Туда-сюда
Прокурор Фристад сидел, закинув ногу на ногу и скрестив руки на выпуклом животе. Из-за длинной челки он казался мальчишкой-переростком. Интеллект, видимо, должны были подчеркивать очки в толстой роговой оправе, к которой он привязал черный шнурок, чтобы они не потерялись. Очки то и дело съезжали на кончик его большого носа, а шнурок закручивался и укладывался петлями на гладковыбритых щеках. Прокурор старался удержать очки на месте, свирепо шевеля губами и двигая ртом из стороны в сторону. Гримасничанье немного помогало: вначале очки действительно сдвигались на миллиметр назад. Правда, они тут же снова падали вниз на два миллиметра. Фристад продолжал двигать губами туда-сюда, пока очки не падали ему на грудь. Тогда он шумно вздыхал и водружал их на переносицу.
Фрёлик переводил взгляд с прокурора на Гунарстранну, чье ночное бдение давало о себе знать. Губы у инспектора были в черных пятнах от кофе, тощие пальцы, в которых он держал бумаги, дрожали, а узкие очки для чтения без оправы – несомненно, заказанные по почте – не скрывали темных кругов под глазами.
Гунарстранна откашлялся и начал:
– Труп нашли утром в воскресенье в канаве на Янсбруквей, возле зоны отдыха в Вервенбукте. Предположительно его выбросили из машины. Попытки спрятать тело не было; его заметил проходивший мимо пенсионер. Нашедшего зовут Ян Вегард Эллинсен; его непричастность к делу доказана. Есть основания полагать, что к тому месту труп привезли на машине. Жертва была раздета. Кроме странгуляционных борозд и отдельных ссадин и царапин, внешних повреждений на теле не обнаружено. По мнению патологоанатома, ссадины образовались оттого, что тело перебросили через заграждение и оно прокатилось примерно два метра вниз по склону…
Гунарстранна поднес к воспаленным глазам снимки изуродованного обнаженного тела Катрине Браттеруд.
У прокурора в очередной раз свалились очки; он надел их на переносицу, поднес к глазам фотографию, ткнул в нее пальцем:
– Что это у нее внизу живота?
– Татуировка, – ответил Фрёлик. – Какой-то цветок.
Прокурор еще немного посмотрел на фотографию и буркнул:
– Похоже на росемалинг[2].
Гунарстранна кашлянул.
– Итак, если не считать царапин и ссадин, которые появились, скорее всего, в результате падения, можно видеть… – Он положил на стол другую фотографию – увеличенный снимок головы и плеч. – Вот следы удушения и полоса на том месте, где шнур… Судя по всему, она была удушена шнуром для занавески, который нашли рядом с трупом… затянули на шее.
– Шнур исследовали? – уточнил Фристад.
Гунарстранна кивнул и продолжал:
– Под ногтями у жертвы частицы кожи, скорее всего оставшиеся там после схватки с убийцей. Пришли результаты анализа ДНК. Сперма, обнаруженная во влагалище жертвы, принадлежит Хеннингу Крамеру. Сам Крамер признался в том, что до убийства они с девушкой занимались сексом. Во время первого допроса Крамер дал ложные показания относительно того, что произошло в машине позже, когда он приехал за жертвой на Воксенколлвей…
– Погодите-ка, – перебил его прокурор. – А что частички кожи под ногтями?
– Сейчас расскажу, – обещал Гунарстранна и снова откашлялся.
– Что с одеждой? – спросил прокурор.
– Пакет обнаружили у кромки озера Пер, на съезде с Янсбруквей. Должно быть, его выбросили из машины. Его нашли… нет, лучше я сначала о другом… Нам доподлинно известно, что жертва ушла из гостей раньше времени и одна. Недалеко от дома Герхардсена и Ос ее подобрал Хеннинг Крамер, по всей вероятности около полуночи. Несколько свидетелей подтверждают, что от полуночи до половины первого они находились в Акер-Брюгге. Судя по всему, у обоих было прекрасное настроение. По словам Крамера, оттуда они поехали на озеро Пер, чтобы полюбоваться звездами, и еще…
– Для романтического свидания? – закончил за него прокурор с вопросительной интонацией.
– Да… на парковке у озера Йер между Тюриграва и парком развлечений… как он называется?
– Тюсенфрюд, – подсказал Фрёлик.
