказал бы, что гибель Хеннинга стала следствием острой депрессии, принимал он наркотики или нет. И наконец, на то, что ваш сын повесился сам, намекают его отношения с Катрине Браттеруд.
– Но как гибель несчастной девушки связана с тем, что Хеннинг покончил с собой?
Гунарстранна снова повернулся к окну. Мимо дома шла пожилая женщина с коляской; на ней были розовые шорты и белая блузка.
– А вы подумайте, – посоветовал он.
– А я, по-вашему, чем занимаюсь? Последние дни я только и делаю, что думаю, но ничего не могу придумать!
– Что, если Катрине убил Хеннинг? – тихо спросил Гунарстранна.
– Вы что, с ума сошли? Он любил ее!
– Вполне понимаю вашу реакцию, – сказал инспектор. – Ноя веду следствие и не имею права ничего исключать. По одной из версий, Катрине убил Хеннинг. Если так, вполне понятно, что у него развилась депрессия, которая, в свою очередь, могла привести к самоубийству, особенно если он, как вы считаете, любил ее.
– Но если он ее любил, зачем убивать?
– Интересный вопрос, – кивнул Гунарстранна. – До тех пор пока ответ на него не станет очевиден, нам придется выяснить, что произошло в ту ночь, когда умерла Катрине.
– В ту ночь ничего не произошло. Когда ее убили, Хеннинг был дома и спал.
– В самом деле?
– Что вы имеете в виду? – Собеседница Гунарстранны комкала в руках носовой платок.
– По-моему, – ответил Гунарстранна, – Хеннинг сказал нам неправду. В его показаниях много несостыковок. Он заявил, что покинул парковку у озера Иер в три часа ночи, а домой вернулся в половине четвертого, не позже. Однако позже выяснилось другое. Один таксист готов дать показания под присягой, что он видел машину Хеннинга на той стоянке в семь утра! Он уверяет, что машина Хеннинга стояла на том самом месте, которое Хеннинг, по его словам, покинул более четырех часов назад! Поэтому я вас спрашиваю… Понимаю, вам очень трудно, но ваш ответ непременно прозвучит на суде. Когда в ту ночь Хеннинг вернулся домой?
– В половине четвертого ночи, не позже.
– Значит, таксист лжет?
– Этого я не сказала.
– Но вы говорите, что Хеннинг вернулся домой в половине четвертого. Как его машина могла очутиться на стоянке у озера в семь?
Мать Крамера прикусила губу.
– Отвечайте, – прошептал Гунарстранна.
– Он туда вернулся.
– Вы это только что придумали или так было на самом деле?
– Он в самом деле туда вернулся.
– Зачем?
– Потому что…
Гунарстранна не мог больше выносить напряжения. Он достал сигарету из-за уха, не глядя на хозяйку дома, прикурил от старой зажигалки «Зиппо» и глубоко затянулся. Открыл окно и выпустил дым в щель.
– Продолжайте, – попросил он. – Почему Хеннинг вернулся?
– Потому что он беспокоился за нее.
Она встала и взяла с кухонного шкафчика пепельницу из толстого стекла.
– Он беспокоился за нее? – недоверчиво переспросил Гунарстранна.
– Да, я сама велела ему вернуться.
Гунарстранна стряхнул пепел.
– У вас для меня сигареты не найдется? – спросила она.
Гунарстранна протянул ей кисет. Она начала неумело скручивать сигарету, но бумага разорвалась. Инспектор положил окурок в пепельницу, скрутил ей сигарету и дал прикурить.
Мать Хеннинга Крамера глубоко затянулась, выпустила сизый дым к потолку и проследила за ним. Потом заговорила. Хеннинг разбудил ее, когда вернулся домой, и сказал, что он очень тревожится из-за Катрине.
– Они вместе заснули в машине. Когда он проснулся, она исчезла!
– Ее не было в машине?
– Нет. Она исчезла бесследно. Он вышел и отправился ее искать, но ее нигде не было видно. – Мать Крамера положила сигарету в пепельницу и встала, когда инспектор уже собирался ее перебить. На пороге гостиной она приостановилась. – Он вернулся домой и разбудил меня. Знаю, было половина четвертого, потому что я никак не могла взять в толк, что случилось, и машинально посмотрела на часы. Хеннинг был напуган, он не знал, что делать. Сказал, что понятия не имеет, куда она делась. Когда я увидела, как он нервничает, я посоветовала ему вернуться на то место и хорошенько поискать.
Она вышла в прихожую.
– Который тогда был час? – крикнул Гунарстранна.
– Он уехал около шести! – крикнула она в ответ и еще громче продолжала: – Я приготовила ему поесть, и мы довольно долго говорили. – Она вернулась на кухню.
– Когда он уехал?
– Незадолго до шести.