– Вот именно. – Гунарстранна принялся рыться в бумагах. – Ее одежду, то есть почти всю одежду, кроме одной туфли, обнаружили примерно посередине между парковкой и тем местом, где лежал труп. Возможно, это указывает на то, что ее убили недалеко от парковки, где они с Крамером занимались сексом, и убийца сначала избавился от одежды, а потом от трупа. Но и к этому я тоже еще вернусь… – Он снова принялся перебирать бумаги.
Фрёлик и прокурор молчали.
– Вот! – пробормотал Гунарстранна. – Сколько бумаги! И все приходится читать самому… Так вот, по словам Хеннинга Крамера, у них было романтическое свидание на парковке. Позже, около трех часов ночи, он высадил жертву на перекрестке в Мастемюре, так как она выразила желание пройти пешком до дома своего бойфренда в Холмлиа.
– Бойфренда? – поморщился прокурор.
Инспектор молча посмотрел на него. Молчание затянулось; прокурор снова поморщился.
– Его зовут Уле Эйдесен, – пояснил Фрёлик. – Катрине Браттеруд оставила своего бойфренда Уле Эйдесена на вечеринке.
Очки Фристада снова упали на грудь.
– Все в порядке? Можно продолжать? – осведомился Гунарстранна.
Фристад кивнул и надел очки.
– Позже, – продолжал Гунарстранна, – у нас появились основания усомниться в показаниях Крамера. Один надежный свидетель видел машину Крамера – она не совсем обычная, «ауди»-кабриолет, – на той же парковке у озера Иер более чем через три часа после того, как Крамер, по его словам, оттуда уехал. Машину видели рано утром, в то время, когда Катрине, по всей вероятности, была уже мертва. Нам так и не удалось допросить Крамера во второй раз и устроить ему очную ставку со свидетелем, так как он умер. Однако мы побеседовали с матерью Крамера. Хеннинг Крамер жил в квартире матери, но иногда ночевал у своего брата, когда того не было в городе. Мать Крамера сказала, что Хеннинг вернулся домой в воскресенье в половине четвертого утра. Он разбудил ее и при этом выглядел очень встревоженным. Рассказал, что они с Катрине катались на машине, потом заснули, а когда он проснулся – примерно в половине третьего, – она бесследно исчезла.
– Он был очень встревожен? – осведомился прокурор. – У него могло быть много причин для тревоги… Кстати, он ведь мог и обмануть мать!
– Разумеется. Но, по словам матери, Крамер сказал, что искал Катрине возле парковки и в окрестностях озера, но безуспешно. В конце концов он вернулся домой и все рассказал матери.
– Время смерти установлено?
– Точное время установить трудно. Мы можем отталкиваться только от содержимого ее желудка. Свидетели подтверждают, что она покупала еду в «Макдоналдсе» в Акер-Брюгге около полуночи. Кроме того, косвенными уликами служат сперма во влагалище и трупное окоченение. По мнению патологоанатома, смерть наступила между двумя и пятью часами утра.
– Значит, Крамер позже вернулся на парковку, так?
– Да – по словам его матери. Она утверждает, что около шести утра он выехал из дому на поиски Катрине, а вернулся в восемь… Мы по-прежнему не исключаем того, что ее убил Крамер. В таком случае он мог вернуться домой с трупом в багажнике… Поговорил с матерью и испугался. Наплел с три короба. Мать велела ему вернуться и поискать девушку, и он поехал назад. По пути он остановился у зоны отдыха и перебросил тело через заграждение. Потом проехал еще немного и избавился от ее одежды… Эксперты осмотрели машину Крамера. В ней обнаружены волосы, следы спермы, и разнообразные текстильные волокна. Их происхождение устанавливается. Пока самая веская улика, которая указывает на Крамера, – сперма. Но, по словам его матери, он был влюблен в Катрине. Значит, вполне возможно, Крамер говорил правду, когда утверждал, что в ту ночь они занимались в машине сексом по обоюдному согласию.
– Однако не доказано, что Крамер не изнасиловал Катрине, – инквизиторским тоном, без улыбки заявил прокурор.
– Конечно, – согласился Гунарстранна, – остается вероятность, что Крамер в самом деле изнасиловал ее, а потом убил. Именно так он утверждает в предсмертном письме.
– Но вы не считаете письмо подлинным?
– На первый взгляд – нет.
– Что считает патологоанатом по поводу Крамера? – уточнил Фристад.
– Он ничего не исключает. На то, что он все же покончил с собой, указывает петля на шее… – Гунарстранна снова порылся в куче фотографий и нашел снимок Крамера, сделанный сразу после того, как его нашли. – Вдобавок он оставил предсмертное письмо. Крамер пишет, что он украл украшения Катрине и послал их по почте Реймонду Скёу, чтобы навести нас на ложный след.
– Разве это так уж невероятно?
– Вовсе нет. Крамер и Катрине находились в очень близких отношениях. Должно быть, Крамер был хорошо осведомлен о прошлом Катрине, а значительная часть ее прошлого была связана с Реймондом Скёу. У Крамера могло быть много мотивов для того, чтобы причинить вред Скёу, однако о них нам неизвестно.
Фристад вздохнул и принялся задумчиво перебирать фотографии.
Все молчали. Наконец прокурор поднял глаза.
– И что? – спросил он, снова свирепо шевеля губами.
– Проблему представляют частички кожи под ногтями у Катрине. Во-первых, на теле Крамера нет царапин. Во-вторых, судя по анализу ДНК, кожа принадлежит не Крамеру.
Фристад молчал. Молчали и детективы.
Гунарстранна раскладывал бумаги на несколько стопок.
– Значит, она исцарапала еще кого-то? – спросил наконец Фристад.
Гунарстранна отложил бумаги:
– Все возможно. Но наверняка мы ничего не знаем. Может быть, в тот вечер она поцарапала кого-то еще. Возможно, поссорилась с кем-то в гостях или в очереди в «Макдоналдс» в Акер-Брюгге. Тем не менее, если бы Крамер остался жив и если бы ему предъявили обвинение, у его адвоката появился бы очень сильный козырь.
– Но ведь дело кажется предельно ясным, разве нет? – громко спросил Фристад. – Крамер во всем сознался. Он утверждает, что убил ее, а украшения подбросил Скёу, потому что знал, что Катрине была должна Скёу деньги, – ну и, конечно, он пытался переложить на Скёу вину… Потом он покончил с собой. Похоже, дело можно закрывать.
– Если не считать того, что обвиняемого, останься он в живых, пришлось бы оправдать за недостаточностью улик, – ожесточенно возразил Гунарстранна. – Если частички кожи, обнаруженные под ногтями Катрине Браттеруд, принадлежат другому человеку, у которого имелся мотив, тогда нужно спросить себя, зачем Крамер оговорил себя перед тем, как повеситься.
– И что?
– Если Катрине убил кто-то другой, не Крамер, я не понимаю, зачем ему признаваться.
Фристад поморщился:
– Гунарстранна, ты чрезмерно все усложняешь. В конце концов, она ведь была проституткой, так? Наркоманкой. Зачем выискивать в деле то, чего в нем нет? Почему ее убийство непременно должно было быть предумышленным? Какие тайные мотивы ты подозреваешь?
– Я ничего не усложняю, – со злостью в голосе возразил Гунарстранна. – Просто хочу, чтобы все было как положено! И прошу одного: подождать, пока мы не проверим всех причастных к делу и не завершим следствие.
– Что такого подозрительного в смерти Крамера? – спросил Фристад.
– В его организме обнаружены следы седативных препаратов. Если он покончил с собой, он мог принять их заранее, чтобы притупить чувствительность. Однако против такой версии – против того, что Крамер принял упаковку таблеток перед тем, как повеситься, – говорит то, что мы не нашли в квартире ни упаковки, ни рецепта. Если он регулярно принимал снотворные, лекарство или рецепт непременно должны были найтись в его квартире.
– Но ведь он работал в клинике по реабилитации наркоманов. И еще, помню из дела, он выращивал марихуану у себя на подоконнике! У него наверняка было много знакомых в наркоманской среде… И вообще, купить «колеса» на улице – плевое дело.
Гунарстранна мрачно посмотрел на Фристада. Тот кивал и гримасничал.
– Я ничего не утверждаю, – сказал инспектор. – Обстоятельства смерти Крамера кажутся мне странными, вот и все. Кроме того, странно, что предсмертное письмо нашли не рядом с ним. Ни на бумаге, ни на конверте нет отпечатков пальцев. Непонятно, откуда оно взялось в ячейке Фрёлика в полицейском управлении. К тому же письмо не подписано. Его набрали на компьютере и распечатали на лазерном принтере. Но у Крамера не было своего компьютера. Компьютер имелся в квартире его брата, но в компьютере брата мы не обнаружили следов письма. Он мог, конечно, набрать письмо на работе, в центре «Винтерхаген», но пока нам не удалось найти компьютер, на котором набирали письмо.