– А когда вернулся?
– В восемь.
– И он ее не нашел?
– Нет.
– Почему ваш сын умолчал об этом? – спросил Гунарстранна.
Женщина в дверях только покачала головой. Потом села и положила на стол пачку «Мальборо лайт».
– Ваши для меня крепковаты, – сказала она, словно извиняясь. Достала сигарету.
Инспектор снова дал ей прикурить.
– Как вы думаете, почему Хеннинг скрыл от нас, что случилось на самом деле? – спросил Гунарстранна, убирая зажигалку в карман.
– Он боялся, что вы будете его подозревать.
– Но вы ведь сами сказали: с какой стати нам считать, что ее убил он?
– Понятия не имею, но он был совершенно подавлен. Он не знал, что с ней случилось, и его мучила совесть. Все говорил, что должен был поискать получше, когда проснулся и увидел, что ее нет в машине. Он был убежден, что она была где-то рядом. Может, она заблудилась, или… ей зажали рот, и она не могла крикнуть, позвать на помощь. После того как он вернулся туда и снова безрезультатно искал ее, он еще больше уверился в том, что с ней что-то случилось.
– Но ведь он ничего не нашел?
– Я не уверена.
– Что вы имеете в виду?
– То, что сказала. Я спросила, нашел ли он ее. Он ответил, что нет, и как-то странно посмотрел на меня. Мне хотелось расспросить его поподробнее, но он попросил меня больше ничего не говорить.
Мать Крамера закрыла глаза, затянулась, выпустила дым.
– По-моему, он что-то нашел, когда вернулся, – сказала она.
– Что, например?
– Не знаю, могу только предполагать.
– И что вы предполагаете? – спросил Гунарстранна.
– Он нашел труп.
Гунарстранна смял окурок в пепельнице.
– Он еще что-нибудь говорил о ней?
– Нет.
– Он рассказывал о допросе в полиции?
Его собеседница кивнула.
– Что именно?
– Он признался, что солгал. Умолчал о том, как он вернулся на то место и как искал ее… Я сказала, что он поступил глупо, что вы непременно его разоблачите… – Она замялась.
– И что он вам ответил? – тихо спросил Гунарстранна.
– Сказал: «Проблемы будем решать по мере их поступления».
– Как вы истолковываете его слова?
– Не знаю, я их не поняла.
Гунарстранна тихо повторил:
– «Проблемы будем решать по мере их поступления»…
Они с фру Крамер переглянулись.
– Я ни в чем не уверена, – сказала она. – Но точно знаю одно. Он ее не убивал.
Гунарстранна ждал. В конце концов женщина подняла на него взгляд и с безрадостной улыбкой произнесла:
– Матери всегда чувствуют такие вещи.
Гунарстранна едва заметно кивнул.
– Смерть вашего сына – трагедия; понимаю, вам сейчас тяжело все переживать заново… но то, что вы мне только что рассказали, может повлиять на судьбу Хеннинга. Возможно, он чувствовал свою вину в том, что произошло, и впал в депрессию… – Инспектор как будто осунулся; вокруг рта и глаз резче проступили морщины.
– Я знаю, что он ее не убивал, – прошептала фру Крамер.
– Судя по вашему рассказу, исключить того, что ее убил он, пока нельзя.
– Но по-моему, он испытывал серьезные чувства к этой девушке.
– Что значит «серьезные»?
– Что с ней у Хеннинга были более глубокие отношения, чем с кем бы то ни было.
– Вы хотите сказать, что их связывали особые отношения. Но в чем они проявлялись? Кстати, у Катрине Браттеруд имелся постоянный приятель.
– И все же она испытывала к Хеннингу особые чувства. И для него она была дорога.
– Конечно, между ними существовали особые отношения, однако это могло не помешать ему убить ее. А потом впасть в глубокую депрессию.
– Вот вы бы убили человека, с кем собирались вместе прожить жизнь?
– Прожить жизнь? – Гунарстранна вытаращил глаза. – Вы только что сказали, что он скептически относился к такому слову, как «любовь»!
– То, что он относился скептически к слову, не значит, что он ее не любил. Хеннингу казалось, что такие слова, как «любовь», маскируют нечто другое. Он хотел проникнуть глубже, в самую суть, под кожу. – Она посмотрела перед собой и заметила: – А ведь на самом деле это и есть сущность любви!
Оба молчали; Гунарстранна вспоминал Эдель, как он горевал по ней и как ему хотелось уединиться.
– Не сомневаюсь, Хеннинг был очень умным юношей и прекрасным человеком, – сказал он, давая понять, что разговор закончен. Он встал. – Но нам, полицейским, приходится иметь дело с уликами и фактами, поэтому для нас крайне важно знать все, что вы можете рассказать… или вспомнить. – Он пожал ей руку и вышел.