– Особенно странно, что там нет отпечатков пальцев, – заметил прокурор, в очередной раз водворяя очки на нос.
– Согласен, – кивнул Гунарстранна. – Странно. А еще смущает, что предсмертное письмо не подписано и нашлось не там, где он умер. Если уж ему непременно хотелось облегчить душу, почему не признаться как полагается? Тогда у нас исчезли бы всякие сомнения! Зачем понадобилось адресовать письмо Фрёлику в полицейское управление? Почему он обратился к Фрёлику, а не к матери или к брату? В конце концов, незадолго до смерти он звонил брату, чтобы поговорить о смысле жизни. Странно, что он не послал близким последнее слово. – Гунарстранна помахал в воздухе листком бумаги. – Здесь только признание. Письмо совсем не похоже на предсмертное.
– Возможно, он послал письмо Фрёлику, чтобы быть уверенным, что оно не затеряется.
– Конечно, – согласился Гунарстранна. – Но вот что поразительно: во время первого допроса он сам сообщил, что занимался с жертвой сексом. Если он убил ее, чтобы скрыть изнасилование, зачем сразу во всем признаваться?
– В твоих словах есть рациональное зерно, – заметил Фристад, снова поправляя очки.
– И еще. Зачем перед тем, как принять снотворное и повеситься, ему понадобилось выходить на улицу, чтобы отправить письмо?
Прокурор кивнул и задумчиво побарабанил друг по другу подушечками больших пальцев. Потом он принялся рассуждать:
– Преступник насилует девушку, убивает ее, снимает с нее одежду и другие вещи, чтобы скрыть улики. Но, кто бы ее ни задушил, мотив-то остается тем же?
– Украшения, – многозначительно напомнил Гунарстранна. – Дело осложняют украшения, которые появились в квартире Скёу. Нам доподлинно известно, что в ту ночь на Катрине были украшения, которые позже оказались в квартире Скёу. Скёу мог, как мы уже говорили, в ту ночь случайно столкнуться с ней. Мог убить ее и забрать украшения. Трудность в том, что подружка Скёу, Линда Рос, уверяет, будто сумку с украшениями она нашла в почтовом ящике. Письмо Крамера это подтверждает.
– Что говорят полицейские, проводившие обыск в квартире Скёу?
– Они сказали, что все лежало в сумке на столе. Их показания совпадают с показаниями подружки Скёу. По ее словам, сумку она нашла в почтовом ящике; она открывала ящик в среду, во второй половине дня. Ни во вторник, ни в понедельник она почту не вынимала. Поэтому мы не знаем, когда сумку кинули в ящик.
– Скёу мог сам подбросить себе сумку?
– Мог, но только днем в воскресенье. Вечером в воскресенье, то есть на следующий день после убийства Катрине, его арестовали и он оказался за решеткой – как и сейчас.
– Давайте ненадолго забудем об украшениях, – сказал прокурор. – Если я правильно все помню, Скёу явился к Катрине в офис и угрожал ей. Если он потом встретил ее ночью и снова напал на нее… возможно, он и убил ее, а письмо Крамера подделал!
– Возможно, – кивнул Гунарстранна.
– Даже если письмо подделано, Крамер все равно мог покончить с собой, – гнул свое Фристад.
Фрёлик покосился на Гунарстранну. Ему показалось, что на тонких губах инспектора появилось подобие улыбки. Прокурор ничего не замечал. Он сидел закрыв глаза и насупившись – верный признак того, что он погрузился в раздумья.
– Давайте представим следующее, – объявил Фристад. – Катрине Браттеруд оставила спящего Хеннинга в машине, а сама пошла подышать воздухом. Ее любовник спал, а ей не спалось. Она захотела пройтись. Возможно, ей хотелось в туалет, выкурить сигарету или размять ноги. Она наткнулась на Реймонда Скёу. Он убил ее, раздел и снял с нее украшения. Вы следите за ходом моей мысли?
Фрёлик кивнул. Ему показалось, что улыбка на губах Гунарстранны стала немного более явной. Он понятия не имел, что на уме у Гунарстранны, но не вмешивался. Пусть все идет своим чередом.
– О том, как в квартиру попали украшения, мы знаем только со слов подружки Скёу Линды Рос. Так? – продолжал Фристад. – Вы нашли украшения в квартире Скёу… где-то через неделю после убийства, причем самого Скёу дома не было… Крамер покончил с собой в приступе депрессии. Он чувствовал себя виноватым, возможно, потому, что уехал с парковки, так и не найдя Катрине. Наверное, он мучился, представляя, как она лежала на земле задушенная, когда он уехал. Такие мысли вполне могли подтолкнуть Крамера к роковому шагу… После того как Крамер покончил с собой, Скёу увидел возможность спасти свою шкуру и подделал предсмертное письмо, чтобы отвести от себя подозрения. Он состряпал письмо от имени Крамера, в котором тот якобы признавался в убийстве. – Фристад ликовал. – Ведь могло так случиться? Я спрашиваю! Могло или не могло?
Его мальчишеское лицо сияло, словно в телерекламе. Гунарстранна упорно молчал. Фрёлик уже собирался что-то сказать, но прокурор снова заговорил:
– Мне нравится версия насчет Скёу! – Он так и горел воодушевлением. – Скёу хватило бы глупости составить неподписанное предсмертное письмо. И угрызения совести его не мучают, ведь верно, а?
Фрёлик кашлянул, давая понять, что хочет ответить, но Гунарстранна злобно зыркнул на него:
– Дай прокурору договорить!
– Да-а, – мечтательно протянул Фристад. – Мне нравится версия насчет Скёу! Она объясняет, почему поддельное письмо пришло на имя Фрёлика. Ведь Скёу сидел буквально через дорогу от полицейского управления! Он мог незаметно бросить письмо в ящик во время прогулки. Или просто бросить конверт на пол. Конверт был адресован полицейскому, поэтому его подобрали и отнесли в управление… Ну, что скажете? Все очень просто и вместе с тем правдоподобно. Такое вполне могло произойти. Помни, Гунарстранна, уже не в первый раз…
– В таком случае придется еще раз допросить Линду Рос, – тихо заметил Гунарстранна. – Возможно, она сознается, что солгала насчет сумки с украшениями. А потом предстоит ждать, что скажут эксперты.
– М-м-м… ну да! Придется подождать результатов анализа ДНК-Прокурор закивал. – Если частицы кожи под ногтями жертвы принадлежат Скёу… – от возбуждения он не мог усидеть на месте, – тогда, вероятно, Скёу задушил ее! Придется подождать, когда придут результаты анализа! Спасибо, господа.
– Скёу никак не мог подделать письмо, – покрутил головой Фрёлик после того, как они с Гунарстранной вышли в коридор. – Откуда у него в тюрьме компьютер?
– Вот именно. Совершенно неправдоподобно.
– Но почему ты не возражал, а слушал его бредни? – возмутился Фрёлик, кивая в сторону кабинета Фристада.
– У меня имелись на то свои причины, – сухо ответил инспектор. – Удивляет меня другое. Почему ты вчера ночью не явился на работу!
– После твоего звонка я снова заснул… Извини.
– Ты вернулся в постель после того, как я тебя оттуда вытащил?
Фрёлик с улыбкой вскинул голову:
– У меня имелись на то свои причины.
– Значит, всю грязную работу ты охотно оставляешь мне! А сам предпочитаешь отмалчиваться – вот как сейчас, – укоризненно и раздраженно продолжал Гунарстранна, спускаясь по лестнице.
Фрёлик шел за ним по пятам. Гунарстранна достал сигарету.
– Фристад любит простые, ясные дела. Для этого ему нужны доказательства. Он надеется на нас с тобой, уповает на нашу профессиональную подготовку. И еще ему хочется покрасоваться в лучах славы… Сейчас он считает, что очень помог нам. Так что на время у нас развязаны руки.
– Для чего развязаны?
– Чтобы найти улики, конечно!
– Какие улики?
– Мой дорогой коллега, – голос Гунарстранны звучал покровительственно, – тебе не приходило в голову, что частички кожи, найденные под ногтями Катрине Браттеруд, возможно, не принадлежат ни Крамеру, ни Скёу?
– Тебе так сказали? – удивился Фрёлик.
– Мне ничего не сказали, но скоро я все выясню!